Страница 95 из 96
Лыцарю сейчас семьдесят три года, а больше пятидесяти пяти не дашь. Север консервирует?.. Чего ж меня не законсервировал?
Никогда не забуду, как Брысь, придя с ночной смены и узнав о смерти Юлика -- ему позвонил из Ленинграда Миша Шварц -- помчался в воркутинский аэропорт, чтобы поспеть на поминки...
А первые поминки, на которых присутствовали мы с Юлием, были в инте.
Умер отец Михаила Александровича Шварца. Он гостил у сына; в последний вечер перед отъездом в Ленинград поругался из-за какойто ерунды с Мишиной женой Галей, разволновался и поехал на станцию, запретив провожать себя. А наутро разнесся слух: на Предшахтной старого еврея удавили галстуком.
Его не удавили: случился сердечный приступ. Старый Шварц попытался ослабить узел галстука, но не сумел.
Мишу это несчастье просто раздавило. Он плакал, винил себя, не способен был ни на какое разумное действие. В морг за покойником отрядили меня.
Гроб поставили в кузов грузовика. Водитель попался очень жизнерадостный. Всю дорогу он пел мне арии из опереток, а заметив на обочине голосующих, охотно притормозил. Это были две школьницы; они радостно полезли в кузов -и с визгом выкатились обратно, увидев гроб.
Шоферюгу это еще больше развеселило. Он рассказал, что недавно вез хоронить шахтера с девятой шахты. Приехали на кладбище, а гроб пустой: машину так кидало на ухабах, что покойник вывалился за борт. Зимой в Инте темнеет рано; включили полный свет и медленно поехали назад, светя фарами. Пропажа нашлась, конечно.
(Не к месту будь замечено: на кладбище почему-то часто возникают комические ситуации. В московском крематории, когда мы с Юликом принесли урну с прахом его матери Минны Соломоновны, ведающая этими делами дама распорядилась: "Сережа! Захорони товарищей!")
Старого Шварца мы похоронили без всяких осложнений. НоМиша к концу дня совсем рассыпался на куски. И тогда его помощник капитан Христенко настоял на том, чтоб устроить поминки. Это был тот самый капитан Христенко, которому принадлежит фраза, вошедшая у нас в пословицу: "Логику они пришлют потом". Он был умный мужик; вовремя слинял из органов и пошел работать к Шварцу в плановый отдел Комбината.
Народу на поминках было не много -- человек шесть. А водки много. И Шварц отошел; не сразу, но отошел. Перестал терзать себя, стал рассказывать забавные и трогательные случаи из своего детства -- даже улыбаться начал... Много лет спустя, вспомнив этот вечер, в сценарии про старика и старуху мы написали: "Есть свой жестокий, но справедливый смысл в этом обычае, которым жизнь утверждает себя над смертью"... Есть, есть.
Вообще-то в Инте умирали мало, даже болели не часто -- средний возраст интинского жителя, думаю, не превышал тридцати пяти лет. Но и молодость не от всякой хвори убережет. У Гарри Римини разыгралась бронхиальная астма. Сестра из Израиля посылала ему лекарства, звала: здесь такой климат, ты сразу вылечишься!
Так оно в конце концов и получилось. Но тогда мы над этим приглашением очень потешались: какой Израиль?! Дали бы в Москву уехать!. Хотя охотно верили, что климат в Израиле помягче интинского. Сведения о тех краях мы еще в детстве почерпнули из "Палестинского танго":
И люди там застенчивы и мудры,
И небо там, как синее стекло...
("В краю, где нет ни ярости, ни битвы" -- влюбленно грассировал Вертинский. Ему не дано было дожить до самых яростных арабоеврейских битв. А на пластинках, выпущенных в застойные времена, "Палестинское танго" было переименовано в "Аравийскую песнь": советская власть полюбила арабов, а евреев, в том числе палестинских, разлюбила.)
Польские евреи -- на Инте их была тьма тьмущая -- располагали более полной информацией о земле обетованной. Рассказывали со знанием дела:
-- Знаете, какие жулики эти арабы? Продадут тебе мешок картошки, а картошка там только сверху, внизу -- апельсины!
Вот этому уже верилось с трудом. Я, например, поверил только теперь, когда в Москве апельсины и бананы стали дешевле молодой картошки.
