Страница 45 из 147
– Гуманнее, – ухмыльнулся Хухры-Мухры. – Нас, эскимосов, вообще отличает гуманизм.
– От кого отличает? – этнографически заинтересовался Деткин-Вклеткин, но ответ получил непрофессионально-уклончивый:
– От прочих! Поэтому я не задушил в себе художника – напротив, я создал ему условия для работы. И вот результат моего титанического труда! – Хухры-Мухры опять кивнул на Случайного Охотника, теперь уже практически всем телом кивнул.
Деткин-Вклеткин пристально вгляделся в ненавистные черты родного лица, пытаясь представить себе Случайного Охотника результатом титанического труда Хухры-Мухры. Попытка не удалась, и Деткин-Вклеткин обобщенно сказал:
– Хреновый результат. Каково имя – таков и результат. Кстати, – вспомнил Деткин-Вклеткин, – почему он все же ведет себя, как гейша?
– Что такое «гейша»? – спросил Хухры-Мухры, со второго раза освоив трудное слово.
– Гейша, – взял на себя ответственность впавший в молчание, как в детство, Карл Иванович, внутренний эмигрант, – это такая японская женщина-проститутка.
– Почему же обязательно проститутка? – обиделся Деткин-Вклеткин и с испугом посмотрел на обидчивого Случайного Охотника. К счастью, тот, ничего не замечая, говорил, пел и танцевал – подобно людям. Зато внезапно обиделся Хухры-Мухры. Он свирепо посмотрел на Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, и, сжимая в руке ледоруб, сказал ему:
– Я думал, ты уже прошел, проницательный прохожий. Но ты не прошел. Ты проходишь долго. Как тяжелая болезнь. – И Хухры-Мухры съездил Карлу Ивановичу, внутреннему эмигранту, ледорубом по толстому туловищу. Туловище упало – точь-в-точь налитый спелостью пшеничный колос.
– Кто был этот пшеничный колос? – запоздало осведомился Хухры-Мухры.
– Да так, – сказал Деткин-Вклеткин, – африканский сувенир один. Называется «карл-иванович-внутренний-эмигрант».
– Паршивый сувенир, – откровенно сказал Хухры-Мухры и аргументировал: – Невыразительный.
– С ним была еще сувенирная «баба-с-возу», тоже невыразительная, – отчитался Деткин-Вклеткин. – Но она вмерзла в лед по дороге.
– Что она сделала по дороге?! – с неподдельной страстью маньяка тут же раз сто переспросил Хухры-Мухры.
– Вмерзла в лед, – из бездны забытья прошептал Карл Иванович, внутренний эмигрант, он же африканский сувенир.
– Повтори лишний раз! – взмолился Хухры-Мухры с противоестественной интонацией.
– Повторяю, – прошептал оттуда же скупой в данный момент на слова Карл Иванович, внутренний эмигрант, – вмерзла в лед.
– Далеко это отсюда? – вдруг деловито, вообще без эмоций, спросил Хухры-Мухры, вскидывая ледоруб на плечо.
– Километрах в пяти, – с надеждой откликнулся Карл Иванович, внутренний эмигрант.
– Пока! – просто сказал Хухры-Мухры всем, кто был, а для Деткин-Вклеткина отдельно добавил: – Это сильнее меня. И Вас.
– О чем Вы? – поинтересовался было Деткин-Вклеткин, но след от Хухры-Мухры простыл уже настолько, что даже покрылся толстой коркой льда.
Деткин-Вклеткин подошел к Случайному Охотнику и спросил его, не дожидаясь, пока тот замолчит:
– Что тут было, пока меня не было?
Не переставая говорить, петь и танцевать – подобно людям, Случайный Охотник уточнил:
– Мне отвечать?
Деткин-Вклеткин махнул рукой и обернулся к Карлу Ивановичу, внутреннему эмигранту. Тот за это время настолько оклемался, что уже развел костерок, добыв огонь трением палочек Коха, и вовсю жарил застреленную им по несчастному случаю олениху, причем использованные палочки Коха валялись тут же на снегу.
– Я понял все. Случайный Охотник заснул, вмерз в лед, а Хухры-Мухры вырубил его ледорубом и считает теперь своим произведением. Видимо, скоро он вырубит изо льда еще и Бабу-с-Возу.
– Я это давно уже понял, – отвечал жирными губами Карл Иванович, внутренний эмигрант, быстро и с аппетитом доедая олениху. – Не надо было много ума, чтобы это понять.
Деткин-Вклеткин посмотрел на него с насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом и сказал:
– Наелись? Теперь за дело – втроем-то у нас быстрее получится.
