Страница 13 из 106
— Так именно поэтому в наши дни и проявился небывалый интерес ко всему мистическому! Разум уничтожает мир чудес. А религиозные гонения породили жажду духовности.
— Не думаешь же ты, что целью Бонапарта…
— Тише! — Тальма кивнул на стенку кареты. — Не забывай о клятве.
Ах да. Предводителя и место назначения нашей экспедиции полагалось держать в строгой тайне, хотя любой разгадал бы ее, послушав наш разговор. Я покорно кивнул, понимая при этом, что благодаря нашим изолированным местам и громыханию колес остальные пассажиры вряд ли что-то слышали.
— Неужели ты подразумеваешь, что эти тайные знания и являются нашей главной целью? — спросил я, понизив голос.
— Я подразумеваю, что наша экспедиция преследует множество целей.
Откинувшись назад, я уныло взирал на угрюмый холмистый пейзаж, ощетинившийся пнями срубленных деревьев, предназначенных для утоления ненасытной потребности новых фабрик в древесине. Казалось, что даже леса рекрутировали для порожденных революцией военных и торговых предприятий. И пока предприниматели богатели, сельская местность опустошалась, а города окутывались зловонным смогом. Если магия древних не портила природу, то их могущество действительно было велико.
— Кроме того, искомые знания и образуют науку, — продолжил Тальма. — Платона они привели к созданию философии. Пифагор создал геометрию. Моисей и Солон преуспели в законоведении. Все это разные стороны Истины. Говорят, что именно последний исконный фараон и маг Нектанебо возлег на ложе любви с Олимпиадой и зачал Александра Великого.
— Я уже говорил тебе, что не хочу соперничать с человеком, не дожившим до тридцати трех лет.
— В Тулоне ты познакомишься с новым Александром.
А возможно, Бонапарт просто стал сиюминутным героем, на мгновение вырвавшимся из тьмы безвестности. Надо бы успеть вытянуть из него помилование за не совершенные мной преступления, использовав все доступное мне обаяние.
Оставив позади разоренные сельские угодья, мы въехали в обширное поместье с лугами и парковыми ансамблями, еще хранившими следы аристократического благолепия. Директория явно конфисковала его у кого-нибудь из титулованных особ или именитых церковников. Теперь здесь обосновались крестьяне, браконьеры и фермеры, между деревьями просматривались бедные лачуги, окутанные дымом костров. Близился вечер, и я надеялся, что скоро мы прибудем в гостиницу. От долгой тряски у меня уже болело все тело.
Внезапно я услышал крик нашего возницы, сменившийся треском и грохотом тяжелого падения. Мы резко остановились. На дороге перед каретой лежало дерево, и лошади испуганно ржали и топтались на месте. Похоже, тут потрудились особые дровосеки. Из леса появились темные фигуры. Их ружья нацелились на кучера и его сидящего выше помощника.
— Разбойники! — крикнул я, нащупывая спрятанный под сюртуком томагавк. Давненько не упражняясь в метании этого топорика, я осознал, что все-таки смогу попасть в цель шагов с тридцати. — Скорей! К оружию! Может, сумеем справиться с ними!
Но когда я выскочил из кареты, меня встретил сонный таможенник. Вдруг ставший весьма бодрым, он проворно спрыгнул на землю и приставил к моей груди дуло пистолета. Отверстие ствола казалось ужасающе огромным.
— Bonjour,[17] месье Гейдж, — обратился ко мне притворщик. — Будьте любезны, бросьте-ка на землю ваше дикарское оружие. Я должен доставить обратно в Париж либо вас, либо вашу побрякушку.
Глава 4
Грабители, зачастую оказывающиеся в революционной Франции полицейскими агентами, выстроили нас в шеренгу, как учеников на школьном дворе, и начали изымать ценные вещи. Учитывая мнимого таможенника, в банде насчитывалось шесть человек, и когда я разглядел в сумерках их физиономии, то слегка испугался. Двое сильно смахивали на жандармов, уже пытавшихся арестовать меня в Париже. Может, и мой фонарщик затесался в их компанию? Пока я не заметил его. Двое держали под прицелом наших возниц, а остальные сосредоточились на сборе кошельков и карманных часов у пассажиров.
