Драгоценный камень

«Если мы хотим, чтобы наш брак удался, нужно очень постараться. Нам обоим. Мы только начинаем, правда, неплохо… Вернее, всего лишь неплохо, но проблемы существуют, от них не отмахнешься. Ведь нельзя же после женитьбы поселиться в Мунстоуне, навсегда отгородившись от внешнего мира. Если бы такое было возможно…»

Слоун закрыла глаза, вспоминая. Тогда, в Сиднее, первый шаг к примирению сделал Джордан. Когда она в тот день вечером вернулась в отель, он встретил ее словами: «Слоун, я вел себя как дурак». В ответ она вопросительно вскинула брови. «Да, я позволил своему чертову самолюбию выйти из-под контроля. Мне очень хотелось видеть тебя рядом. Если бы мы выиграли, ты радовалась бы вместе со мной, а в случае проигрыша пролила бы бальзам на мои раны». «Я хотела быть с тобой, Джорди, – сказала она. – Думала, ты это знаешь». Он перебил ее: «Позволь мне закончить, иначе я потеряю нить. Я люблю тебя, и разлучаться с тобой, не важно, по какой причине, для меня сущая мука. Наверное, привыкнуть к этому я никогда так и не смогу. Но буду стараться. Обязан стараться, потому что уверен: нашу жизнь не должны омрачать размолвки».

– Я люблю тебя, Джорди, – вдруг вслух проговорила Слоун, не открывая глаз.

– Замечательно! Давай условимся, что каждый новый день ты будешь приветствовать меня этими словами.

Голос Джордана вернул Слоун к настоящему. Она открыла глаза. Он стоял в ногах кровати с толстым полотенцем, обмотанным вокруг талии.

Слоун медленно потянулась.

– Можно подумать, будто раньше я ничего такого тебе не говорила.

– Говорила, говорила, – согласился Джордан, – но я никогда не устану слушать эту дивную музыку.

– У тебя непомерное самолюбие, огромное, как поле, на котором ты играешь в поло. – Слоун засмеялась, схватила подушку и бросила в него. Он легко поймал ее и швырнул назад. Слоун собиралась бросить снова, но Джордан упал на постель рядом с ней. Она попыталась освободиться, и они затеяли шутливую борьбу, во время которой она сорвала с него полотенце.

– Тебе не следовало этого делать, – заметил он угрожающим тоном.

Ее глаза заблестели.

– А по-моему, я сделала это вовремя, – прошептала Слоун, целуя его в губы. – Сейчас я готова утверждать это с полной ответственностью.

– Хм-м… возможно, ты права, – пробормотал Джордан и стянул с нее одеяло.

Джордан положил телефонную трубку и, забросив руки за голову, откинулся на спинку дивана. Дело сделано. И это оказалось легче, чем он ожидал. На его место Хиллер взял на несколько недель другого игрока. Выяснилось, что совсем недавно он переманил к себе француза с девятым рейтингом – тот играл против «Уайт Тимберс» в Палм-Бич, – поэтому просьба Джордана об отпуске оказалась как нельзя кстати. Теперь будет возможность выяснить, на что способен этот француз. По крайней мере так Хиллер сказал Джордану. Несомненно, Хиллер ищет также замену Лансу, который играет все хуже и хуже.

Вспомнив о Лансе, Джордан помрачнел. Человека как будто подменили. Ланс любил Полу еще с юношеских лет, учился с ней в колледже в Виргинии и думал, что они всегда будут вместе, однако…

Размышляя о Лансе и его жене, Джордан чувствовал, что эта история отчасти имеет отношение к нему самому. Ведь пример Ланса совершенно очевидно свидетельствует о том, к чему приводит супругов отсутствие взаимопонимания в самом главном – в вопросе о профессиональной деятельности. Наверняка ни Ланс, ни Пола не хотели разрыва, но обстоятельства оказались сильнее. А у него и Слоун все складывается еще труднее. Поло уже много лет назад стало стержнем существования Джордана, наполняло его эмоционально и физически, без этой игры он не представлял себе жизни. Именно на игровом поле возникало то, что доставляло ему огромное удовольствие: испытание сил, физических и умственных, и острота ощущений. Почти на каждом матче бывали ситуации, когда Джордану казалось, что он стоит на краю пропасти. Но Слоун свое дело любила не меньше. Ей нравилось быть в центре внимания, нравилось, когда ее узнавали, нравилось быть знаменитостью. По собственным словам Слоун, ей нравилось играть роль богини, то есть росчерком пера создавать миры и манипулировать жизнями своих персонажей. Как это она говорила? «Ощущение власти восхитительно. Оно мне нравится. Но поскольку в реальном мире я никогда не смогу властвовать, я властвую в своих книгах над моими персонажами и распоряжаюсь их судьбами». Джордан понимал и уважал это. Он даже восхищался этим. Но смогут ли они в этих своих мирах, столь далеко отстоящих друг от друга, создать небольшой островок, где было бы хорошо им обоим?

