Страница 3 из 66
«Мать твою! Это что же такое!». В полном вселенском афиге я зачем то посмотрел в бинокль на грузовик. Дыры в лобовом, измочаленные борта, пробитый и спустивший передний скат – всё это говорило мне, что стреляют тут не пластиковыми шариками! Водитель грузовика тряпичной куклой висел на руле, однако дверь кабины с противоположной от немцев стороны была распахнута…
– Тош, что за херня? – раздалось у меня в ухе. Вернувшись на групповой канал я ответил:
– Ты всё равно не поверишь, Саня. Давай ноги в руки, и на карачках ко мне. Пора сваливать.
Через пару минут кусты чуть ниже по склону зашуршали и оттуда, действительно на четвереньках, выбрался Люк. Бодро шевеля всеми четырьмя конечностями, он взобрался на холмик.
– Что тут у нас?
– Немцы. Стреляют. По-настоящему стреляют. Вон, на полуторку глянь. – сказал я протягивая ему бинокль.
– Это что ж такое то, мля… – шепотом выматерился он.
– У меня две версии – одна хреновей другой.
– Ну?
– Или провал во времени.
– Или? – Саня с недоверием посмотрел на меня.
– Или прибалтийские нацики решили напасть на Белоруссию!
Сомнения в моей психической полноценности явственно отразились на лице Люка. Но, не сказав ничего, он поднял к глазам бинокль, вглядываясь в происходящее на дороге.
– Да, оружие у них настоящее, гильзы в песке блестят, – пробормотал он. – Вот что, Тоха, давай пойдём к нашим.
Незамеченные немцами, мы спустились с холма и, словно лоси в пору гона понеслись к лагерю.
В лагере нас встретила обычная предигровая суета, разве что из-за малого количества народу, было непривычно тихо.
– Ну, докладывайте, – встретил нас командир.
– Саш, – глядя ему в глаза, начал я, – собери всех…
Когда ребята, как обычно перешучиваясь и подкалывая друг-друга, расселись вокруг нас, я обвёл друзей взглядом, и, глубоко вздохнув, начал:
– Вы, конечно, можете меня положить на вязки и колоть галоперидолом, но, похоже, мы провалились во времени. В сорок первый год. Все в недоумении уставились на меня, а Док пробормотал:
– Это как в той книжке, что ты мне давал? Как её – «Пытки и разврат»? Шутка повисла в воздухе…
– «Попытка возврата», – поправил Дока интеллигентный Тотен.
– Тох, а ты грибов никаких не ел? – участливо поинтересовался Казачина.
– Короче! – я повысил голос, – там, на дороге, причём, прошу отметить, грунтовой, а не асфальтированной, тусуются два отделения немцев. С ног до головы одетых в такой антиквариат, что любой из «22-го полка» продаст за него последнюю почку. И эти самые «реконструкторы» у меня на глазах расстреляли из пулемётов нашу, советскую полуторку. Да, и за лесом я слышал канонаду. Слово взял Люк:
– Насчёт провалов во времени и антиквариата я не уверен. Я в этом не Копенгаген. Но стволы у них не игрушечные, уж можете мне поверить! В разговор вступил Бродяга:
– Я сканер немного погонял. Ни на одной частоте выше «сотки» ничего нет. Командир посмотрел на меня и спросил:
– Какие варианты? Ты говорил, что читал про такое…
– Сань, так то – фантастика была…
– Я в жизни с такой фантастикой сталкивался, куда там Стругацким. Так что давай, шевели мозгой!
– Ну, если по аналогии… Док, принеси мне мой рюкзачок, будь другом… Так вот, я бы порекомендовал Бродяге пройтись сканером по длинным волнам, а Тотену послушать немецкий. С оружием у нас голяк полный, если холодняка не считать. – Добавил я, вытаскивая из принесённого Доком рюкзака свой любимый кукри.
– Вот. – Бродяга вытащил из кобуры свой эксклюзивный резинострельный «Стечкин».
– Да уж, против «эмгачей», «эмпэх» и «каров» – самое то! – саркастически усмехнулся Казачина.
-Особенно, если учесть, что мы в районе бывшего Минского Ура, – добавил я.
– Короче, слушай мою команду! Ближайшие полчаса Бродяга и Тотен шерстят эфир. Ты, Тоша, выдавливаешь из мозга все, что нам может пригодиться. Люк с Казаком – в дозор. А Чапай, думать будет. Разойдись!