Оптимисты из окружения Гарика всерьез обсуждали перспективу его отъезда в Израиль. Фантазировали на эту тему и мы с Юликом. Сочинили "Палестинские частушки" и в гостях у Гарри с Томкой пропели:
Нету водки, нету пива,
Отзвенели чарочки.
Пишет Гарик с Тель-Авива:
"Я женюсь на Саррочке!"
Ах ты, Сарра, Саррочка!
Что ж теперь Тамарочка?
А Тамаре -- тру-ля-ля!
Вышла замуж за Сруля.
(Не забыты были и апельсины из Палестины:
А картошки, баяли,
Нетути в Израиле!..)
Смеялись, смеялись, а в пятьдесят седьмом году проводили-таки Гаррика с Томкой и трехлетней Нэлкой туда, где "нет ни ярости, ни битвы". Теперь ездим друг к другу в гости.
Когда у Гарри и Тамары в Инте родилась дочь, мы упрашивали их назвать девочку Франческой -- будет Франческа Римини. Красиво же! Но они отказались наотрез:
-- Мы дадим ребенку простое русское имя!
И дали: Нэлли -- через "э" оборотное. Теперь она живет в том же Цинциннате, где и моя дочь Юлька. (Вот Юлькину дочку по настоянию папы-чилийца назвали Франческой -- даже Франческой-Габриелой).
Первый приезд Тамары в Москву состоялся еще до разрыва дипломатических отношений с Израилем. Вообще-то она ехала к своей родне в Калинин, но по дороге задержалась на денек в столице и пришла к нам в гости. Удивив нас благоприобретенным за короткий срок акцентом, рассказала: у них родился второй ребенок, сын Левка. Чтобы порадовать родственников мужа, Тамара решила сделать мальчику обрезание. Но раввин отказал:
-- Мадам, обрезание мы делаем только еврейским детям.
-- Но у меня еврейское дите!
-- Это вы так считаете.
-- Мой муж -- еврей.
-- Это вы так считаете. А мы скажем по-другому: вы живете в блуде с евреем.
(Тамара иудейства не принимала: их с Гариком вполне устраивал гражданский брак.)
Прибежал Гарри, стал громко возмущаться:
-- Гестаповцы! Бериевцы!
На шум вышел доктор и успокоил его:
-- Что вы слушаете этого старого фанатика? Сейчас все сделаем. Без него.
Года через два после Томкиного визита нас с Юлием пригласили в ЦК на инструктаж: предстояло ехать -- первый раз -- в капстрану, в Норвегию, писать сценарий про Фритьофа Нансена. И вдруг пожилой чиновник спросил:
-- Вы с Пономаревой знакомы?
Мы не поняли про кого он, думали про спортсменку Пономареву, которая отличилась в Англии: украла в магазине шляпку. Удивились и сказали, что нет, не знакомы.
-- Ну как же? С Тамарой Пономаревой-Римини.
-- А-а, Тамара! С Тамарой знакомы, конечно.
Рассказали, как она к нам приходила в гости, а главное -- как мы приходили к ним с Гариком в свой первый день свободы. И зная, что за общение с иностранкой не похвалят, уныло добавили:
-- Если она опять приедет, мы ее опять позовем... А что?
-- Да нет, -- сказал хозяин кабинета. -- У нас нет сведений, что она на кого-нибудь работает.
И нас благословили на поездку. Второй из "инструктирующих" улыбнулся:
-- Лиха беда начало!
Это был Ермаш, наш будущий министр. А его начальник сказал доверительно:
-- У меня ведь тоже непростая биография.
Возможно, сидел? Нам говорили, что Хрущев вернул кое-кого из сидельцев на пьедестал почета...
Когда в 1956 году отменили наконец "вечное поселение", нам выдали паспорта. Второсортные с "повышенной температурой" -- 38 (или даже 39?) Тридцать восемь или тридцать девять мест, где обладатель такого паспорта не имел права жить: в столицах, в областных и приграничных городах. Но выезжать из Инты теперь разрешалось.
Мы с Юликом решили съездить в отпуск: очень хотелось погреться на южном солнышке. Но в Крым и на Кавказское побережье ехать было нельзя -пограничная зона.
Оба мы были полноправными членами горняцкого профсоюза: Особое Совещание "по рогам" не давало. И профком выделил нам путевки в шахтерский дом отдыха в Донбасе.