Страница 50 из 66
3
Учился Коля ровно — на тройки. «Ах вы серые мои волчата» — так называла троечников учительница. Составляли они примерно половину класса.
Предводительствовал в классе Лёшка Вельяминов. Девочки его любили, мальчики боялись. Был Лёшка наглым и отчаянным. Каждый день уносил в дневнике длинное замечание. Но учился хорошо. Особенно преуспевал в математике.
К Коле Лёшка относился снисходительно.
В четвёртом классе в сочинении на тему «Кем я хочу быть?» Коля неожиданно расхрабрился и написал, что хочет быть Небесным механиком.
Разбирая на следующем уроке литературы сочинения, учительница объявила, что шесть девочек хотят быть известным артистками, четыре — учительницами, две — чемпионками мира по фигурному катанию и одна — «изучителем языка пингвинов и летучих мышей» (Евстолия). Пять мальчиков хотят быть лётчиками-космонавтами, трое — капитанами дальнего плавания, двое — водолазами, ещё двое — пожарниками, один — билетёром в кино и один — Небесным механиком.
— А теперь, — встревоженно сказала учительница, — мы попросим нашего уважаемого Бенюкова поподробнее объяснить, что же за профессию он себе избрал… Вставай, Коля!
Коля поднялся с места.
— Небесный механик, — заикаясь, начал он, — это тот, кто помогает механизмам следить за чистотой и порядком на небе. Сейчас на небе тоже происходит научно-техническая революция, всё делают механизмы… Но для того, чтобы содержать их в порядке, нужны механики… Вот я и хочу стать механиком…
— Так… — сказала учительница. Это «так» полетело медленно вдоль стены, задело по носу Макаренко на портрете, спружинило о противоположную стену и вернулось обратно к учительнице. — Так… Учёные… М… Вообще-то планируют использовать атмосферу как среду для массового передвижения людей. Но только после победы над силой земного притяжения… — голос учительницы повеселел: — Возможно, что у каждого из нас будет своя собственная машина для полётов над землёй… Представьте себе нечто вроде стеклянной ампулы с простым управлением… Естественно, что без ремонта машинам, будет не обойтись. Вот Коля и будет возглавлять ремонтную станцию… Так, Коля?
Коля в ужасе представил себе, как учительница и весь класс порхают по небу в дурацких стеклянных ампулах с простым управлением, а он уныло топчется около какой-то ремонтной станции с огромным гаечным ключом в руках.
— Но…
— Садись, Бенюков! — строго сказала учительница.
Коля сел и посмотрел в окно. Впервые в жизни он не увидел ни одного механизма. Они, наверное, испугались, что пожелание учительницы осуществится немедленно, и спрятались. Небо завалено облаками как сугробами, но краям висит серая бахрома туч, солнце задыхается. В это время Коле в затылок попала скрученная в виде римской цифры V бумажная пуля. С точностью Робин Гуда стрелял Лёшка Вельяминов.
— Я тебе покажу небесные механизмы чинить! — прошипел Лёшка, обильно смачивая слюной для крепости вторую пулю.
Так начались Колины мучения. Сразу же после уроков, когда он сидел в раздевалке и зашнуровывал ботинки, на него набросили пальто и стали колотить портфелями.
— А ну-ка разойдись, мужики, сейчас я Небесному механику по балде! — раздался громче всех ставший ненавистным голос Лёшки Вельяминова.
Было это не больно, но очень обидно. Коля вырвался из-под пальто, расправил плечи и закричал:
— Дерусь со всеми по очереди, только один на один!
— Ишь развоевался, Небесный! — презрительно сказал Лёшка и тряхнул головой (он так и ходил с длинными волосами). — Буду я с тобой драться! Дерутся с врагами, а не с дураками!
Так к Колиной кличке Небесный механик прилипла вторая — дурак. Иногда из них делали противный винегрет — Небесный дурак или Дурацкий механик.
— Вот навязались на мою голову! — грозил Коля кулаком механизмам в небе. — Из-за вас ведь дразнят!
Те покаянно шевелились, и Колю обдавал приятный ветерок.
— Разве я виноват, что вижу их? — спрашивал Коля у Евстолии.
Жили они по соседству и из школы частенько возвращались вместе, несмотря на Лёшкины злые насмешки.