Я поднялся, собираясь отойти в кусты поразмыслить, но голос командира остановил меня.
– Тош, погоди. Я опустился на корточки.
– Что предложишь?
– Ну, пока со временем не определимся, я не знаю. Хотя, по моим ощущениям, это – 41-й!
– С чего ты решил?
– Немец больно наглый, но и не пуганый. И по местности. Здесь до сорок четвёртого больше боёв не было. Сорок первый и сорок четвёртый – без вариантов.
– Допустим.
– Надо до позиций прогуляться – оружие поискать. Флажки с комка немецкие спороть…
– О! Погодь… Слушай мою команду! Флажки бундесовские и нашлёпки спороть и сдать мне. Он опять посмотрел на меня. Кивком предложил продолжить…
– Надо решить, что делать будем.
– А мы что делаем?
– Нет, я в глобальном смысле. Через фронт нам нельзя – за шпионов на раз сойдём. Если только партизанить до подхода наших.
– Так это надолго всё.
– Сань, тож я бы знал, – с некоторой обречённостью ответил я. – Кстати, может, мосты заминируем?
– Чем? Калом что ли?
– Снаряды на позициях поищем, а взрыватели у нас есть.
– Тош, ты что, воевать решил?
– А что, как вариант… Мы же ничего пока не знаем. Саша отвёл глаза, а потом достал из кармана фляжку:
– Глотни, и успокойся. Это приказ!
– Кстати, Сань, у нас еды на трое суток, ну на пять, если экономить…
– Тош, я вот чего думаю, давай выясним, где мы и когда мы, а уж потом фибрами души трепетать будем… А то, сейчас, себе мозг выносить бессмысленно.
– Мужики, сюда давайте! – раздался негромкий крик от тента, под которым колдовал со своей электроникой Бродяга. Он щелкнул каким-то тумблером, и из крохотного динамика отчётливо донеслось:
– «В течение ночи с девятого на десятое июля существенных изменений на фронте не произошло. Наша авиация в течение дня сосредоточенными ударами уничтожала мотомеханизированные части противника, атаковала авиацию противника на его аэродромах и бомбила Плоешти. По уточненным данным нашей авиацией в течение 9 и 10 июля уничтожено 179 самолетов противника»
– Пипец, приплыли – сказал кто-то, из стоящих за спиной, а меня пробил холодный пот.
– Саш, приглуши эту бодягу, – сказал командир.
– Ну, что делать будем, дорогие? – продолжил он, обводя взглядом поникших друзей.
– Тоха предлагает воевать до сорок четвёртого… Да он сам обрисует ситуацию. Давай, историк!
У меня внезапно запершило в горле. Я попытался вздохнуть и зашёлся в приступе странного кашля. Добрый Док немедленно «похлопал» меня по спине.
– Мужики, – начал я, – вариантов, у нас, в принципе, не много… Я к немцам служить не пойду, а через фронт пробиваться – шансов мало, да и на той стороне нам стопроцентный каюк. Мы же здесь – как дети малые. Я Сане предложил партизанить… – в этот момент я наткнулся на остановившийся взгляд Тотена.
– Алик, ты чего? – я легонько тронул его за плечо.
– А? Что? – встрепенулся он. – Я про Мишку и Маринку задумался. Как они там без меня будут?
И все замерли. Каждый думал о своих. У командира сын уже взрослый, в институте учится, потому и не поехал с нами. У Бродяги – три дочки и сын. У Дока дочка маленькая. У Люка – тоже. А моему Пашке – только два годика исполнится… Ёкарный бабай! Вот они стоят – мои друзья, без дураков друзья. Надёжные взрослые мужики. Кормильцы. Надёжа и опора своих семей, которые остались где-то там – шесть десятков лет тому вперёд! И глухая тоска пробивается через сведенные судорогой скулы Дока, кривую полугримасу-полуухмылку Люка, светится в печальных аидских глазах Бродяги, и тяжелыми каплями собирается в уголках глаз Тотена. Я понял, что горло моё опять свела непонятная судорога. Очень захотелось броситься под тент, зарыться с головой в спальник, и заплакать от подступившей из ниоткуда тоски. Вдруг, всплывшие в голове воспоминания, заставили меня встряхнуться
-Какое число сегодня? Одиннадцатое, так они сказали?