Бар был расположен в Южном Манхэттене рядом с Бэттери-парком.[30] За весь вечер сюда зашли, наверное, не больше пяти человек. Бармен, почти не отрываясь, смотрел по телевизору боксерский матч.

Они сидели за самым дальним от стойки столиком и были сейчас здесь единственными посетителями.

– Предвидишь проблемы?

Тот, что помоложе, покачал головой:

– Должно получиться легче, чем в предыдущих случаях. – Затем после короткой паузы добавил: – Половину я хочу получить вперед.

– Но мы так не договаривались.

– Мне плевать на то, как мы договаривались! – раздраженно бросил тот, что помоложе. – Дело, которое ты мне поручаешь, приятель, связано с большими деньгами. Большими. И я хотел бы немного подстраховаться.

– Ты свои деньги получишь. Сделаешь работу и получишь. Как всегда.

Тот, что помоложе, снова покачал головой:

– Так не пойдет, приятель. Ты требуешь от меня серьезной работы, а я понятия не имею, ради чего все это затевается. А если ты вдруг погоришь? Думаю, ты догадываешься, что мне неохота гореть вместе с тобой.

– Никто не собирается гореть.

– Уж я – точно. Половину вперед, или я не работаю.

Тот, что постарше, задумчиво посмотрел на собеседника.

– Ладно, черт с тобой! Половину вперед. Завтра принесу.

– Наличными.

– Ладно.

Тот, что помоложе, осклабился:

– Я знал, что ты согласишься.

– Это действительно необходимо? – На лице Тревиса появилось страдальческое выражение.

Он стоял на низкой табуретке с вытянутой, как у огородного пугала, рукой и выглядел примерно так же. Портной озабоченно делал какие-то отметки на его темно-синем костюме.

– Да, необходимо, – решительно кивнула Слоун. – В любом случае тебе нужен новый костюм, а поскольку ты едешь с нами в Англию – тем более.

– Пошло оно все к…

– Тревис!

– Ладно, – пробормотал он и громко вскрикнул, когда портной слегка уколол булавкой его левую лодыжку.

– Извиняюсь, – сказал портной, похлопав его по плечу.

– А почему нельзя было купить готовый, как мы покупаем все остальное? – спросил Тревис.

– Потому что нельзя. Чтобы костюм хорошо сидел, его нужно подогнать по фигуре, – ответила Слоун.

– И вообще зачем мне костюм, я же их не ношу.

– Костюм нужен на случай, если нас куда-нибудь пригласят… – начала объяснять Слоун и замолкла, потому что портной закончил работу и поднялся на ноги. – Теперь можешь надеть джинсы.

Они двинулись домой по Пятой авеню.

– Хочешь такое? – Тревис указал на витрину, где было выставлено великолепное свадебное платье, отделанное старинными кружевами и массой маленьких жемчужинок.

Слоун усмехнулась:

– Чересчур изысканное.

– А вообще когда это случится?

– Что?

– Когда ты выйдешь замуж за Джорди?

– Пока не знаю. Окончательную дату мы еще не установили.

– И чего же вы ждете? – с недоумением спросил Тревис.

Она взъерошила ему волосы.

– Рождества. Пошли скорее, а то тащишься как черепаха.

Слоун и сама задавала себе этот вопрос. Но до сих пор не знала ответа.

– Ты уверена, что в таком состоянии сможешь дать интервью в прямом эфире?

Джордан сел на край постели и подал ей две таблетки аспирина. Слоун чуть приподняла голову и запила их водой.

30

Бэттери-парк – парк на берегу Нью-Йоркской гавани; от этого парка начинается знаменитый Бродвей.