Страница 20 из 71
Шло время. Живя в Пузоже, Катрин редко получала весточку о муже, эти вести становились все тревожнее. Он понемногу разорялся на всевозможные безумства, распродавал одно за другим свои владения. Даже великолепный замок и земли Шантосе были проданы, и Жиль обретался теперь в Тиффоже, слухи о его жизни доносились все те же. Там, где он появлялся, пропадали дети. Катрин и родственникам Жиля пришлось бороться, чтобы сохранить хотя бы часть его состояния.
Затем, 15 сентября 1440 года разыгралась драма. В этот день к воротам замка Машкуль явились люди герцога Бретонского во главе с капитаном Жаном Лабе, сопровождаемые нотариусом Робеном Гийоме, который выступал от имени епископа-канцлера Жана де Малетруа. Жиля де Рэ арестовали.
На процессе, открывшемся в Нанте, открылась бездна ужасных преступлений. Жилем были умерщвлены около трех сотен детей, последние из которых погибли во время сатанинских месс. Судьи, которые в ту жестокую эпоху не отличались особой впечатлительностью, выслушали показания целой вереницы родителей маленьких мучеников. Теперь страх больше не мог заставить их молчать. Выплыла вся правда о ночных оргиях, столь обожаемых Жилем, об ужасном разврате сеньора де Рэ. Вместе с ним было арестовано множество его сообщников, среди которых был один итальянец, Франческо Прелати, дурачивший Жиля в течение долгих месяцев своими заклинаниями, якобы призывавшими дьявола.
Жиль сначала все отрицал, отвечая высокомерным презрением на все обвинения. Но когда его отлучили от церкви, он сдался. Его обращение оказалось таким же бурным и безграничным, как и все, что он делал. Он признался во всем, обливался слезами, просил прощения у всех, кому он причинил столько страданий. Это раскаяние было столь искренним, идущим из самых глубин души, что в день его казни жарче всех молились за него те, чьих детей он погубил.
26 октября 1440 года Жиля де Рэ и двоих его сообщников повели на казнь. Огромная толпа: все жители города, судьи, священнослужители – сопровождала осужденных к месту казни. В толпе шла и Катрин, вся в белом по просьбе мужа, который умолял и ее о прощении… Наверное, это был самый великий миг торжества Жиля де Рэ, идущего на смерть с молитвой на устах. Его повесили, затем под виселицей разожгли костер. Жиль де Рэ исчез в языках пламени.
Но тело не успело сгореть полностью. Его вытащили из огня и передали семье для захоронения в церкви Нотр-Дам дю Мон-Кармель в Нанте. Что до Катрин, ее сердце окончательно освободилось от Жиля. Страшная сцена, увиденная ею в Шантосе, убила в ней ту малость, что еще оставалась от любви к мужу. Она молилась за спасение его души в час казни, но встретила его смерть бесстрастно. Спустя некоторое время она вышла замуж за Жана де Вандом…
ЛОДОВИКО МОРО. ГЕРЦОГ МИЛАНСКИЙ, УЗНИК ЛОШСКИЙ
Камера была больше в длину, нежели в ширину, с круглыми низкими сводами. Она имела форму сундука, однако это был всего лишь подвал, куда свет пробивался в узенькую амбразуру, открывавшуюся к тому же в некое подобие воронки, проделанной в толще стены, и забранную двойной решеткой из железных прутьев с палец толщиной. Через это узенькое подобие окна был виден лишь кусочек нежно-голубого неба Турени. Полей не было видно вовсе…
Узник, лежавший на кровати, занимавшей угол камеры, открыл глаза и со стоном отвернулся к стене, чтобы не видеть удручающей обстановки, окружавшей его. Итак, вместо того, чтобы вернуть ему свободу, вчерашняя безумная попытка лишь ужесточила условия его заточения. Он оказался в этом застенке вместо двух удобных комнат в башне, которые он еще недавно занимал и откуда он мог любоваться простором полей и крышами города Лош. Еще он мог прогуливаться по двору крепости, но этой привилегии его теперь конечно же лишат. Он будет обречен гнить в этой темнице, он, славившийся несколько лет тому назад своим могуществом и богатством.
