По ту сторону добра

— Джейн, скажите еще одно, — произнес подполковник, — вы не жалеете, что чуть не посадили Виктора на много лет в тюрьму?

Джейн не сразу ответила. Ей было не до Струця.

— Я хотела вырваться домой! — наконец бросила Ковалю, лишь бы тот отстал от нее. — Ах, какой мерзавец, какой бандит! — продолжала проклинать Роберта.

— И надеялись, что шантаж вам поможет? В начале нашей беседы вы мне бросили фразу: «Как вам не стыдно!» Теперь возвращаю эти слова вам. Как бы ни закончились ваши дела в суде, но мне всегда будет стыдно за вас, Джейн, за то, что по земле ходят такие люди, как вы и ваш брат.

Коваль вызвал машину, чтобы отвезти Джейн в гостиницу, а сам собрался в прокуратуру. Какую меру пресечения следует применить к мисс Томсон, должны были решить следователь и прокурор.

* * *

В прокуратуре Дмитрий Иванович пробыл недолго. Новый следователь с самого утра забрал у Тищенко подшивку с материалами дела о смерти Залищука и к тому времени, когда подполковник появился, внимательно с ними ознакомился.

Раньше работать со Спиваком Ковалю не приходилось, но он много слышал о нем как о человеке принципиальном, преданном своей нелегкой работе. Теперь, приглядываясь к этому высокому худощавому молодому человеку, Дмитрий Иванович понял, что следователь привлекает своей скромностью и интеллигентностью, и не удивился, когда у того оказался тихий, мягкий голос, казалось лишенный категорических интонаций.

После того как подполковник дополнил документы своим рассказом, Спивак поднялся из-за стола и сказал:

— Ну что ж, Дмитрий Иванович, благодарю. Теперь пора и лично познакомиться с этой Джейн Томсон. Вас не подбросить по дороге?

Коваль согласился. Трудовой день заканчивался, и хотя у оперативного сотрудника служба не определяется часами, сегодня Дмитрий Иванович мог разрешить себе ровно в шесть сбросить с плеч груз ответственности. На улице разыгрался ветер, угрожая бурей, и воспользоваться машиной прокуратуры было удобно.

Спивак сел рядом с Ковалем на заднее сиденье служебной «Волги».

— Дмитрий Иванович, — сказал он, — мне еще такая деталь непонятна: на даче миссис Томсон стало плохо, Джейн опустила сердечную таблетку в стакан с вином, которое выпил вместо ее матери покойный Залищук. А миссис Томсон что же, обошлась без лекарства? Или Джейн дала ей еще одну таблетку? И почему надо было растворять ее, а не принимать, как обычно, запивая?

— Меня это тоже заинтересовало в свое время, Петр Яковлевич. Беседовал по этому поводу с Таисией Притыкой. «Да, — ответила она мне, — Катенька пригубила вино. Из какого стакана, не знаю». — «Ей стало лучше?» — спрашивал дальше. «Нет… Тогда я дала ей валерьянку и сказала: «Что там ваши лекарства! Выпей моей простой валерьянки». Она выпила, и сердце отпустило. Одним помогают одни лекарства, другим — другие…» Этот пузырек валерьянки я забрал у Притыки и отправил на анализ. Обычное патентованное лекарство. Экспертное заключение в подшивке.

— Не видел.

— Возможно, Степан Андреевич посчитал его несущественным и не подшил. Тем более что эта экспертиза не была обязательной. Я ее потребовал на свой страх и риск. Проверить валерьянку натолкнул факт гибели в тот же вечер кота Бонифация. Кошки, Петр Яковлевич, как известно, дуреют, услышав запах валерьянки, и заберутся за ней куда угодно. А в стакане, выпитом Залищуком, оставались какие-то капли вина с легким запахом валерьянки, достаточным, очевидно, чтобы заинтересовать этого Бонифация. Кот прыгнул на стол, опрокинул стакан и вылизал пролитые капельки. Для него и этого хватило.

Коваль умолк.

Проехав почти через весь старый город, прокурорская «Волга» проскочила в зеленый гористый район Киева, который когда-то назывался Лукьяновкой.

— Я вас к дому подвезу, — любезно предложил Спивак. Его, очевидно, еще что-то мучило, какие-то невыясненные вопросы, сомнения, и он делал приличный крюк, оттягивая минуту расставания с подполковником.

Возле большого парка, где проходила детская железная дорога, недалеко от домика Коваля, машина остановилась. Когда подполковник вышел, «Волга» не двинулась дальше. Следом за Дмитрием Ивановичем из машины выбрался и Спивак. Он подошел к подполковнику, взял его под руку.

— Дмитрий Иванович, если не спешите, походим еще несколько минут.

Коваль понял коллегу. У того, как у каждого творческого человека, размышления о деле рождали все новые идеи и вопросы, и ему хотелось их проверить.

Они прохаживались по узкой асфальтированной дорожке, убегавшей мимо высоких тополей в густую зелень кустов, пустынную даже днем, и негромко беседовали.

