Страница 75 из 147
– Ну, это уж слишком! – возмутилась Марта и огрела говорящего по голове захваченным ею снизу судком с украинским борщом.
– А при чем тут я? – не понял номер 143. – Мы тут все такие!
– Не верю! – воскликнула Марта. – Вот… Вы только послушайте:
– Неужели даже это ничего не говорит вашим черствым душам?
Банковские воротилы посовещались, после чего номер 87 сказал:
– Увы, даже это нашим черствым душам ничего не говорит… Мы не чувствуем прелести гениальных строк Александра Александровича, не понимаем заложенной в них глубокой мысли. Естественная живость четырехстопного ямба с двумя пиррихиями в первом, одним в третьем и одним в четвертом стихе ускользает от нашего внимания. А уж такие вещи, как смелость перекрестной дактилической рифмы, обнимающей первый и третий стихи, нам в принципе неведомы… Мы вот сейчас обсудили между собой этот чарующий многих катрен и видим, что способны понять его лишь на поверхностном уровне. Спросите любого из нас – сами убедитесь!
Марта обвела печальным взглядом банковских воротил и, указав на номер 94, спросила:
– Что значит, по-вашему, горячий воздух?
Тот усмехнулся и горько вздохнул:
– Вы не поверите… – сказал он, – но метафоризированный эпитет «горячий» я вообще не способен оценить адекватно. Так что глубокая оригинальность словосочетания «горячий воздух» пропадает для меня без следа. Я воспринимаю словосочетание «горячий воздух» только и исключительно в качестве указания на температурное явление – от плюс тридцати градусов в тени и выше… Такой вот я болван.
– И Вы даже не допускаете, что это послезакатный воздух, нагретый нетрезвым дыханием посетителей кабаков и жаркими испарениями несытой человеческой плоти? – обалдела Марта.
– Не допускаю… – обреченно покачал головой номер 94. – Плюс тридцать градусов в тени – и баста!
Марта, проглотив комок (снега, услужливо брошенный кем-то снизу), с ужасом произнесла:
– Боже! Какой кретинизм… Остальные тоже не допускают?
Молчание было ей ответом.
– Так… – отнеслась она. – А следующее четверостишие:
– Подумайте, разве оно не прекрасно?
Банковские воротилы покачали головами и сказали в один голос:
– Нет, тысяча швейцарских франков для нас прекраснее, чем все это, вместе взятое.
– И детский плач? – Марта в упор взглянула на банковских воротил. – Он тоже для вас ничего не значит?
– Можно по заднице надавать по толстой, – вяло предложил номер 6.
Марта потерла виски и призналась:
– Я не устаю удивляться вам, банковские воротилы.
– Это потому что Вы выносливая! Выносливые долго не устают, – объяснили те.
– Хорошо… тогда вот:
– Что вы теперь скажете?
После минутного молчания номер 17 сказал:
– Мне представляется одна женщина…
– Наконец-то! – возликовала Марта. – Она… эта женщина, притягательна для Вас?
– Для меня все женщины притягательны, – смутился тот. – Я бабник.
Марта вздохнула и заломила ему руки. Номер 17 жалобно вскрикнул.
– Я имею в виду духовно! – жестко уточнила Марта. – Притягательна ли она для Вас духовно – не как объект низкого вожделения, а как образ?
– Образ… кого? – растерялся номер 17.
– Вечной Жены! – почти уже кричала Марта.
Номер 17 посмотрел на нее с ужасом:
– Вечной Жены? – На лбу его выступила испарина. – Да никогда, Вы что – с ума сошли, девушка? – Он помолчал и внезапно спросил: – Вы когда-нибудь состояли в браке?
– Причем тут брак? – опешила Марта. – Слово «жена» употребляется тут совсем в другом смысле!
– У слова «жена» только один смысл, – заупрямились банковские воротилы. – Причем смысл этот ужасен.
