Мамонтёнок Фуф

Поскольку срубить дерево было делом очень и очень трудным — люди ещё не знали тогда даже каменных топоров,— Длиннорукие сдирали кору с деревьев, сваленных бобрами." Это Ола приметила и запомнила...

— Надо найти твоих сородичей,—сказал однажды Аф.—Если бежать всё время, мы должны встретить их через три дня и три ночи...— В Белое Время без стада не прожить,— заметил Гай.— Наша мудрая и храбрая Ола, ты должна вернуться к своим.

Олу теперь, после победы над страшным Харром, знали все. Её имя было известно всем, кто бродит среди равнин, крадётся в гуще Леса, летает в вышине или плещется в речных заводях.

— За нас не беспокойся,— потряхивая ушами, сказал Фуф ломким баском.— Мы...

— ...перезимуем с бизонами,—со смехом докончила за него Ола.— Я верю, что с бизонами вам будет хорошо, но я не могу пока вернуться к своим.

— Почему? — сразу спросили Фуф, Гай и даже Аф, который лучше обоих понимал Олу.

— А вот почему. С тех пор как наше селение стоит на этом месте, Большое Солнце возвращалось столько раз, сколько у меня пальцев на руках, и ещё раз столько, и ещё, и ещё, и ещё...

Считать Ола умела только до двадцати — по числу пальцев на руках и ногах. А всё свыше этого она называла одним словом — «много». Её четвероногие друзья в счёте были ещё слабее, но всё равно они поняли, что селение рода Большого Ворона стоит на этом берегу очень, очень давно.

— И всё это время мои сородичи строили хижины. Ведь их за одно Большое Солнце не построишь... И даже за два тоже,— вздохнув, закончила Ола.

— Ну и что? — спросил любопытный Фуф.

— А то,— сказала Ола, щёлкая его по хоботу,— что на нынешнее Белое Время мои сородичи могут остаться без хижин.

Тут Аф сделал вид, что он давно всё это знал, и недовольно сказал Фуфу:

— Из всех нас у тебя самые большие уши, а слышишь ты мало. Обязательно тебе всё надо растолковать.

— Зато я мамонт,— обиделся Фуф.— Мне ещё мама об этом говорила.

— Э, нет, ушастик!—засмеялась Ола.— Пока ты ещё не мамонт. Вот когда ты будешь большим, даже больше носорога Рама, вот тогда ты станешь мамонтом.

— У меня есть хобот,— защищался Фуф.

— Хобот, хобот... а рога у тебя есть? — спросил Гай.

— И защёчные мешки? — лукаво добавил Аф.

— А хвост у тебя ещё даже меньше, чем у Афа,— закончил Гай.

— Ты станешь хвастунишкой намного раньше, чем мамонтом,— строго сказала Ола.— Мама тебя отшлёпала бы за это. Но ничего, за неё это могу сделать я.

— И я,— вмешался Гай.

— А я укушу,— Аф зевнул, чтобы показать свои острые белые клыки.

— Э-э... я больше не буду,— виновато помаргивая, захныкал Фуф.— Я нечаянно...

— То-то же, смотри, чтобы больше этого не было. А теперь вы гуляйте, а я полезу на дерево спать.

Ола подпрыгнула, ухватилась за нависший над ней сук и мигом очутилась в гуще ветвей. Здесь она улеглась на сплетённую из мягких прутьев постель. Фуф с Гаем отправились на поиски какой-нибудь полянки с обильной травой, а Аф, спасаясь от полуденной жары, забился в чащу.

Вспомним, что Ола жила по правилу Лесов: спала в самую жару и ещё часть ночи, а уже задолго до рассвета выходила на охоту.

Ночь в Лесу — это самое оживлённое время. Считается, что ночью и трава сочнее, и вода вкуснее. А надоедливая и кровожадная мошкара? Посмотри-ка, как она суетится в жару, как пищит радостно и густыми роями вьётся над всем живым! Нет, не зря обитатели Леса не спят ночью. Ну, а про хищников — волков, рысей, барсов и грозного пещерного льва — и говорить нечего. Недаром они ночью видят, как днём. Загляни однажды в глаза своей кошке, когда она будет вечером мурлыкать у тебя на коленях. Ого! Ты увидишь, как в глубине её ленивых жёлтых глаз тлеет прозрачный зелёный огонёк. Это навсегда оставшийся отблеск тех невообразимых давних ночей, когда над древним Лесом всходила древняя луна, горели колючие древние звёзды и весь мир окутывался зелёным колдовским туманом. И туман этот был по-древнему таинственным, он не то колыхался, не то был неподвижен, а может, он и вовсе был не туманом, а зелёной тайной древнего Леса...

