Страница 49 из 51
Сенаторы зашевелились, переглядываясь в недоумении.
— Должность диктатора — древняя, — продолжал Флакк, — и обычно она ограничивалась периодом ведения войны. В прошлом обязанностью диктатора было вести войну, когда консулы не справлялись. Более ста лет прошло со времени последнего диктатора. Но сегодняшнее положение Рима таково, какого еще никогда не было. Война закончена, а критическое положение осталось. Я говорю вам, отцы сенаторы, что избранные консулы не смогут поставить Рим на ноги. Лекарства, потребные для исцеления нашей хворобы, не будут сладкими. Да, они вызовут возмущение. В конце срока полномочий от консула могут потребовать отчитаться в своих действиях перед Трибутным или Плебейским собраниями. Его могут обвинить в измене. Если все обернется против него, его могут выслать, а имущество конфисковать. Заранее зная о своей уязвимости и о возможности подобных обвинений, ни один человек не посмеет проявить всю силу и решимость, в которых Рим нуждается в данный момент. Но диктатор не страшится никакого собрания. Суть его должности гарантирует диктатору защиту от любых грядущих репрессий. Действия диктатора санкционированы на все время. Его нельзя судить ни по какому обвинению. Зная, что обладает неприкосновенностью, что на его решения не распространяется вето плебейских трибунов, что он не может быть осужден ни одним собранием, диктатор в состоянии использовать всю свою силу и решимость, чтобы навести порядок. Только диктатор сумеет поставить на ноги наш любимый Рим.
— Звучит замечательно, принцепс Сената! — громко выкрикнул Гортензий. — Но сто двадцать лет, которые минули со времен последнего диктатора, несколько ухудшили твою память. Диктатора выдвигает Сенат, но назначают его консулы. У нас же консулов сейчас нет. Фасции отослали в храм Венеры Либитины. Диктатора нельзя назначить.
Флакк вздохнул:
— Ты, наверное, невнимательно меня слушал, Квинт Гортензий. Я сказал вам, как это можно сделать. С помощью lex rogata, принятого центуриями. Когда нет консулов, которые действуют как исполнительная власть, народ в своих центуриях является исполнительной властью. Единственный администратор — интеррекс — должен обратиться к ним с просьбой выполнить свою единственную функцию: организовать и провести курульные выборы. Народные трибы — не административный орган. Только центурии.
— Хорошо, очко в твою пользу, — дерзко ответил Гортензий. — Продолжай, принцепс Сената.
— Я намерен созвать центуриатные комиции завтра на рассвете. Я попрошу собрание сформулировать закон, согласно которому Луций Корнелий Сулла будет назначен диктатором. Закон не должен быть очень сложным — напротив, чем проще, тем лучше. Как только диктатор будет на законном основании назначен центуриями, все другие законы сможет издавать он. А я попрошу центурии, чтобы они официально назначили Луция Корнелия Суллу диктатором на такой срок, какой ему понадобится, чтобы осуществить все его планы; чтобы они одобрили все его предыдущие действия; чтобы они сняли с него официальный позор в форме объявления вне закона; чтобы они гарантировали ему освобождение от наказания за любые его действия в должности диктатора; чтобы они защитили его от вето трибуната. Чтобы ни собрания, ни Сенат, ни народ не могли отклонить ни одного его решения в любой форме — прибегнув к помощи любого магистрата или обратись к любому собранию.
— Да это получше, чем быть царем Рима! — крикнул Лепид.
— Нет, это просто другое, — упрямо сказал Флакк. Ему понадобилось некоторое время, чтобы правильно понять то, чего добивался от него Сулла. Но теперь его уже нельзя было сбить с толку. — Диктатор не может быть наказан за свои действия, но он правит не один. У него есть Сенат и все комиции, народные собрания — в качестве совещательных органов; он может назначить столько магистратов, сколько захочет. Принято, что консулы подчиняются диктатору, например.
— Диктатор назначается только на шесть месяцев, — громко сказал Лепид. — Если я правильно тебя расслышал, ты предлагаешь просить центурии, чтобы они назначили диктатора бессрочно. Это не по конституции, принцепс Сената! Я не против того, чтобы Луция Корнелия Суллу назначили диктатором, но я против того, чтобы он хоть на миг превысил шестимесячный срок.
— За шесть месяцев я даже не смогу начать что-то, — сказал Сулла, не поднимаясь со своего стула. — Верь мне, Лепид, я ни одного лишнего дня не желаю заниматься этой неприятной работой, не говоря уже о том, чтобы посвятить ей всю мою жизнь! Когда я посчитаю, что она закончена, я обязательно уйду. Но шесть месяцев? Невозможно.
