Страница 18 из 92
Уля Михай признал не без некоторой зависти, что агент Абвера недурно поработал. Он рассчитывал на то, что человек, беспечно бросивший солдатскую книжку на дно своего сундучка, вряд ли заметит пропажу фотографии. А если и заметит, то подумает, что просто потерял ее.
«Ну а вдруг я и в самом деле потерял ее? — спросил себя Уля и тут же отбросил эту мысль. — Это невозможно. Фотография явно украдена!»
Уля внимательно рассмотрел место, где была приклеена фотография. Хотя тот, кто ее украл, и старался быть осторожным, всё-таки в некоторых местах он вместе с фотографией вырвал и несколько полосочек от обложки книжечки.
Между тем шифровальщики заснули. Единственный, кто всё еще продолжал ворочаться, словно никак не мог устроиться поудобнее, был Бурлаку Александру.
Вдруг Уля услышал его тихий смешок. Поджав под себя ноги, он сидел на столе:
— Ты что же это, брат, более подходящего времени ие нашел, чтобы навести порядок в своем сундучке?
— Ты прав, «старик», но мне пришлось перерыть весь сундук, чтобы найти пару чистых носков. Такой уж я растеряха.
— Ну ладно, давай спать. Скоро уже утро, а ты, как я полагаю, устал сегодня побольше, чем все остальные.
— Это почему?
— Не станешь же ты уговаривать меня, что с этой вдовушкой ты сидел полночи и разговаривал о погоде. Впрочем, не ждешь ли ты, пока мы все уснем, чтоб снова смыться к ней?
— И не думаю! Война сегодня еще не кончилась, не кончится она и завтра, а вдов, ждущих нашего утешения, не так уж мало. Ну вот я и готов. Иду спать.
Спустя несколько минут, лежа рядом с Бурлаку Александру на столе, Уля Михай пытался заснуть. Но сон не приходил. Исчезнувшая фотография не шла из ума. Уля испытывал неясное беспокойство, которому не мог найти объяснения. Перебирая в памяти всё, что произошло за последнюю неделю, он мог сказать, что ему не в чем себя упрекнуть. Ничто из того, что он делал или говорил, не могло вызвать подозрений. И всё-таки фотография была украдена и тот, кто ее похитил, сделал это конечно не просто из любви к коллекционированию чужих фотокарточек. В таком случае, что же означает эта кража? Вероятно только то, что агент Абвера в чем-то его подозревает, и больше пока ничего. Ведь если бы он думал, что имеет дело с контрагентом, он не стал бы прибегать к краже фотографии.
«Вероятно, — сказал себе Уля, — он хочет узнать, насколько я для него опасен. Кто знает, где сейчас странствует моя фотография?»
Украсть эту фотографию было не так уж сложно. Обычно шифровальщики спали в одной комнате, а работали в другой. Личные вещи команды никем не охранялись, так что добраться до содержимого его сундучка было нетрудно даже постороннему человеку и совсем легко кому-нибудь из своих.
«Неужели это всё-таки кто-нибудь из них?» — спрашивал себя Уля, ворочаясь на своем жестком ложе.
Услышав, как он ворочается, Бурлаку Александру, который тоже не мог уснуть, спросил:
— Спишь, Уля?
— Пытаюсь, да никак не могу.
— И я тоже. Не знаю, что со мной. Расскажи мне лучше, как ее зовут.
— Кого?
— Ну твою вдовушку.
— Нашел о чем спрашивать в такое время… Поверишь ли, я даже забыл ее об этом спросить. Эх, «старик», «старик», видно и ты стосковался по женскому обществу.
— Нет, это не то, что ты думаешь. Даже не знаю, как бы тебе это объяснить… Слушай, ты женат?
— Нет. А почему ты меня об этом спрашиваешь? Может, собираешься заняться моим воспитанием?
— Еще чего! Я же тебе не отец-духовник. Жаль… Если бы ты был женат, ты бы лучше меня понял. Но, как говорится, «сытый голодного не разумеет». Ты ведь знаешь, что я человек женатый и жену свою люблю. Люблю и скучаю по ней. Всё время тоскую. Это не бросается в глаза, не так ли? Наверное я кажусь самым веселым среди вас. А всё-таки грызет меня тоска… Иногда до того скучно без жены становится, что хоть беги к ней. Нет, не бойся, дезертировать я не собираюсь. Но вот эта твоя интрижка меня волнует, хотя никакой связи с моими чувствами не имеет.