— А я разве виновата, что всё слышу? — спрашивала Евстолия. — Меня Лёшка стетоскопом обозвал….
Евстолия к этому времени начала замедлять свой стремительный рост, а Коля только-только входил во вкус. Каждую ночь ему снилось, что два карлика растягивают его — один за пятки, другой за уши.
— Всё-всё слышишь? — не верил Коля.
— Всё слышу… Когда контрольные пишем, я Вовку Смирнова прошу, чтобы он себе под нос все действия проговаривал.
— Вовка же на последней парте сидит, а мы на второй… Как же ты слышишь?
— А когда я с мамой и папой на юг ездила, то слышала, как летучие мыши пищат и стрекоз хватают…
Коля задумался. Некоторое время они шли молча. Небо было удивительно грязным. Просто противно смотреть. Правда, пришла осень, а осень для механизмов — самое тяжёлое время года. Многие от сырости разваливаются.
— Я слышу, как у тебя сердце бьётся, — сказала Евстолия. — Ты сейчас чего-нибудь придумываешь…
— Толька! — вдруг осенило Колю. — Ты должна стать разведчицей!
4
Время шло. Коля, как, впрочем, и всё вокруг, менялся. Теперь это был не прежний туповатый увалень, а похожий на журавля подросток с нескладными большими руками и россыпью прыщей на подбородке. Коля начал одеваться с покушениями на моду. Раздобыл где-то джинсы, которые оказались безнадёжно коротки, и куртку с двенадцатью карманами. На куртке вскоре была обнаружена подозрительная метка «Сделано в Макао». Лиля стала звать Колю обезьяной из Макао. Длинные волосы, которые Коля себе отрастил, были редкими и светлыми. Сквозь них, словно два сырых антрекота, торчали вечно красные Колины уши.
— Коля! — строго говорила ему мама (она ещё чуточку пополнела и напоминала теперь милый ренуаровский рисунок, где фигура у женщины вроде бы имеет чёткие очертания и в то же время куда-то неудержимо плывёт). — Коля! Почему ты сидишь дома? Неужели у тебя нет никаких интересов? Я не говорю, что ты должен целыми днями болтаться с гитарой по подъездам, как этот бездельник Вельяминов, но должны же у тебя быть какие-то интересы? Можно записаться в кружок юных техников, в секцию плавания, куда угодно… Нельзя же целыми днями сидеть дома и смотреть в окно! Ну что ты там видишь?
— Механизмы! — с вызовом ответил Коля.
— Хватит паясничать! — разозлилась Ольга Павловна. — Марш на кухню картошку чистить!
Лилечка — любимица мамы и папы, «золотце пианинное», как иногда называл её Коля, тем временем превратилась в быстроногую синеглазую девушку, в греческую скульптурку, одетую в узенькие брючки и коротенькую приталенную кофточку. Подстригла Лилечку по последней парижской моде француженка, которая как-то приходила к ним домой обсудить с Николаем Николаевичем некоторые аспекты проблемы рабства в эллинистических полисах первого века нашей эры.
Первый раз в жизни Лилечка ходила на школьный вечер и танцевала там с каким-то десятиклассником. Это событие горячо обсуждалось за ужином, и только Коля зевал — он хотел спать, и плевать ему было на танцора-десятиклассника.
Иногда приходила к ним Наталья Юрьевна. На «ты» она называла Ольгу Павловну, но никак не Николая Николаевича, который успел защитить докторскую диссертацию и теперь собирался улететь в Афины на конгресс учёных и переводчиков.
— В Греции всё есть! — весело утверждал он, когда Ольга Павловна напоминала, что надо привезти ей и Лиле.
Наталья Юрьевна вела себя в гостях удивительно незаметно. Выглядела она по-прежнему прекрасно: волосы так и остались афродитовскими, а сеть морщинок под глазами придавала ей утомлённый, тихо-прелестный вид, словно была Наталья Юрьевна ангелом, которому приходилось иногда, выполняя поручения, спускаться к сатане в ад, в то время как другие ангелы беззаботно играли на арфах.
— Ох, Наташка! Совсем ты не толстеешь! — с завистью говорила Ольга Павловна. — А я как бочка! — она гулко хлопала себя по бёдрам. — Ребёнка, что ли, ещё одного родить?