Страница 41 из 60
– Здравствуйте! – сказала Люда и тут же смешалась, ведь в церкви бывает какое-то другое приветствие.
– Здравствуйте! – просто ответил священник.
– Вы… батюшка? – все это было как-то нелепо, но делать нечего.
– Да! – закивал человек лет сорока с шикарной вьющейся бородой и светлыми волосами до плеч.
– Понимаете, мне нужно, чтобы мою маму исповедовали… Врач сказал, что ей осталось недели две… она сказала, что не хочет умирать без покаяния… – Люда понимала, что говорит несвязно, не так, как положено, но делать-то было нечего.
Священник строго стал допытываться, в каком она состоянии и насколько воцерковлена… Люда что-то бессвязно лепетала, ей было ужасно стыдно, что она не умеет правильно разговаривать, и еще она боялась, что священник ей откажет. Но он не отказал.
– Хорошо, – сказал он в конце разговора, – я приду послезавтра. – Но вы мне еще позвоните накануне, напомните.
– Понимаете, врач сказал, что времени осталось мало, – через силу настаивала Люда.
– Что же вы хотите, чтобы я прямо сейчас побежал? – вдруг сказал он иронически.
– Нет… – Люда испугалась, что она говорит не совсем учтиво. – Как вам удобно… Но я боюсь, как бы… не опоздать…
– Не опоздаем! – успокоил он ее. – А вы бы пошли помолились за маму-то… – снова сказал он, как ей показалось, иронически.
Люда закивала и послушно пошла на службу. Просто боялась, что если она не выполнит его указания, то он не придет к маме. День был будний. В церкви народу было мало. Сначала она хотела забиться куда-нибудь в угол, а потом решила стоять на виду, чтобы он видел, что она его послушалась. Это была мука. Она совершенно не понимала, что ей надо делать. Она попыталась перекреститься, но увидела, что получилось невпопад: другие люди вокруг нее в это время стояли не шевелясь, опустив головы. Это было мучительно, но мужественно стояла. Хор пел, выходили из алтаря и уходили обратно мужчины в рясах. Настоятель не появлялся. И наконец Люда догадалась, что он в этой службе участия не принимает. Она еще немного подождала и тихонько двинулась к двери. Надо было еще пройти мимо двери кабинета. Она, затаив дыхание, на цыпочках прошмыгнула мимо и, слава богу, оказалась наконец на улице.
Потом она стала звонить ему и никак не могла поймать. Время шло, она боялась, что так можно и не успеть. И стала настойчиво трезвонить в церковь. Оказалось, что настоятель заболел. Ей дали его домашний телефон.
– Как же, помню! – ответил он. – Но знаете, я вдруг стал болеть… Кровь идет из носа… Раньше такого никогда не было! Вы не знаете, что это значит?
– Не знаю, – удивилась Люда. Что это он с ней о своих болезнях?
– Я вам пришлю другого священника… – после долгой паузы произнес он медленно. – Согласны?
– Мне, собственно, все равно… – Зачем она так сказала, вдруг он обидится…
– Тем более, – сухо сказал священник. – Он сам вам позвонит, и вы договоритесь.
Вечером действительно позвонил другой священник и, как будто он мастер какой-нибудь по починке телевизоров или холодильников, договорился о времени своего визита. Он обстоятельно рассказал, что надо приготовить: посуду, крупу.
И на следующее же утро приехал молодой бородатый парень в свитере и джинсах.
– Здравствуйте! Людмила? Я правильно пришел?
– Да! Здравствуйте! Проходите, пожалуйста… – Действительно, как будто какой-то ремонтный мастер.
Потом деловито достал из портфеля рясу, большой золотой крест.
– Отец Александр, – представился он.
– Вы как надели рясу, так и стали священником? – не удержалась и спросила Люда.
– Да нет, – весело ответит он, – священник я всегда. Но если ходить в облачении по улице, подол пачкается. Вот я и ношу ее в портфеле. Придешь куда-нибудь, переоденешься и чистенький общаешься с прихожанами и нужды отправляешь. А то неудобно, на улице-то слякоть…
Он снял свитер, надел черное облачение, крест, разложил на столе иконки, поставил в крупу свечки, зажег их и начал службу. Мама по-прежнему была без сознания. Люда стояла, прислонившись к шкафу и крестилась за ним. Он совершит крестное знамение – и она. Тут у нее получалось довольно ловко. В конце он подозвал ее, и они вместе вложили маме в рот кубик булки, смоченной в вине, который он ложкой достал из какого-то кубка с крышкой. Надо было, чтобы она его обязательно проглотила и чтобы не пролилось ни капли.