— Квалификация? — переспросил Коваль. — О, здесь нашим юристам будет над чем поломать голову!

— По отношению к Залищуку все просто, — сказал Спивак. — Неумышленное убийство.

— Но ведь не в его стакан бросила Джейн отраву. Можно квалифицировать и как несчастный случай.

— А стаканы ведь не именные были. Каждый мог выпить из любого.

— Нет, у каждого был свой стакан.

— Но посягательство на жизнь вы, Дмитрий Иванович, отрицать не будете. Со стороны Джейн Томсон. Тут уже действует определенная закономерность. Когда яд растворен в стакане или в другой посудине, он убивает. Если не мать, то другого человека, в данном случае Залищука. Пусть по отношению к Залищуку это неумышленное преступление, но касательно матери — посягательство на жизнь, не состоявшееся по причинам, независимым от посягавшего. Ведь покушение было повторено в гостинице, и преступление не свершилось снова только благодаря тому, что вы помешали.

— А если это не умышленное действие, Петр Яковлевич? Если окажется, что Джейн действительно не знала, что таблетки, которые передал ей Роберт, ядовиты? В таком случае она только неосознанное орудие преступления… На таком же основании можно предъявить обвинение ножу за то, что его всадили в сердце человека…

— Э, нет, Дмитрий Иванович… — начал было следователь и умолк.

Ветер крепчал, прорываясь сквозь стену деревьев, легко лохматил поредевшие волосы подполковника, запутывался в густой черной шевелюре Спивака. Гудел листвой под ударами ветра старый парк, где-то за зеленой стеной пролетали с шумом машины.

— А как это можно установить, Дмитрий Иванович? — уже менее решительно спросил Спивак. — Чем подозреваемая может доказать, что виновата не она, а ее брат Роберт?

— Мы сами должны доказать вину подозреваемой, а не требовать этого от нее. Ведь бремя доказательства всегда лежит на нас.

— Это уже доказано, Дмитрий Иванович, и именно вами.

— У меня есть возражения, — заметил Коваль. — Я не считаю, что все доказано.

— Какие же у вас возражения?

— Их еще необходимо продумать, — уклончиво ответил подполковник. Ему почему-то не хотелось сразу раскрывать все карты. Дело Залищука было его делом; в течение нескольких дней, полных волнения, он выносил его под сердцем, как мать ребенка, и хотя полностью доверял Спиваку, но так же, как мать, отдающая ребенка в садик, в душе не разлучается с ним, так и он не мог еще расстаться с этим делом.

Спивак вздохнул так, что подполковнику стало неудобно.

— Прежде всего то, — сказал Коваль, — что сама Джейн чуть не отравилась. Это первый факт в ее пользу.

— Она приняла настолько мизерную дозу, что это могло быть хитрейшей маскировкой на случай провала. Неужели вы, Дмитрий Иванович, извините, клюнули на эту приманку? — улыбнулся Спивак.

— Нет, Петр Яковлевич, — покачал головой Коваль. — Имею в виду другое, хотя и это, как говорится, пойдет в борщ. Здесь мог иметь место истинно дьявольский замысел, который созрел в голове Роберта… Сейчас «по ту сторону» среди определенной части молодых людей очень распространился вандализм. Некоторые данные о Роберте свидетельствуют, что ему не чужды такие влияния… Я, Петр Яковлевич, сегодня снова побывал в аналитической лаборатории. Как вам уже известно, в таблетках кроме брионина и валерьянки обнаружили наперстянку, дигиталис. Наперстянка принадлежит к интракардиальным сердечным лекарствам. Ее препараты применяются при недостаточности сердечно-сосудистой системы у человека. Но она имеет одну особенность: при правильном дозировании помогает, при слишком большой дозе разрушает сердце. Особенно поражает человека, страдающего гипертонией, стенокардией. Эта болезнь была у Бориса Сергеевича, она терзает сейчас и Кэтрин Томсон. Таким образом, для отравления матери Роберту достаточно было увеличить в таблетках дозу наперстянки, и никакой эксперт не обнаружил бы преступления. В судебной практике очень редко встречаются такие убийства. Известен только случай врача-гомеопата Ля Поммера, который в 1863 году в Париже отравил дигиталисом женщину с целью завладеть ее богатством… Нет, и это не все, — продолжал Коваль, — преступник в таком случае не достиг бы своей цели… Допустим, отравилась бы и умерла Кэтрин Томсон. Что из этого? Джейн поплакала бы, похоронила мать и возвратилась бы в Англию. Половину наследства Роберту все равно пришлось бы отдавать сестре… Теперь я начинаю склоняться к мысли, что преступнику нужно было убрать их обеих, и он, повторяю, с дьявольской хитростью использовал поездку Джейн сюда, к матери. Рассуждал, думаю, очень просто и довольно точно. Смерть матери потрясет Джейн. У нее, конечно, разболится сердце, и она примет таблетку брата — самую лучшую! — которая, кстати, будет под рукой.