Страница 16 из 92
Случалось капитану Смеу Еуджену просыпаться по ночам, и тогда в первые несколько мгновений после сна ему казалось, что всё кончилось, что он уже дома в своей постели возле теплого, нежного тела жены. Однако монотонный грохот обозных подвод, скрежет какой-нибудь несмазанной оси или жалобное ржанье коней быстро возвращали его к действительности. Окончательно проснувшись, он долго лежал в темноте с открытыми глазами, прислушиваясь к нескончаемому грохоту проходящих сбозов.
Капитан Смеу вспомнил обо всем этом, глядя на вереницу подвод, проезжавших по шоссе.
Барбу Василе, просунув голову в дверь, сообщил:
— Господин капитан, вас ищет капрал из «Тротуша». Мне кажется, что это человек, который назначен к нам.
— Приведите его сюда.
Приказание прозвучало спокойно, почти безразлично, и ничем не выдало волнения, охватившего капитана.
Секунду спустя капрал краткосрочной службы Уля Михай, агент специальной службы контрразведки, щелкнув каблуками, представился капитану Смеу.
Капрал краткосрочной службы Уля Михай казался человеком лет тридцати, не больше. Это был крепко сбитый мужчина, с голубыми глазами, высоким лбом и волнистыми волосами. Его лицо с правильными тонкими чертами можно было бы назвать привлекательным, даже красивым, если бы не огромный шрам, пересекавший всю левую щеку от угла рта. Впрочем, шрам этот производил неприятное впечатление только в первый момент, потом глаз привыкал и становилась видна красота высокого, немного бледного лба, миндалевидных глаз, в синеве которых играли блики света. Когда же раздавался низкий мелодичный голос, этот человек тотчас же очаровывал собеседника. Особенно привлекательна была манера Михая смотреть прямо в глаза тому, с кем он разговаривал, — открыто, чистосердечно, так, будто ему совершенно нечего скрывать.
Внимательно посмотрев на незнакомца, капитан Смеу Еуджен должен был признаться, что представлял себе агента контрразведки совершенно иным.
— Значит, вы капрал краткосрочной службы Уля Михай из полка «Тротуш»?
— Так точно, господин капитан.
— Какое у вас образование?
— Я занимался юридическими науками.
— Немецкий язык вы знаете?
— Да, довольно хорошо!
— А из других?
— Французский…
— Это нас меньше интересует.
— И венгерский язык.
— Да? Очень хорошо! Вы, наверное, из Трансильвании?
— Нет. Я учился в Клуже. Просто мне попался перевод стихов Ади Эндре, и так как они мне понравились, я решил изучить язык, чтобы иметь возможность читать их в оригинале
— На фронте вы давно?
— Господин капитан, я всего несколько дней тому назад вернулся на родину и сразу отправился сюда с маршевым батальоном. Вчера вечером господин младший лейтенант Морару сообщил, что я должен сегодня явиться в Первый отдел штаба дивизии. Оттуда меня и послали сюда к вам.
— На Восточном фронте вы были, не так ли?
— Нет.
— Как не были? Тогда…
— Почему вас это удивляет? Там были не все…
— Конечно… Но я думал, что ваш шрам на лице…
— Это давняя память, — и Уля Михай грустно улыбнулся.
— А как же вам удалось избегнуть фронта? Вас мобилизовали для тыловой службы?
— Нет, не совсем так. Видите ли, меня не взяли потому, что меня тут не было. К тому времени, когда началась война, я уже пять лет находился во Франции. Посольство потребовало, чтобы я вернулся, но я отказался. Меня совсем не прельщала перспектива воевать за дело «великой Германии».
— Наверное, вы ездили во Францию для получения образования?
— Да, я там защищал диссертацию.
— А когда вы вернулись? — продолжал спрашивать капитан Смеу Еуджен со все возрастающим любопытством.
— И месяца нет. Вернувшись, я попросил, чтобы меня послали на фронт, и, разумеется, дважды об этом говорить не пришлось, — пошутил Уля Михай, сопровождая свои слова мягкой, обаятельной улыбкой.