— Да и в самом деле я не вижу никакой связи с моей историей, — ответил Уля.
— Всё-таки… Связи нет, а факт остается фактом, что сегодня я по ней особенно сильно тоскую… Красивая она у меня. Я тебе не показывал ее фотографию?
— Нет.
— Подожди минутку!
Опираясь на локоть, он приподнялся и вынул из кармана тужурки фотографию:
— Вот, посмотри.
Уля Михай взял фотографию, не проявляя особого любопытства. Если бы ему не был так симпатичен этот парень, он давно бы прервал его и попросил перенести объяснение в любви к собственной жене на следующий день, но теперь он терпеливо рассматривал фотографию.
— Ну? — спросил Бурлаку Александру.
Это была карточка улыбающейся женщины. Ее нельзя было назвать красавицей, но была в ней какая-то притягательная сила.
— У тебя красивая жена, «старик»! — сказал наконец Уля, протягивая ему фотографию.
Но Бурлаку Александру, словно не замечая этого жеста, настаивал:
— Ты посмотри на ее глаза! Скрывая улыбку, Уля подчинился:
— Да, красивые глаза. Вероятно, черные. Я угадал?
— Я не об этом, — раздраженно возразил Бурлаку.
— Тогда объясни, я никак не пойму, чего ты хочешь?
— Ты посмотри на ее глаза и скажи, не говорят ли они тебе чего-нибудь. Знаешь, мне кажется, что глаза человека о многом могут сказать. Если человек грустен, то об его грусти рассказывают его глаза, его взгляд. Если он весел, удивлен, разгневан, охвачен страхом или страстью, глаза отражают каждое движение души, каждое чувство. Мне кажется иногда, будто у нее здесь не настоящие, живые глаза, а стеклянные. Посмотри, она улыбается, а глаза молчат. Ты скажи — существует какая-нибудь связь между улыбкой и ее взглядом? Правда, никакой? — Не дав Уле возразить, Бурлаку вырвал из его рук фотографию и, еще раз посмотрев на нее, сунул обратно в потрепанный бумажник.
«Он не верит этой женщине, и его терзает ревность. Если бы я мог выбить у него из головы эту дурь!» — подумал Уля Михай, сочувственно посмотрев на взволнованного товарища.
Повернувшись к Бурлаку, он стал говорить, стараясь придать своим словам характер шутки:
— Мне кажется, ты ревнив, друг мой! Не сердись на меня, но не следует поддаваться этому чувству.
— Да, я ревнив! — сердито прервал его Бурлаку Александру. — И самое печальное в том, что она никогда не подавала мне повода подозревать ее.
— Тем более глупо и нечестно ревновать жену. Подумай, что это была бы за жизнь, если бы каждый подозревал свою жену в измене. Нет чувства прекраснее, чем любовь, и преступно осквернять его бессмысленной ревностью, отравляя себе каждый час и каждую минуту жизни.
— Ты думаешь, я не понимаю этого? Но я ничего не могу с собой поделать! Мне было бы легче, если бы у нее не было таких глаз. Но меня пугает ее взгляд. Кто знает, что скрывается за ним?… Скверно, когда глаза молчат и никогда ничем не выдают себя.
— Но это же абсурд — вся эта история с глазами. Ты думай просто о том, что она тебя любит и ты…
— Может быть, она меня и любит… может быть!.. Она об этом говорит в каждом письме. Она пишет письма, как влюбленная гимназистка, будто и не прошло десяти лет с тех пор, как мы поженились. Еще когда мы были помолвлены, она говорила о том, что любит со мной гулять и бывает счастлива, когда видит, какие взгляды бросают на меня другие женщины, на меня, который весь принадлежит ей. Но разве можно верить женщинам! Правда, тогда я был недурен собой. Ты не смотри, что я сейчас такой. С тех пор прошло ведь десять лет, да и война меня состарила. Жаль, что нет у меня фотографии тех лет. Была одна на солдатской книжке, да куда-то запропастилась, не знаю уж каким образом.
— Какую, ты говоришь, потерял фотографию? — спросил Уля Михай, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения.
— Да ту, что на солдатской книжке была! Наверное, отклеилась и упала где-нибудь, а я не заметил… — И, возвращаясь к прежнему разговору, добавил: — Да, слова! Разве можно верить словам? Сколько красивых слов слышал бедный Борзя от своей жены, а… Всё пустяки!..