– Пусть сначала палочки Коха со снега уберет, – неожиданно вмешался Случайный Охотник. – А то перезаражает тут всех… Иначе я не пойду Окружность строить. Я уже строил, когда тебя тут не было… целых сто метров построил, пока не заснул. – Говоря это, он исполнял высокие красивые соте.
– Вы тоже заканчивайте давайте с Вашей произвольной программой на льду. Ведите туда, где Окружность, – полюбовавшись на соте, сказал Деткин-Вклеткин. – Что касается палочек Коха, то они при такой температуре пассивны.
– При такой температуре все пассивны, – мурлыкнул уже заснувший Карл Иванович, внутренний эмигрант.
Ударив его босой ступней в живот, Деткин-Вклеткин разбудил Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, такими лаконичными словами:
– Сон – смерть.
– Schon voll kapiert[9], – отозвался на языке предков внезапно разбуженный Карл Иванович, внутренний эмигрант, привстав с подтаявшего под ним снега. Потом крепко выразился по-русски: – Эх, Деткин-Вклеткин, лучше б Вы нас с Бабой застрелили в Африке из дамского пистолета – там бы мы и умерли!..
– Умирать на родине надо, – строго сказал Деткин-Вклеткин, останавливая ламентации.
Все еще пританцовывая, Случайный Охотник вдруг засуетился:
– Можно я тогда умру уже? Дело в том, что тут моя Родина.
– Вот закончим с Окружностью, тогда и умрете, – оборвал его Деткин-Вклеткин, на секунду вспомнив далекий Санкт-Петербург, брега Невы и бегущую по песку девочку Марту в трусиках горошком.
– А когда мы закончим с Окружностью? – робко спросил Случайный Охотник, крутя пируэт.
– Это от того зависит, сколько вы тут вдвоем без меня наработали. – Деткин-Вклеткин практически ничего хорошего не ждал.
Окружности они не обнаружили вообще: Окружности просто не было.
Деткин-Вклеткин схватил Случайного Охотника за стройную ногу, которой тот как раз совершал рон-де-жан-а-партер-ан-дедан, практически только что разделавшись с рон-де-жан-а-партер-ан-деор’ом. Стройная нога отказалась служить Случайному Охотнику, вознамерясь, со всей очевидностью, служить отныне Деткин-Вклеткину.
– Где Окружность? – со слезами сразу на глазах, висках, щеках и губах спросил Деткин-Вклеткин, держа стройную ногу в крепкой руке.
– Казалось, должна была быть, – переборщив с глаголами, ответил Случайный Охотник.
– Чего с глаголами-то перебарщивать? – поморщился Деткин-Вклеткин, выпуская ногу из руки.
Случайный Охотник со страшным грохотом упал на лед, обагрив его своей молодой кровью. Деткин-Вклеткин оживился и написал кровью Случайного Охотника на чистом участке ледяной поверхности: «Никогда не следует перебарщивать с глаголами». Случайный Охотник прочел надпись и выучил ее наизусть, но выучил неправильно, а именно так: «Никогда не следует перебарщивать с голыми» – и потом никогда уже не смог переучиться. Тут автор вспомнил, наконец, что оба персонажа, стоящие перед ним, в данный момент, мягко говоря, не одеты: Деткин-Вклеткин давно уже пребывает в одних трусах, а Случайный Охотник… даже и вообще стыдно сказать. Впрочем, Случайный Охотник есть сейчас бессмертное произведение искусства, вызванное к жизни самобытным талантом эскимоса Хухры-Мухры, а произведения искусства почти все голые. Взять хоть Аполлона Бельведерского. Потому-то автор и решает не озабочиваться особенно количеством голых прямо сейчас, тем более что из людей – да и то людей под вопросом! – в нашем художественном произведении голый всего один, Деткин-Вклеткин. Но он не мерзнет, ибо он не просто персонаж: он герой. У героев же всегда проблемы с одеждой – автор, например, прекрасно помнит замечательное по точности выражение из провинциальной области детства: «Герой! Портки с дырой…» Что же касается второго голого, то он на данный момент – как сказано, но скажем еще раз – произведение искусства.
Не замечая своей… – хотел написать «голости», но придется написать «обнаженности», несмотря на торжественность и некоторую «женскость» этого слова, – так вот: обнаженности, Деткин-Вклеткин заползал (ударение на втором слоге – иначе получается, что Деткин-Вклеткин насекомое… что, впрочем, тоже легко может быть!) по льду, касаясь его мягким своим животом, – в поисках спичек или хоть каких-нибудь их признаков. Но не обнаружил и признаков. Тогда Деткин-Вклеткин обратился к Случайному Охотнику, который давно уже встал со льда и теперь опять пел и танцевал подобно людям:
9
Схвачено (нем.).