Страница 43 из 58
— Как именно они умерли? — спросила я.
Под свитером растекался тонкий слой пота. Ладони стали липкими. Почему я не спросила сразу?
— Весьма по-разному. Миссис Левертон была без сознания, но еще дышала, когда служанка нашла ее. Она умерла в «скорой помощи» по дороге в больницу.
— А моя мать?
— Во сколько вы покинули дом матери прошлым вечером?
Я села прямее, высматривая признаки того, что он готов меня обвинить. А он смотрел на меня мягко и разглаживал складку на правой штанине той же рукой, которой держал ручку.
Сара научила меня одному выражению — «слабый красавчик». Этот термин из шоу-бизнеса означал тех представителей сильного пола, которые были тенями действительно красивых мужчин. Они обладали всеми нужными пропорциями и качествами — цветом волос, ростом и так далее, — и все же в них было что-то вялое, чего-то не хватало, чтобы выбиться в лидеры. Слабый подбородок, чуть слишком широко расставленные глаза, оттопыренные уши. Я решила, что Роберт Брумас — слабый красавчик.
— Я хочу знать, как она умерла, — настаивала я.
— Сейчас отвечу. Когда вы покинули дом матери?
— Вскоре после шести.
И чуть не вздрогнула. Миссис Касл сказала, что видела меня в семь.
Детектив Брумас пролистнул назад несколько страниц в блокноте. Поудобнее уселся на стуле, прочистил горло.
— Вы поехали прямо домой?
— Нет.
— Куда вы поехали?
— Возможно, миссис Касл рассказала вам, насколько моей матери было плохо, — поинтересовалась я. — Что та не узнала ее вчера.
— Рассказала.
— Я знала, что должна позвонить в хоспис. Что, как только ее заберут, она никогда больше не увидит свой дом.
Слезы текли по моим щекам, и я вытирала их рукавом свитера.
«Ей никогда не приходилось покидать дом, — хотелось мне сказать. — Вы понимаете, как важно это было для нее?»
— Я колесила по округе. Отправилась на место, куда езжу, чтобы подумать.
— Куда именно?
— Рядом с полем у Йеллоу-Спрингс-роуд. Оттуда видно лимерикскую атомную станцию.
— И сколько времени вы там оставались?
Мысленно я подсчитала, сколько времени была с Хеймишем, и добавила еще примерно час, проведенный у матери.
— Около трех часов.
— Вы сидели и думали три часа?
— Стыдно признаться, но я уснула. Моя мать может быть весьма утомительна.
— И после этого вы поехали домой?
— Да.
— Вы кому-нибудь звонили, с кем-нибудь разговаривали?
— Нет. Вы мне скажете, как умерла моя мать?
Ложь громоздилась на ложь, и я знала это.
— Ее тело нашли в подвале.
— В подвале? Она упала?
Даже мне самой мои слова казались фальшивыми.
— Мы пока не уверены. Вскрытие назначено на вторую половину дня. Во что ваша мать была одета вчера?
Я упомянула юбку, которую срезала, блузку, которую искромсала, и серовато-бежевый лифчик. Они, должно быть, уже подобрали их с пола кухни.
— Она привыкла одеваться сама?
— Да.
— Ваша мать часто выходила из дома?
— Она страдала агорафобией. Ей было очень тяжело покидать дом.
— Я имею в виду, ходила по двору или, скажем, спускала мусор по кухонной лестнице, вроде того.
— Она была очень упрямой. Она не позволила бы нам с миссис Касл делать все за нее.
Я думала, мы только начали, но, заложив текущую страницу тонкой красной ленточкой, детектив Брумас закрыл блокнот. Он заметно расслабился, самой позой как бы выпустив флаг «я не на дежурстве».
— Можно задать вам личный вопрос? — спросил он.
— Можно мне увидеть ее?
Он встал. Я осталась на стуле модели.
— Завтра, после вскрытия, — пообещал он. — На что это похоже?
Он обвел жестом комнату.
— Что на что похоже? — уточнила я.
— Заниматься тем, чем вы зарабатываете на жизнь? — он легко улыбнулся.
Ненавижу. Ненавижу, потому что не могу послать его к черту, поскольку знаю, каков его интерес. Искренен и похотлив.
— Работа как работа, только очень разоблачающая, — ответила я.
Он хихикнул себе под нос и сошел с помоста. Я восприняла это как разрешение встать.