— Тогда сколько? — спросил Лепид.
— Во-первых, — ответил Сулла, — финансы Рима в плачевном состоянии. Чтобы выправить их, понадобится год, может быть, два. Придется распустить двадцать семь легионов, найти для них землю, заплатить им. Людей, которые поддерживали незаконные режимы Мария, Цинны и Карбона, нужно разыскать и показать им, что они не могут избежать справедливого наказания. Законы Рима устарели, особенно в части судопроизводства и губернаторского управления провинциями. Гражданские служащие дезорганизованы, бездеятельны и алчны. Из наших храмов украдено столько сокровищ, денег и слитков, что даже после огромных затрат этого года в казне все еще остались двести восемьдесят талантов золота и сто двадцать талантов серебра. Храм Юпитера Наилучшего Величайшего превратился в кучку углей. — Он громко вздохнул. — Мне продолжать, Лепид?
— Хорошо, я понял, что выполнение твоей задачи потребует больше шести месяцев. Но что помешает тебе переназначаться каждые шесть месяцев столько раз, сколько понадобится? — спросил Лепид.
Беззубая усмешка Суллы была отвратительна, хоть у него уже не оставалось его знаменитых длинных клыков.
— О да, Лепид! — воскликнул он. — Теперь мне все понятно! Половину каждого шестимесячного периода нужно будет потратить на то, чтобы расположить к себе центурии! Умолять, объяснять, извиняться, рисовать радужные картины, сыпать в кошелек каждого всадника, превращать себя в старую, отвратительную проститутку! — Сулла поднялся со стула и потряс сжатыми кулаками в сторону Марка Эмилия Лепида с такой злобой на лице, какой присутствующие не видели с тех пор, как Сулла уехал из Рима воевать с царем Митридатом. — Да, уютный домосед Лепид, женатый на дочери изменника, который пытался провозгласить себя царем Рима! Или будет так, как хочу я, или вообще мне ничего не надо! Вы слышите меня, вы, несчастное сборище лицемерных дураков и трусов? Хотите, чтобы Рим вновь поднялся на заслуженную высоту? Но вместе с тем вы жаждете получить незаслуженное право сделать несчастной, беспокойной и зависимой жизнь того человека, который берется за это дело! Ну что ж, почтенные отцы, вы должны решить этот вопрос здесь и сейчас. Луций Корнелий Сулла вернулся в Рим, и если он вздумает, он может трясти этот город до тех пор, пока он не рухнет! В Латинской местности у меня осталась армия, которую я мог бы привести в Рим и натравить на ваши жалкие шкуры, как волков на ягнят. Я этого не сделал. С моего первого появления в Сенате я действовал в ваших интересах. И сейчас я все еще действую в ваших интересах. Мирно. Деликатно. Но вы испытываете мое терпение, я вас по-честному предупреждаю. Я буду диктатором так долго, как сам посчитаю нужным. Понятно? Понятно тебе, Лепид?
Долго все молчали. Даже Ватия и Метелл Пий сидели с бледными лицами и, дрожа, глядели на это внезапно появившееся когтистое чудовище, которому впору выть на луну. О, как могли они забыть, кого таил в себе Сулла?
Лепид тоже был бледен и дрожал, но причиной его ужаса был вовсе не монстр, прятавшийся в Сулле. Он думал о своей любимой Апулее, на которой был женат уже много лет, которая была отрадой его сердца, матерью его сыновей. Она была дочерью Сатурнина — человека, который действительно хотел сделать себя царем Рима. Почему Сулла упомянул о ней в этой ужасной вспышке гнева? Что он сделает, когда станет диктатором?
Уставшее до смерти от гражданских войн, экономической депрессии, от многочисленных легионов, без конца марширующих взад-вперед по всей Италии, Центуриатное собрание проголосовало за закон, согласно которому Луций Корнелий Сулла назначался диктатором на неопределенный срок. Записанный на табличку на общем собрании комиций, contio, в шестой день ноября, lex Valeria dictator legibus scribundis et rei publicae constituendae был утвержден как закон в двадцать третий день ноября. Срок в нем не указывался. Поскольку он фактически предоставлял Сулле неограниченную власть, а также санкционировал его неприкосновенность, никаких особых уточнений не потребовалось. Что бы Сулла ни захотел постановить или сделать, он мог все.