– Стало быть, вот где собака зарыта! – рассмеялась Марта и, извинившись за избыточную образность, добавила: – Просто Вы тут женоненавистники все!.. Но что такое мир, если в нем нет женского начала?
– Вы так потому говорите, что сами женщина… – протянул номер 34.
– Я… – задумалась Марта и резко повернулась в сторону Редингота. – Редингот, как, по-вашему, я женщина?
Редингот вздрогнул: к роли эксперта в этой области он был явно не готов.
– Женщина ли Вы, Марта? – вслух размышлял он. – Непростой вопрос.
– Потому-то я его и задаю, – объяснила Марта. – Мне самой никогда не приходило в голову рассматривать себя под этим углом зрения. Вот Вы ведь мужчина, я так понимаю? – И Марта зарделась.
Редингот тоже смутился, словно его уличили в чем-то постыдном. Помедлив, он собрал все свои силы и мужественно произнес:
– Я твердо знаю, что я не женщина, – но вот что касается того, мужчина ли я… Видимо, этот вопрос неуместен, как и вопрос о том, женщина ли Вы, Марта. Вы определенно не мужчина – и довольно с Вас.
– Почему же, интересно, этот вопрос неуместен? – спросил номер 157.
– Потому что в жизни не так уж много ситуаций, когда ответ на него насущно необходим, – нехотя отозвался Редингот. – Вот представьте себе, что Вы завтракаете… – важно ли в данном случае, мужчина Вы или женщина? Или принимаете ванну, или пылесосите комнату, или заводите часы, или кормите собаку, или сажаете цветы, или зажигаете свечу, или затачиваете карандаш, или включаете отопление, или засыпаете, или вспоминаете, или… А вот случаев, когда женщина Вы или мужчина имеет принципиальное значение, раз-два и обчелся! – Тут Редингот почему-то с грустью посмотрел на Марту и заключил: – Таких случаев на страницах этого художественного произведения у нас еще не было… Данный случай тоже не тот. Стало быть, вопрос, поставленный Вами, дорогая моя Марта, неуместен – или пока неуместен… слава Богу!
Погрузив банковских воротил в только что разверзшуюся перед глазами читателей философскую пропасть, Редингот обнял Марту и сказал:
– И пусть вопрос этот как можно дольше не встает остро… а?
– Пусть! – беспечно отозвалась Марта и вдруг ойкнула: – Ой!
– Что? – тревожно взглянул на нее Редингот. – «Кто-то сидел на брегах Невы?»
О, как он знал Марту!
– Хуже… – тихо сказала она.
Редингот растерялся: ничего хуже, чем «кто-то сидел на брегах Невы», он себе не представлял.
– А мы – мужчины? – невпопад спросили банковские воротилы, наконец озаботившись коллективной своей половой принадлежностью.
– Да погодите вы! – Редингот отмахнулся от бесполых пока особей и взял Марту за локоть. Локоть дрожал.
– Марта, – со всею своею нежностию сказал Редингот, вложив в это слово даже больше себя, чем у него с собой было. – Вы… Вы не пугайте меня.
– Я люблю Его, – спокойным голосом испугала-таки Редингота Марта. – Я знаю теперь, что люблю Его. Он прилетает, как вихрь: задержится ненадолго и – прочь.
– Кто – Он? – спросил Редингот мягче-не-бывает.
– Человек в трусах… Это Он – Он, а не кто-то! – сидел на брегах Невы. Я поняла.
– Я тоже человек в трусах, – безнадежно сказал Редингот, понимая, что не трусы красят человека.
Марта внимательно посмотрела на Редингота:
– Это не Вы… Вы милый и родной, но там – другое. Там… там принципиальный случай: там я женщина, я чувствую.
– Сейчас чувствуете? – впал в панику Редингот.
– Всегда чувствую, – усугубила Марта. – Всегда, когда Он заявляет о себе… как вихрь.