— Мы пока что нашли не всех людей, с кем хотелось бы поговорить. Соседи на работе и так далее. — Он снял куртку с мольберта и накинул на плечи. — Надо проверить отпечатки пальцев и отпечаток ноги. Мы нашли немного крови на боковом крыльце. Возможно, она принадлежит вашей матери. Ее тело переместили.
Я спустилась с помоста. Я словно плыла.
Представила себя обнаженной, свернувшейся комочком в ванне в отцовской мастерской. Инструменты и крюки, упавшие со стен, наполовину торчали из моей обескровленной плоти.
Холод убивает. Я увидела это как запись в дневнике Джейка, нацарапанную в спешке. Вспомнила, как мать перегибалась через подоконник в моей спальне, когда я была подростком, чтобы вновь и вновь заплетать лозу на стене. Защитить меня от мистера Левертона казалось таким важным, что она регулярно подвергала себя опасности упасть со второго этажа своего дома. Почему она не боялась? Она так любила меня или я тут ни при чем? Возможно, мое рождение лишь увеличило ее страх?
Полицейский в форме открыл дверь.
— Вы можете вернуться к своей подруге и своему мужу, — разрешил детектив Брумас. — Ах, простите. Вашему бывшему мужу, верно?
Я кивнула. Сошла с помоста и обнаружила, что отчаянно нуждаюсь в стуле. Сколь возможно невозмутимее прислонилась к ковровому краю помоста.
— Да.
— И давно вы разведены?
— Больше двадцати лет.
— Давненько.
— У нас две дочери.
— Вы достаточно близки, чтобы он приезжал и чинил вашей матери окно?
— Да.
— Прямо из Санта-Барбары?
— Вообще-то, он приехал в город, чтобы встретиться со своим…
Детектив Брумас оборвал меня.
— Да, да, он назвал мне имя. Идем, Чарли.
Тогда я встала и подошла к двери. Я подумала об игре в тень, в которую девочки играли, когда были маленькими: одна из них шла по пятам за другой, поворачивалась налево, когда поворачивалась другая, наклонялась вправо, когда наклонялась другая, так что та, что спереди, никогда не видела девочку-тень.
Натали и Джейк разговаривали в комнате напротив. Оба сидели в переднем ряду более традиционного класса, в котором преподавали историю искусства и западной мысли. Стулья и парты из литой пластмассы составляли единое целое, столешницы были светло-лимонного цвета и закруглялись вокруг сидений.
Я увидела, как полицейские идут по коридору, детектив Брумас чуть позади двоих в форме. У него в руке был сотовый телефон. Я услышала, как он приказным тоном говорит кому-то «лента для волос», а затем «коса».
Джейк, который сидел лицом к двери, первым заметил меня.
Натали неуклюже повернулась на школьном стуле и взглянула на меня.
— Иногда я даже не знаю, кто ты, — сказала она.
У меня в животе все сжалось. Я заговорила, но увидела, что Джейк энергично качает головой и беззвучно произносит: «Нет».
Оставалось лишь одно, о чем Натали могла говорить. Зачем он рассказал ей?
— Прости, — сказала я.
— Ты знаешь его с пеленок.
Какая разница? Уйма пятидесятилетних мужчин спали с тридцатилетними женщинами, и я не сомневалась, что среди них есть и те, кто знал своих любовниц детьми. К несчастью, тогда мне удалось вспомнить только Джона Раскина и десятилетнюю Роуз ла Туш.[40]
— Все было добровольно, — сказала я.
— Господи, — обронила Натали.
Она отвернулась от меня и уставилась на классную доску. Я проследила за ее взглядом. Один из студентов воспользовался пустеющим классом и нарисовал на доске гигантский пенис. Член сосал карикатурный человечек, чертовски похожий на Таннера.
— Ты спала с Хеймишем? — недоверчиво переспросил Джейк.
— Прошлой ночью, в своей машине, — сообщила Натали. — Я позвонила домой, чтобы рассказать ему о твоей матери, а он выдал мне это! Утверждает, что влюблен в тебя.
— Ты сказала полиции, что я была с ним? — спросила я, зная, что это противоречит тому, что я только что сказала.
40
Раскин Джон (1819–1900) — английский критик, писатель, поэт и художник. Роуз ла Туш (1848–1875) — любовь всей его жизни, фанатично религиозная девочка, которую он встретил в 1858 г.