Страница 8 из 44
Винсент Джеймс, со всклокоченными со сна кудрями, сонный и сердитый, бесцельно слонялся по коридору, сжимая в руке кочергу.
— Послушай, Винс, — сказал его школьный приятель. — Я могу тебе доверять?
Винсент Джеймс замер на месте.
— Можешь ли ты доверять мне?! — повторил он изумленно, широко открыв один глаз и закрыв другой. — Можешь ли ты доверять мне?!
— Вот именно.
— Ну и ну! Принимая во внимание то, что творится в этом доме…
— Винс, я служу в полиции.
Джеймс медленно опустил кочергу, как будто пытался поставить ее на полу. Сунул руку за полу халата и заморгал глазами. Готовый к такой реакции, Ник вытащил из кармана бумажник, в котором лежало его удостоверение, и протянул однокласснику.
— «Департамент уголовного розыска Столичной полиции, — прочитал Джеймс. — Имя: Николас X. Вуд. Звание: инспектор уголовного розыска». После каждой фразы он взглядывал на своего собеседника и сдвигал брови, как будто ему что-то не нравилось. — «Рост: метр семьдесят восемь. Вес: семьдесят шесть килограммов. Волосы черные. Глаза серые. Особые приметы…» Ах, чтоб тебя!
— Ш-ш-ш!
— Чего ради ты подался в полицию? Ты всегда был таким книжным парнем. Что такому, как ты, делать в полиции?
Ник забрал свое удостоверение.
— И кстати, здесь-то что ты делаешь?
— Винс, сейчас у меня нет времени на объяснения. Увидимся позже. Главное, что… — он махнул в сторону столовой, — там взломщик.
— Вот как? — удивился Джеймс, снова хватаясь за кочергу.
— Взломщик мертв. Его закололи ножом.
— Ну и ну! Кто это сделал?
— Не знаю.
— Брось, — возразил Джеймс, — ты имеешь право убить взломщика. Лично я не стал бы закалывать его ножом. Но все же… если кто-то вламывается к тебе в дом и ты стреляешь в него или бьешь дубинкой по голове, все в порядке. Почему же ты не знаешь, кто это сделал?
Ник прижал палец к губам.
К ним быстро приближалась Кристабель Стэнхоуп. В мраморной раковине парадного зала с золочеными купидонами на карнизах шаги были почти беззвучными. Им показалось, будто где-то вдали нарастает гомон — как в дортуаре школы, когда ученики просыпаются. Ник вспомнил, что в штате состоит двадцать слуг.
— Я слышала, о чем вы говорили. — Кристабель облизнула губы. — Вы правда полицейский?
— Да, миссис Стэнхоуп.
— Значит, вы не… Впрочем, не важно. — Она рассмеялась, но вовремя остановилась. — Приехать вас попросил мой муж?
— Да.
— Зачем?
— Если можно, об этом потом. Где сейчас мистер Стэнхоуп?
— Не знаю. В собственной комнате мужа нет. Уж не думаете ли вы, будто он потерял самообладание и убил?.. — Подняв руки, Кристабель пригладила шелковистые вьющиеся волосы. Ее жест — сознательно или неосознанно — был исполнен грации. Затем она без выражения продолжала: — Труп в нашем доме! Как необычно! Иногда я думала, что будет, если у нас случится что-нибудь страшное; однако сейчас я не испытываю ничего особенного. Можно взглянуть?
— Да. Сюда, пожалуйста.
Джеймс, которому было тоже любопытно, открыл дверь. Ник думал о чем-то своем, не сводя взгляда с Кристабель.
— Очевидно, вор пытался украсть картину Эль Греко, — пояснил он. — Даже снял ее со стены, но тут ему помешали.
— Не понимаю, — воинственно заявил Джеймс, — зачем кому-то понадобилось красть картину. В живописи я не разбираюсь, но знаю, что мне нравится. Смотрите-ка, он весь в крови!
