Цыганское гадание

Тамсин протянула к нему левую руку и провела ладонью по гравированной поверхности. Она обводила кончиком ущербной руки очертания материков, наблюдая, как сфера от ее прикосновений начинает медленно вращаться. Она чувствовала себя так, будто ее собственный мир – маленькая, незначительная сфера ее существования – каким-то образом приподнялся, перевернулся и теперь вращался под другим солнцем. И Тамсин поняла, что в ее жизни и в ней самой никогда уже ничего не будет по-прежнему.

Часть XX

– Как безнравственно со стороны Масгрейва сделать из девушки узницу, чтобы добиться от ее отца послушания! – возмутилась леди Эмма, склоняясь над пяльцами. – В Шотландии часто берут людей в заложники, но чтобы англичанин захватил шотландскую девушку! – Она осуждающе покачала головой.

– Мама, мы знаем, что у Джаспера Масгрейва холодное сердце, – заметила Хелен. Она сидела на полу и играла с Кэтрин.

– Именно поэтому я сказал ему, что Тамсин будет находиться в Рукхоупе сколько потребуется, – сказал Уильям, сидя в кресле у камина.

Эмма, не отрываясь от работы, быстро взглянула на сына.

– Но ты говорил, что тогда не собирался жениться на ней.

– Правильно, – ответил Уильям. – Это случилось позже.

– Уильям, – обратилась она к сыну, – что заставило тебя принять такое решение?

Игла ловко сновала через ткань, ведомая тонкими, умелыми пальцами женщины. Он немного помолчал, потом произнес единственное слово:

– Судьба…

– А… – Эмма, казалось, собиралась сказать что-то еще, но только кивнула и вернулась к работе.

Уильям хотел рассказать ей больше и расскажет, решил он, но как-нибудь в другой раз. За ужином, говоря о своей женитьбе, он лишь коснулся самого главного. Тамсин к ужину не спустилась, хотя ее ждали и даже сели к столу позднее обычного.

Этим вечером Уильям напомнил леди Эмме и Хелен, что он нуждался в жене, чтобы Кэтрин осталась в Рукхоупе. Он, конечно, упростил свой рассказ, выкинув из него все, что касалось веления судьбы. Он сказал только, что подумал, будто Тамсин Армстронг привлекательная и милая и, поскольку она дочь Арчи Армстронга, вполне подходит для того, чтобы стать хозяйкой Рукхоупа. Женщины вежливо согласились, однако он заметил слезы, блеснувшие в глазах матери, и, несмотря на ее спокойное одобрение, ему хотелось знать, что она думает на самом деле.

– Ты сказал, Арчи Армстронг и Масгрейв спорили насчет грабежей, – произнесла Эмма спустя несколько минут.

– Да. – Уильям отхлебнул хереса из маленького, сделанного в Германии стеклянного бокала, зеленого, как глаза Тамсин. – Эти двое ссорятся постоянно.

– Едва ли Арчи Армстронг мог когда-нибудь быть покладистым… – пробормотала женщина. – Когда-то давно я хорошо его знала. Большой, светловолосый, стройный мужчина с добрым сердцем и необычной манерой разговора. Он говорил все прямо в глаза, и иногда это выглядело немного грубовато. Он обожал всякие шутки и розыгрыши, хотя из-за этого у него частенько случались неприятности.

Уильям улыбнулся.

– Да, это похоже на Арчи. Он и сейчас точно такой же.

– Твой отец любил Арчи, – вздохнула Эмма. – Я вспоминаю сейчас… Арчи и Масгрейв всегда ненавидели друг друга, даже в те времена…

– С той поры мало что изменилось, – заметил Уильям.

– Что Масгрейв может заставить Арчи сделать для него? И какой интерес у тебя к этим двоим? – спросила леди Эмма. – Я чувствую здесь какую-то интригу.

– Мама, я не могу сказать больше. Но будь уверена, что бы Масгрейв не попросил, ему будет нелегко получить это от Арчи.

– Хорошо, – кивнула Эмма. – А ты должен пообещать, что будешь осторожен.

Уильям кивнул в ответ, наблюдая, как она ритмично, терпеливо делает стежок за стежком. Казалось, его мать излучает спокойствие и уютное тепло. Он чувствовал, как в ее присутствии ему становится легче. В компании других людей такое если и случалось, то крайне редко.