Потом они сидели на кухне, и Люда угощала его. Марипална сказала, что это необходимо, приготовила вечером всякой еды, в основном рыбной (пост, скоромное нельзя), а Люде надо было кормить его. На ее приглашение он сразу согласился, ел с нормальным мужским аппетитом, все похваливал и рассказывал, как он стал священником.
– Когда я сделал предложение своей будущей жене, она сказала, что хочет быть матушкой…
– Попадьей, что ли? – не удержалась и спросила Люда. – Неужели кто-то хочет быть попадьей?
– Вот моя захотела, – опять весело ответил священник.
– Удивительно!
– В общем, она сказала: «Если ты станешь священником, я выйду за тебя!» Что мне оставалось делать?
– Вы ее очень любили?
– Наверно… – Он пожал плечами, ему это было как-то неинтересно. Он продолжал дальше: – И тогда я пошел учиться, и перед рукоположением в священники мы повенчались.
– Она вам сказала – и вы тут же пошли и все исполнили?
– Ну не тут же… Я стал готовиться, потом получил благословение у старца…
– У старца?
– Да, у настоящего старца. Я специально ездил на Соловецкие острова.
– Да, это здорово!
– Неисповедимы пути Господни… Меня привела к Богу женщина. Вас, может быть, потеря матери. Потеря близких часто приводит людей к вере.
И все-таки Люде он не понравился. Очень уж какой-то простой. Вечером она рассказывала обо всем Марипалне.
– Понимаете, священник должен… ну, как будто он другой, не как все нормальные люди. А этот совершенно обыкновенный человек! Какой же он священник?
– Не знаю, Милочка. Но ведь они все раньше-то были обыкновенными людьми. У нас же церкви-то только-только стали открываться. Откуда им еще взяться?
– Не знаю…
И этим же вечером мама умерла. Тихо так, никто и не заметил: ни Люда, ни Марипална, хотя они попеременно сидели около нее.
Потом были похороны. Опять Люда пошла в церковь, договариваться об отпевании. Теперь было легче. Отец Александр просто назначил время. Пришло очень много людей: школьные учителя, бывшие ученики, соседи старые и новые. Все стояли вокруг фоба притихшие. Отец Александр совершил панихиду. Но Люда, ничего не чувствуя, просто заботилась, чтобы вовремя перекреститься, когда священник, тогда и она. Потом он распорядился закрыть гроб, выстроил шествие и вместе с хором проводил его до автобуса. Только здесь Люду проняло. И она наконец заплакала и совершенно забыла поблагодарить отца Александра.
«На девять дней» она снова ходила в церковь. Теперь уже только с одной Марипалной. Они подали записочку… А потом начались все эти события, и она совершенно закрутилась в их вихре.
Получается, что целый месяц она почти не вспоминала о маме. И вот теперь они с Марипалной снова вошли в церковь. И охранник приплелся за ними. Господи, как же от него отвязаться, неужели он не понимает! И только Люда раскрыла рот у киоска, где подавали записки, вдруг слезы стали душить ее. И Марипалне пришлось самой обо всем позаботиться.
Люда как-то вдруг забыла и о Марипалне, и об охраннике. Вообще вся ее жизнь вдруг отдалилась и представилась ей на расстоянии игрой маленьких, чуть ли не игрушечных человечков. Проблемы, несчастья оказались такими смешными и незначительными, что и внимание уделять им было как-то скучно. Промелькнули даже не лица – фигуры разных людей. Грозный Одинцов здесь был маленьким испуганным мальчиком, который боялся высоты, Дмитрий размахивал игрушечным ружьем, на Бабу-Ягу с тренинга никто не обращал внимания… Люда вдруг стала просить кого-то простить их всех… Пожалеть Татьяну, сделать Сидорова мужественным и умным, чтобы Галя смогла наконец им гордиться, смогла написать свой балет… Люда просила за Стива и Эрика, дядю Костю и Марипалну, и Лауру, и архивиста, и всех-всех, кого когда-либо знала. И вдруг откуда-то возникло ощущение огромного маминого присутствия. Не той мамы, которая всем руководила, а той, которая утешала и прощала. Она прощала всех… и ее, Люду, тоже… Да и мама ли это была… Такая огромная сила в ней… Стало легко и ничего не страшно…