— Да.
— Он мертв? Ты уверен?
— Да.
Сначала Кристабель, ссутулившись, постояла на пороге. Затем сделала несколько шажков вперед.
— Не понимаю. — Джеймс переложил кочергу в левую руку. — Самая нелепая кража из всех, о каких я когда-либо слышал.
— Согласен.
— Если кто-то прикончил парня, почему не признается? Погоди-ка! Вон тот ножик раньше лежал на буфете. Видишь — там, возле его ноги… Он упал?
— Похоже на то.
— Ну вот, — заявил Джеймс, — может быть, он сам покончил с собой. Насколько я помню, ножик лежал в вазе с фруктами. Допустим, вор начал снимать картину, но поскользнулся и напоролся на нож, а падая, потянул за собой и вазу. Вот почему мы услышали грохот. Если же он случайно поскользнулся и напоролся на нож…
— После чего нож сам собой выскочил из раны и упал на пол? — возразил Ник.
— Я забыл, что ты у нас сыщик, — едва ли не презрительно фыркнул его бывший однокашник, видимо не на шутку обидевшись. — Далеко пойдете, молодой человек!
Внезапно в разговор громко вмешалась Кристабель Стэнхоуп.
— Снимите с него маску! — потребовала она.
— Что, простите?
— Да снимите же с него маску! — Кристабель почти кричала.
Поскольку дверь стояла распахнутой настежь, а от открытого окна сквозило, толстые фиолетовые бархатные портьеры под золотыми балдахинами и с золочеными шнурами раздувались, как огромные паруса.
Столовая до самого потолка была обшита дубовыми панелями. Длинный и узкий обеденный стол и стулья, специально привезенные из какого-то испанского монастыря, отделяли от них три уцелевшие картины. Над камином висел портрет Карла IV кисти Веласкеса — один из нескольких, написанных великим художником. По одну сторону от него висела закопченная «Голгофа» Мурильо, по другую — «Молодая колдунья» Гойи. Напротив, вдоль правой стены, если смотреть от входа, стоял буфет, рядом с которым лежал взломщик.
— Ах! — вздохнул Ник. — Значит, вы тоже так считаете, миссис Стэнхоуп?
— Что считаю? — вскричала Кристабель.
Ник осторожно подошел к трупу, стараясь не наступать на фрукты и предметы из серебра.
Из холла послышался скрип половиц: кто-то направлялся в столовую. Вскоре на пороге показался Ларкин, дворецкий средних лет, исполненный чувства собственной значимости. За исключением того, что на ногах у него были шлепанцы, в остальном он был полностью одет — кроме разве что воротничка. За ним шли двое лакеев в пижамах.
— Все в порядке, мадам? — осведомился Ларкин.
— Да, все в порядке, — отрезал Джеймс. — Ложитесь спать! Мы поймали вора, только и всего.
— Да, сэр. Но мне показалось, я услышал…
Ларкин не договорил.
Опустившись на колени рядом с трупом, Николас Вуд осторожно сдвинул у того с головы шапку. Маска была сделана из куска черного муслина с овальными прорезями для глаз; она крепилась с помощью обыкновенных резинок. Ник потянул маску снизу вверх, снимая резинки с ушей. Голова убитого перекатилась набок, едва не задев крышку серебряного блюда для овощей.
Все молчали.
Тонкие, бескровные черты даже сейчас свидетельствовали о мягкости натуры покойного, мягкости, за которой скрывалась сила. Сила превыше всего. Она проступала в самих контурах неподвижного лица. Такого человека не хочется иметь своим врагом.
Никто не произнес ни слова — пока Кристабель, упав перед трупом на колени, не издала нечеловеческий, какой-то животный крик.
Ларкин тихо подошел к двери и закрыл ее, чтобы двое его спутников ничего не видели.
Взломщиком оказался Дуайт Стэнхоуп — заколотый ножом для фруктов в то время, как он пытался ограбить собственный дом.