Страница 3 из 4
Тодзюро. Госпожа О-Кадзи! Неужели, услышав признание, идущее из самой глубины сердца, вы не сжалитесь над любовью Тодзюро? Над любовью, выстраданной двадцатилетним молчанием? Тогда вы жестоки.
О-Кадзи плачет. Молчание.
Слышно лишь чириканье слетевшихся на огонь птиц тидори,[18] похожее на пощелкивание серебряных ножниц.
(С грустной улыбкой, словно смеясь над самим собой.) Простите, я, кажется, вел себя недостойно… Что и говорить, вы стойкая женщина… Да, на сцене я несравненный мастер в любовных делах, но в жизни вы без труда меня оттолкнули! (Смеется.)
О-Кадзи (поднимает голову, на лице ее написана отчаянная решимость; едва слышно, срывающимся голосом). Господин Тодзюро, неужели вы говорите правду?
Тодзюро. Зачем бы я лгал? Если я решился заговорить о любви с замужней женщиной, значит, ради этой любви я готов на смерть! (Приподнимается. Колени его слегка дрожат.)
О-Кадзи смотрит на Тодзюро и вдруг задувает фонарь. Во мраке воцаряется напряженное ожидание. О-Кадзи, трепеща всем телом, ждет приближения Тодзюро. Он тоже взволнован, почти дрожит; наконец встает и подходит к О-Кадзи. Женщина почти лишается чувств, но Тодзюро, обойдя ее, на ощупь находит двери и выходит в галерею.
О-Кадзи (тихо). Господин Тодзюро! Господин Тодзюро! (Хочет броситься следом.)
Тодзюро, услышав ее шаги, задвигает за собой перегородки. О-Кадзи содрогается от слез. Тодзюро в смятении стремительно идет прочь. Рыдания О-Кадзи сливаются с щебетанием птиц тидори.
Картина третья
Прошло семь дней. За кулисами театра Мандаюдза. Слева видны двери актерских уборных. Одна из них, украшенная занавесом с гербом в виде цветка сливы,[19] ведет в комнату Тодзюро. В середине – помещение для рабочих сцены. Справа – выход на сцену, до половины, занавешенный голубым занавесом. Спектакль еще не начался, но уже слышны звуки флейты, грохот большого и малого барабанов.[20] Драматург и несколько второстепенных актеров озабоченно хлопочут на сцене. Служители разносят костюмы. Из комнаты Тодзюро выходит владелец театра Вакатаю. Сталкивается с заведующим уборными.
Заведующий. Поздравляю! Сегодня опять не успел пробить шестичасовой утренний колокол, а у входа в театр уже полно зрителей.
Вакатаю. Радость какая! А все благодаря господину Тодзюро. Столичные гетеры в полном восторге от него в роли любовника.
Заведующий. Ну, теперь актеры театра Хандзаэмондза от изумления рты разинут. При таком огромном успехе пьесу можно давать не то что сто, а все двести дней кряду. Определенно!
Вакатаю. Как бы то ни было, нам сильно повезло. Хорошенько присматривай за порядком в кулисах. Чтобы никаких оплошностей! При таком столпотворении особенно часто случаются и пожары и кражи.
Заведующий. Слушаюсь.
Расходятся. Справа появляется приказчик торгового дома в сопровождении мальчика-посыльного.
Приказчик (заведующему). Эй, послушайте, где тут уборная господина Тодзюро?
Заведующий. А вы откуда? Уборная – вот, направо.
Приказчик. Я приказчик торгового дома Бидзэнья в квартале Муромати, на Четвертом проспекте.
Заведующий. А-а, так вас прислал богач купец из квартала Муромати? Проходите, пожалуйста. Вторая дверь слева.
Приказчик. Да, в самом деле… герб в виде цветка сливы!
Входит к Тодзюро. Из соседней комнаты появляются Сирогоро Накамура в костюме Исюна, торговца календарями, и Гэндзи Содэдзаки в костюме служанки О-Тама.
Сирогоро (хватая Гэндзи за рукав). Никак не дается мне эта сцена заигрывания. Спектакль идет уже третий день, а я так и не вошел в роль. Вчера попросил было совета у господина Тодзюро, но он сказал, что каждый актер должен до всего доходить своим умом. Давай-ка прорепетируем перед началом этот эпизод?
Гэндзи. Отчего же… Охотно… Когда спрашиваешь господина Тодзюро об актерском мастерстве, он почти всегда сердится. «Сам постигай суть роли!» – вот его излюбленные слова.