После победы над Харром Ола уже не могла беззаботно спать днём. Она должна была всё время думать, как прогнать Длинноруких из родного селения.

На закате солнца четверо друзей снова собрались все вместе.

— Где мы встретимся сегодня ночью? — Ола сидела на ветке не очень высоко над землёй и весело болтала ногами.— Может, опять у Тёмного брода?

— Нет, только не у Тёмного брода! — воспротивился Гай.— Мне туда нельзя.

— Почему?

— Росомаха Чива узнала, что я там бываю, и решила меня подстеречь. Мне сказал об этом красноголовый дятел.

— Чива? — Ола прищурила глаза.— Это такая нескладная прожорливая злюка с круглыми глазами и непонятно на кого похожая?

— Р-р-гаф! — подтвердил Аф.— Она, кажется, приходится дальней родственницей Харру.

— Ей что, мало другой дичи? — Ола раскачивалась вверх-вниз на своей ветке, беспечно улыбалась и в то же время успевала замечать всё> вокруг.

— Например, антилопы не любят ходить через брод, если поблизости есть дерево, на котором кто-то может затаиться,— объяснил Гай.— А на равнине Чива мало кого может догнать.

— Чива, Чива...— отмахиваясь от комаров, пробормотала Ола.— Хорошо, я с ней поговорю. Постойте! — вдруг оживилась она.— Что это там Рум делает?

За деревьями виднелась большая поляна. В дальнем конце её, у небольшой речки, росло невысокое толстое дерево с очень широкой и плоской сверху кроной. В её густой тёмно-зелёной хвое пламенели огромные ярко-красные шишки. Вокруг этого дерева неуклюже топтался шерстистый носорог. Он яростно тёрся о ствол то одним, то другим боком, так что даже отсюда было видно, как покачивается дерево.

— Это дерево называется плачущим,— объяснил Фуф.— С него всё время капает сок. Очень редкое дерево. Мне про него ещё мама рассказывала.

— А что она тебе рассказывала? — спросила Ола, не сводя глаз с носорога.

— У нас, мамонтов и носорогов, очень толстая кожа, комары и мошки нам не страшны. Только вот в конце Большого Солнца появляются такие бескрылые мухи, мы их называем долгоносиками. Они забиваются нам в шерсть и кусают сквозь кожу.

— Как клещи или блохи,— сказал Аф и поёжился.— Р-рр, не люблю!

— Вот это дерево нас и спасает,— продолжал Фуф.— Рум сейчас мажется соком, а сверху на него ещё и хвоя падает. Долгоносики боятся запаха этого дерева.

— Плачущее дерево,— задумчиво протянула Ола.— Их ведь здесь мало?

— Мало,— подтвердил Фуф и вздохнул: — Совсем мало. К тому же бобры их валят...

— Это хорошо,— почему-то обрадовалась Ола и спрыгнула на землю.— Бежим скорее к Тёмному броду! Там мы кое-что сделаем, а потом разойдёмся.

У Тёмного брода было сумрачно от нависших деревьев. Небольшая речка разливалась здесь вширь и текла так медленно, что казалась совсем неподвижной. В чёрной её глади отражались облака, розовые с одного боку от заката, тёмная стена деревьев и прибрежные кусты на той стороне.

Ола внимательно посмотрела на чуть заметную тропу, потом окинула взглядом деревья и уверенно направилась к приземистому дубу.

— Так и есть.— Она провела рукой по шершавому стволу.— Вот следы когтей, а вот здесь Чива подстерегает добычу.

И Ола указала на очень толстый узловатый сук, нависающий как раз над тропой.

Ещё раз осмотрев дерево, Ола выбрала другой сук, росший рядом с тем, который облюбовала Чива, и набросила на него длинный ремень, сделанный из полосок антилопьей кожи.

— Держи,— сказала она, подавая конец ремня Фуфу.

Вдвоём они с трудом оттянули неподатливый сук так, что он прошёл над Чивиной засадой и изогнулся в упругую дугу. Конец ремня Ола крепко привязала за соседнее дерево. После этого она прикинула что-то и своим острым кремнёвым ножом заострила длинную прямую ветку, росшую сбоку из изогнутого сука.