Лодовико Сфорца с трудом поднялся, подошел к столу, на котором охрана разложила его личные вещи, и поискал зеркало в серебряной оправе. В камере было так сумрачно, что он с трудом смог различить свое отражение: опухшее и плохо выбритое лицо, с чертами, заплывшими нездоровым жиром.
Накануне он спрятался в телеге с сеном, выехавшей во двор замка, и ему удалось пройти сторожевой пост. Но в полях он заблудился, не зная, куда идти. Его плохой французский язык и итальянский акцент довершили дело. Его вновь схватили, отвезли в замок и уже на этот раз бросили в темницу Мартеле, в глубине тюремных построек, возведенных с таким тщанием по приказу покойного Людовика XI. Отныне он будет содержаться в полной тайне и под усиленным наблюдением. Таков приказ, поступивший из Блуа от короля Людовика XII, его личного врага, человека, который в результате последней битвы за Наваро в 1500 году захватил Милан и самолично захватил его в плен, затем таскал из крепости в крепость, его, которого еще недавно весь народ приветствовал, стоя на коленях, его, светлейшего герцога. Вот уже шесть лет тянется эта пытка, шесть долгих лет…
Тяжелыми шагами Лодовико Сфорца подошел к окну, посмотрел на кусочек неба, перечеркнутый крест-накрест железной решеткой, и прислонился к стене. Крики охраны на крепостной стене передавались от башни к башне, а у подножия стены вдруг взмыл вверх молодой женский голос, поющий незамысловатую песенку.
Голос был чистый, звонкий, чуть ломкий, но узнику он показался самым прекрасным из всех, что ему довелось слышать. Это пела женщина… женщина! Он так давно уже не видел ни одной, он, так любивший их когда-то! Он закрыл глаза, вызывая в памяти прелестные лица, украшавшие его жизнь, всегда окружавшие его, как цветочная гирлянда или как… петля. Так было, когда женщины отвернулись от него, когда все пошло прахом. Но он все равно предпочитал думать о них, чем о своем потерянном герцогстве. Это было не так больно. Он положил столько сил, чтобы добиться гордого титула герцога Миланского, скольких трудов и интриг это стоило… а сколько крови! И вот, когда он решил, что крепко держит в руках власть, она просочилась у него меж пальцев, как горсть песку, растаяла, как дым.
«Моя краса, моя любовь…» – начал он, но голос пресекся. Никогда больше не сможет он петь. Он вернулся к кровати и сел, обхватив голову руками.
Первое представшее перед ним женское лицо было лицо матери. Прекрасное и чистое женское лицо, нежное и в то же время энергичное. Бьянке-Марии Висконти было всего шестнадцать лет, когда она вышла замуж за кондотьера Франческо Сфорца, которому было сорок, и принесла ему в приданое трон Милана. Но она обожала мужа, всегда верно служила ему и поддерживала во всем. Родила ему семерых детей и великодушно приняла многочисленных незаконно рожденных отпрысков, коих он оставлял повсюду. Лодовико был пятым ребенком в семье, четвертым по счету сыном. Может быть потому, что на первый взгляд в нем ничего не было от наследника трона, мать любила его больше всех. Бьянка-Мария ценила в нем гибкий ум, образованность, его красоту. Она всегда была снисходительна к шалостям младшего сына, который был с ней неизменно ласков, в то время как остальные не думали ни о чем другом, кроме потасовок… Сколько часов она провела, нежно расчесывая густые черные кудри сына. Она любила его смуглое лицо с живыми глазами, с резко выраженными чертами, крупным носом с горбинкой. Она также любила смотреть, как он носится и играет с братьями в садах Виджевано, счастливый и беззаботный, каким бывают лишь в этом возрасте, она часто подзывала его к себе, чтобы он почитал ей стихи, или просто поболтал с ней… на латыни.
Это было чудесное время игр и веселья. Лодовико послали вместе с братом Галеаццо для завершения образования при дворе короля Людовика XI, верного друга Франческо Сфорца.