Сирогоро. Помнишь, в позапрошлом году… Кёэмон Ямасита перед отъездом в Эдо зашел проститься к господину Тодзюро и сказал, что значительно усовершенствовал свое мастерство, так как многое перенял из опыта господина Тодзюро… А он, как обычно в таких случаях, нахмурился и ответил: «Подражание всегда хуже оригинала. Вы должны создать свою собственную манеру исполнения». Сказал как отрезал. Меня и сейчас смех разбирает, как вспомню растерянную физиономию Кёэмона.
Гэндзи. Ну, давай повторим эту сцену еще разок, пока нам не досталось от господина Тодзюро.
Сирогоро (мгновенно преобразившись). «А ты хозяйку не бойся! Ревность жены, что приправа к лапше, – дело обычное. Ради тебя я не то что до красного – до белого каления готов дойти…»
Гэндзи (принимая соответствующую позу). «Знать ничего не хочу. Вот пожалуюсь на вас госпоже О-Сан!.. Госпожа О-Сан! Госпожа О-Сан!..»
Сирогоро (не меняя позы). «Да замолчи ты, не ори так! Не дай бог, узнает О-Сан!.. Она меня живьем съест!» (Внезапно поворачивается к партнеру.) Вот это место никак не получается.
В сопровождении распорядительницы чайного домика при театре слева входит молодая девушка.
Распорядительница. А-а, господин Гэндзи! Как чудесно, что мы вас встретили. Это та самая барышня из лавки Омия в Тонодоин, о которой я недавно вам говорила.
Гэндзи (смущенный присутствием Сирогоро). Спектакль вот-вот начнется… В другой раз, пожалуйста…
Распорядительница. Что это вы такие жестокие слова говорите! Каких трудов стоило проникнуть за кулисы, так уж перемолвились бы словечком…
Гэндзи (нерешительно обращаясь к девушке). Добро пожаловать.
Девушка молчит, застенчиво опустив голову.
Распорядительница. Ну, пойдемте, пойдемте! Загляните на минутку в мой чайный домик… Да нет, на минуточку только… Мы вас не задержим.
Гэндзи. Нет, никак не могу. Сейчас начнется спектакль.
Распорядительница. Когда еще он начнется!.. Пойдемте!
(Берет за руку Гэндзи и уводит его с девушкой в левую дверь.)
С правой стороны сцены появляются Яг сити Сэнда, исполняющий роль Дзёэмона, и актеры, играющие роли приказчиков и подмастерьев.
Первый актер. Нынешние молодые девицы – отчаянный народ! Влюбилась в актера, да так, что не постеснялась за кулисы явиться!..
Второй актер. Да, счастливчик наш господин Содэдзаки. Позавидуешь, коли такая прелесть по тебе вздыхает.
(Смеется.)
Третий актер. Слышал, как зрители шумят?… Театр прямо битком набит!
Сирогоро (оставшись без партнера, стоит в растерянности). Хотел бы я, чтобы этот сбор увидели Эдосские актеры – молодые и те, что считают себя в расцвете сил!
Ягосити. Еще бы!.. Ведь по сравнению с нашей пьесой такой спектакль, как, например, «Вершина Асама» – просто детский лепет.
Сирогоро. Да, можно сказать, что дымок, курившийся над вершиной Асама, день ото дня становится все тоньше и тоньше!.. (Смеется.)
Из своей уборной плавно выходит Сэндзю Киринами в костюме красавицы О-Сан, в сопровождении служанки.
Ягосити. На днях слышал в одном месте, будто господин Тодзюро, намучившись с новой ролью, в конце концов разыграл любовь перед женщиной из чайного домика, чтобы усвоить таким образом, что чувствует и как ведет себя тайный любовник. Любопытно, правда ли это?
Сирогоро. Точно не знаю, а вот господин Сэндзю, наверное, слыхал. Было такое?
Сэндзю. Слышал краем уха, люди болтали. Сам господин Тодзюро ничего об этом не говорит. Помните вечеринку в «Мунэсэй»? Господин Тодзюро, погруженный в раздумья о новой роли, ушел с пирушки… А когда вы все, уже изрядно напившись, разошлись, он вернулся к столу бледный, едва дыша… Залпом осушил несколько чарок и сказал мне: «Успокойтесь, господин Сэндзю. Теперь я знаю, как играть в этой пьесе». Никогда я не видел у него такого жуткого выражения лица, как в тот вечер… (Как бы в недоумении пожимает плечами, но, заметив входящую О-Кадзи, умолкает.)
18
Тидори относятся к разряду куликов. Неоднократно воспеты в японской поэзии.
19
Знаменитые артисты Кабуки могли иметь свой герб, которым отмечались принадлежащие ему предметы – платки, полотенца, занавес перед входом в театральную уборную и т. п.
20
Так возвещалось о начале спектакля. В настоящее время, как правило, перед началом представления в театре Кабуки раздается только стук специальных деревянных колотушек.