— Полиция изобрела новый метод сбора налогов? — саркастически поинтересовался я.
— Я не уверен, что он на самом деле таможенный чиновник, — встрял шляпник.
— Молчать! — Их главарь нацелил свое оружие прямо мне в нос, словно решил, что я мог забыть о его существовании. — Не думайте, месье Гейдж, что наши действия не санкционированы властями. Если вы откажетесь подчиниться нашим приказам, то, несомненно, еще встретитесь с полицией в недрах государственной тюрьмы.
— Каким приказам?
— По-моему, вы ошибаетесь, на самом деле его зовут месье Грегуар, — добавил шляпник, желая помочь мне.
Мой противник взвел курок пистолета.
— Вы прекрасно знаете, что нам нужно! Эта вещь должна попасть к ученым, способным использовать ее надлежащим образом. Расстегните-ка рубашку!
Холодный ветерок пробежал по моей груди.
— Видите? У меня ничего нет.
Он нахмурился.
— Тогда где же он?
— В Париже.
Дуло резко переместилось к виску Тальма.
— Давай его сюда, или я вышибу мозги твоему приятелю.
Антуан побледнел. Я был совершенно уверен, что ему еще не приходилось стоять под прицелом пистолета, и всерьез разозлился.
— С такими игрушками лучше быть поосторожнее.
— Считаю до трех.
— Голова Антуана тверда как камень. Как бы пуля не отскочила в вас рикошетом.
— Итан, — взмолился мой приятель.
— Раз!
— Я продал медальон, чтобы оплатить наше путешествие.
Я продолжал заговаривать им зубы.
— Два!
— И расплатился с долгами за квартиру.
Тальма покачнулся.
— Тр…
— Погодите. Если уж вы так настаиваете, то он лежит в багажном отделении на крыше кареты.
Наш мучитель вновь перевел пистолет на меня.
— Честно говоря, буду только рад избавиться от проклятой безделушки. От нее одни неприятности.
— Эй ты, сбрось-ка сюда его чемодан! — крикнул грабитель помощнику кучера.
— А какой он?
— Темно-коричневый, — быстро отозвался я, заметив изумленный взгляд Тальма.
— Они все тут одинаково темные при таком освещении!
— Черт побери всех праведников и греховодников…
— Да я быстрей сам принесу его.
Теперь ствол пистолета уперся мне в спину.
— Давай, живо!
Главарь тревожно глянул на дорогу. Движение здесь было весьма оживленным, и я с удовольствием представил себе, как на этого негодяя наезжает тяжелый и неповоротливый воз с сеном.
— Не могли бы вы опустить пока свой смертоносный пугач? Вас же здесь шестеро, а я всего один.
— Заткните пасть, иначе я пристрелю вас прямо сейчас, перерою все сумки и сам найду его.
Я поднялся в багажное отделение на крышу кареты. Грабитель решил подождать внизу.
— Ага. Да вот же он, наш саквояж.
— Кидай его сюда, американская собака. Порывшись в багаже, я обхватил рукой приклад винтовки, подцепив также лежавшую рядом сумку с патронами и роговую пороховницу. К сожалению, мне не удалось перезарядить ружье после выстрела по дверному замку моей бывшей комнаты: настоящий коммивояжер не допустил бы такой оплошности. Другой рукой я поднял баул Тальма и крикнул:
— Держите.
Мой удар пришелся точно в цель. Тяжелый саквояж ударил по пистолету, сработал спусковой крючок, и выстрел разнес в клочья пожитки Антуана. Поделом тебе, болван. Лошади встали на дыбы, поднялся жуткий крик, а я, прижав к себе винтовку, спрыгнул с другой стороны кареты и приземлился на обочину дороги. Прогремел второй выстрел; голову мою осыпало древесными обломками.
Не пытаясь скрыться в темноте леса, я забрался под днище кареты, ловко проскочив между крутящимися колесами. Притаившись за ними, я улегся на живот и начал лихорадочно заряжать винтовку тем хитроумным способом, которому научили меня канадцы. Надо было откусить конец патрона, плотно умять его в стволе шомполом и подсыпать пороху на полку замка.
17
Здравствуйте (фр.).