Молодой человек вздохнул и расслабленно откинулся в кресле, вытянув ноги к жаркому огню. Он лениво оглядел комнату. Большая гостиная, несмотря на название, была, по существу, маленькой комнатой с узкими застекленными окнами, дубовой мебелью и деревянными панелями на стенах. На деревянном дощатом полу были расстелены половички. Турецкие красно-голубые скатерти покрывали столы. На стульях лежали подушки, темно-красные драпировки делали комнату теплой и уютной, придавали ей блеск насыщенного цветом драгоценного камня.

Во времена его детства большая гостиная была настоящим сердцем Рукхоупа. Поужинав в большой столовой, Уильям, его родители и младшие дети собирались в этой гостиной вокруг камина. Здесь проходила большая часть вечеров. Отец садился в кресло, в котором сейчас сидел Уильям, учил его играть в шахматы, шашки или в карты. Растянувшись на коврике перед камином, Уильям слушал истории о ночных набегах, которые рассказывал отец, его родственники и гости, включая Арчи Армстронга из Мертона. Эти были захватывающие, а иногда смешные истории.

Уильям вспомнил, что слушал их с глубоким вниманием, желая поскорее вырасти и стать таким, как его отец. Он мечтал стать таким же ловким, сильным и храбрым, как Аллан Скотт – Разбойник из Рукхоупа, пользующийся широкой славой по всей границе.

Но этот восхитительный, уютный мир, а вместе с ним и все его мечты были разрушены в один день. После смерти отца за замком присматривали родственники Скоттов; Эмма, выйдя второй раз замуж, жила в замке мужа вместе с младшими детьми, а Уильям оставался заложником короны. Он вернулся жить в Рукхоуп только в прошлом году, после того, как его мать и сестра попросили у него разрешения снова поселиться здесь.

Уильям наблюдал сейчас за сестрой и дочерью. Они сидели, сдвинув головы, и тихо смеялись. Он отхлебнул из бокала и почувствовал, как херес теплом разливается по его телу, как напряжение покидает его мышцы.

Однако ничто не могло снять тяжести с его души. Он до сих пор чувствовал себя изгнанником, даже находясь рядом со своей семьей в собственном доме. Он ощущал любовь и взаимопомощь, но они будто обходили его стороной. Казалось, он наблюдает свою жизнь сквозь мутное стеклянное окно или на сцене театра, где шло представление рождественской пантомимы. Спектакль ему нравился, но сам Уильям никогда не принимал в нем участия.

Годы, проведенные в разлуке с семьей, и глубокие раны, которые – он хорошо знал это – никогда не заживут в его душе, были теми корнями, которые питали его одиночество. Он уже никогда не сможет изменить это, потому что не может вернуть отца и Джен. Уильяму оставалось только маленькими глотками пить любовь, которую предлагали ему родные, – медленно, осторожно, никогда не осушая залпом целый бокал. Так, как он пил сейчас крепкое, хорошее вино.

– Расскажи мне о Тамсин, – тихо попросила мать, постепенно переходя на шепот. – Она такая же упрямая, как ее отец? Мне показалось, что да, но по-своему. Я думаю, она просто слишком свободолюбивая.

– Эта девушка во многом похожа на отца. Она сбежала, когда я вез ее сюда, потому что не хотела сидеть в моем темном, ужасном подземелье. Я уже рассказывал эту историю раньше, – Уильям улыбнулся.

Хелен громко рассмеялась. Кэтрин мигнула, глядя на нее, и издала радостный булькающий звук.

– Подземелье! Полагаю, ты позволил ей поверить в это! – Серебряная иголка, за которой тянулась черная нить, блеснула в руках Эммы.

– Позволил… Она, как спичка, мгновенно разжигает во мне желание ее подразнить.

– И это навело тебя на мысль жениться на ней, – усмехнулась Хелен.

Уильям ничего не ответил, только скривил губы. Эмма прыснула, и Уильям повернулся к матери. Отсветы огня из камина играли на ее лице, на светлых волосах под черной остроконечной шапочкой. Она прищуривала глаза, вглядываясь в вышивку, и закусывала губу, становясь похожей на молоденькую девушку. Прожитые годы тяжкой ношей легли ей на плечи, Уильям знал это, но возраст только усиливал притягательную красоту леди Эммы.