— Значит, вы находитесь на фронте по собственному желанию. Это очень благородно с вашей стороны! — Капитан Смеу готов был уже произнести целую тираду о патриотизме, но вовремя остановился и несколько смущенный замолчал, не зная, как продолжить разговор. Он ведь совсем по-другому представлял себе эту встречу. Ему казалось, что человек, выдающий себя за капрала Улю Михая, должен быть каким-то особенным, а этот казался ему совершенно обыкновенным человеком, правда, обходительным и симпатичным, но не больше. Он даже заподозрил, что Уля Михай старается казаться человеком ничем не примечательным, поэтому решил не затягивать беседу и, задав новому капралу еще несколько незначительных вопросов, сказал:
— Я считаю, что мы обо всем поговорили. Пройдите в соседнюю комнату и подождите там. Через несколько минут я вам сообщу мое решение.
Когда Уля Михай вышел, капитан Смеу Еуджен поднялся и стал расхаживать по комнате из одного конца в другой.
Шифровальщики смотрели на него с недоумением. По всему было видно, что капитан не очень доволен новым подчиненным. Что касается их самих, то впечатление, которое Уля произвел на них, было весьма неопределенным.
Через несколько секунд капитан Смеу обратился к ним:
— Неважное впечатление он на меня производит, но выбора нет, и придется его оставить. Его обучением займетесь вы, Бурлаку, как самый старший. Постарайтесь сделать из него хорошего шифровальщика.
— Можете на меня положиться, господин капитан. Будьте уверены, что через две недели он будет знать столько же, сколько и мы.
Ночь выдалась светлая, прохладная. Великое множество звезд усеяло высокое небо. Лунный свет посеребрил деревья, почти лишенные листьев, крыши, заборы и змеевидную ленту шоссе. Над деревней воцарилась тишина
Было за полночь, когда Бурлаку Александру, Барбу Василе и Пелиною Влад вышли из ворот дома, где разместился командный пункт дивизии. Подхватив друг друга под руки, они быстро зашагали к своему дому, надеясь еще поспать несколько часов. Шифровальщики так устали, что невыразимая красота ночи не производила на них никакого впечатления.
Вернувшись к себе, они застали Томеску Адриана пишущим письмо. Мардаре Ион штопал носки.
— Уже закончили? — спросил Томеску, не поднимая глаз от листа бумаги, почти целиком исписанного мелким и неразборчивым почерком.
— Закончили, — устало ответил Пелиною Влад, снимая куртку. — Радиограмма попалась длиннющая, как постный день.
— Что-нибудь интересное?
Не получив ответа, Томеску опять принялся за письмо. Вновь прибывшие собирались улечься спать.
В комнате стояла одна-единственная кровать, и на ней, скрестив ноги по-турецки, восседал Мардаре Иоп. Его соседом по кровати был Томеску Адриан.
Вдоль стены у самого окна на скамье соорудили себе постель Барбу Василе и Пелиною Влад. Бурлаку Александру и Уля Михай спали на массивном биллиардной столе, украшенном резьбой.
Бурлаку Александру, подойдя к столу с одеялом под мышкой, прикрикнул на Томеску Адриана, который так был поглощен писанием, что не обратил внимания на все эти приготовления ко сну:
— А ну-ка, отложи это на завтра, сударь! До смерти спать хочется.
Томеску Адриан сложил недописанное письмо и, сунув его в карман, проговорил с сожалением:
— Еще десять минут, и я бы закончил.
— Будто я тебя не знаю! Пока не настрочишь десять страниц, не успокоишься.
— Мне осталось еще полстраницы, и я бы выложил всё, что наметил на сегодня.
— Чем больше человек живет на свете, тем больше он узнаёт. Пока я тебя не знал, я думал, что, кроме обычного недержания, существует и недержание речи. А благодаря тебе я узнал, что существует недержание пера. И о чем ты так много пишешь, один бог знает!
Произнося всю эту тираду, он постелил одеяло на стол, свернул куртку и, положив ее вместо подушки, лег, укрывшись другим одеялом. Потом заложил руки под голову, потянулся и шумно зевнул.
— А наш Уля черт его знает где бродит, — сказал Пелиною Влад.
— А чему ты удивляешься, будто не знаешь, где он может быть, — ответил Мардаре Ион, стараясь распутать узел на нитке, которой штопал носки.