Давайте напишем что-нибудь

Так что не привередничайте-ка вы в пути, бесконечно и безнадежно любимые мои. Я-то уж дорогу знаю. А придет время – так вперед скакну, как вам вперед скакать и не снилось! Вот прямо сейчас уже скакну – предупреждаю тех, у кого ноги слабые. Потому что у меня лично ноги сильные – ровно у страуса. Не успеете оглянуться, как я уже сильными этими ногами всех вокруг истоптал, а сам впереди – прогуливаюсь по земляничной поляне!

Вися посреди Токио в миллиметре от тротуара, Умная Эльза ожидала ответа Японского Бога. Но дни проходили за днями, недели за неделями – молчал Японский Бог. «Чтоб ему пусто было! – время от времени думала Умная Эльза. – Это просто неприлично – так долго задерживать ответ… Некоторые все-таки ужасно неаккуратны в переписке: пошлешь им срочное письмо, а они – ни гугу, причем годами! Интересно, со всеми богами так переписываться или только с этим?»

Вися посреди Токио в миллиметре от тротуара, Умная Эльза сильно мешала прохожим. Некоторые из них – те, которым полагалось ходить по соответствующей улице чаще других, – постоянно возмущались, по-японски спрашивая Умную Эльзу, чего это она тут развиселась. Но она висела себе и в ус не дула (за время висения у нее выросли густые кавалерийские усы), потому что у нее было дело: Умная Эльза ждала письма. Кстати, некоторым прохожим – тем, что повежливее, – она прямо так и отвечала: жду, говорила, письма, непонятно, что ли? Кто понимал, кто нет, но уж до этого-то Умной Эльзе совсем дела не было.

На третий день к месту висения Умной Эльзы пришла Ы Е. Пришла и отныне стала приносить Умной Эльзе всякие японские гадости в горшочках – от этих японских гадостей у Умной Эльзы постоянно болел живот. Время от времени она просила Ы Е приносить ей что-нибудь другое, раз все равно, дескать, взялась приносить, но Ы Е как носила одни японские гадости, так носить их и продолжала. В этом специфика национальной кухни, любила говорить она, – и Умной Эльзе приходилось смиряться, с трудом пережевывая длинные вязкие водоросли и компактные хрусткие тельца юных морских коньков-горбунков.

Так и шло время, пока однажды к висящей над тротуаром Умной Эльзе не подошел один милый прохожий и не предупредил ее, что Ы Е обожает травить собственноручно приготовленными ядами кого ни попадя. Умная Эльза сразу же смело предположила, что японские гадости, которыми кормила ее коварная Ы Е, были отравлены. Чтобы предотвратить дальнейшее воздействие ядов на организм, Умная Эльза – воспользовавшись щедро предложенной помощью и зондами незнакомца – быстро, но тщательно сделала себе промывание желудка, и опасность отступила на второй план. Когда опасность это сделала, на первый план немедленно выступил гнев в адрес Ы Е. И стоило только Ы Е в очередной раз поднести Умной Эльзе горшочек с зельем, та сказала ей буквально следующее:

– Катись-ка ты отсюда со своими ядовитыми горшочками, старая жаба!

Сладко, как полагалось по японским традициям, улыбнувшись, Ы Е горько заплакала. Ей было страшно неловко, что ее разоблачили. Коварные же поступки свои Ы Е поспешно объяснила воскресшей в ней любовью к Японскому Богу и тем, что она вдруг расхотела делить его с кем бы то ни было.

– Ну и собственница же Вы! – презрительно сказала Умная Эльза. – Бог – он общий, то есть никому в отдельности не принадлежит, и закрывать людям доступ к Богу есть обскурантизм.

Не согласившись с ней, Ы Е заметила, что Умная Эльза, скорее всего, не знает значения слова «обскурантизм». По мнению самой Ы Е, обскурантистом следовало считать как раз того, кто открывает людям доступ к Богу, в то время как того, кто закрывает такой доступ, имеет смысл называть поборником просвещения, или светочем разума. Из рассуждений Ы Е непреложно следовало, что светоч разума – это она сама, а вот Умная Эльза обскурантист, или мракобес, более того – обскурантистка и мракобеска. Разошедшись вконец, Ы Е даже принялась бесстыдно дразнить Умную Эльзу в таком вот духе:

Но, хотя и трудно было придумать что-нибудь более обидное, Умная Эльза не обратила на отвратительную присказку ни малейшего внимания.

– Да какой Вы светоч разума! – только и улыбнулась она. – Вы, скорее, плевок, блестящий в лунном свете. Неужели Вы всерьез полагаете, что Бог и просвещение несовместимы?

– Полагаю, полагаю, полагаю! – нагло выкрикнула Ы Е трижды.

– О, несчастная… – от всей души пожалела ее Умная Эльза.

– Не смейте жалеть меня, жалость унижает! – взвизгнула Ы Е и от злости принялась толкать Умную Эльзу в направлении земли, чтобы та упала и разбилась. А все дело в том, что Ы Е давно уже собралась сжить Умную Эльзу со свету и, оставшись на ее месте, получить письмо от Японского Бога в собственные руки. Читать это письмо она, разумеется, не намеревалась: будучи воспитанным человеком, Ы Е никогда не читала писем, адресованных не ей. Она намеревалась только порвать его на мелкие клочки, а клочки проглотить. В невежестве своем Ы Е полагала, что это придаст ей значительности в глазах окружающих и что окружающие примутся говорить: «Она проглотила письмо от Японского Бога и теперь хранит в своем чреве великую тайну!» Ы Е даже не исключала, что ей могут начать поклоняться.

Впрочем, каким бы образом ни рисовалось Ы Е будущее, настоящее обманывало всякие ожидания: Умная Эльза висела непоколебимо. Тогда Ы Е решила призвать на помощь сорок своих сыновей для того, чтобы они общими усилиями спихнули Умную Эльзу на мостовую.

Тридцать девять сыновей не заставили долго себя звать и уже через миг собрались в небольшом токийском кафе – прямо напротив того места, где над тротуаром висела Умная Эльза.

Ы Е даже не надо было пересчитывать сыновей, чтобы понять, кто отсутствовал. Впрочем, она знала заранее: Кикимото не явится на ее зов.

– Дети! – обратилась ко вновь прибывшим Ы Е, и на глазах ее выступили слезы.

– Что, мать? – прочувствованно спросили тридцать девять сыновей.

– А вот что, дети, – справившись со слезами, продолжала Ы Е. – Помните ли вы отца своего?

– Нет, не помним, – ответили тридцать девять сыновей в один голос. – Его светлый образ давно выветрился из нашей коллективной памяти.

– Значит ли это, дети, – с ужасом спросила Ы Е, – что вам не дорог отец ваш?

– Да, значит, – был ответ. – Отец наш не дорог нам.

– Зачем же я тогда вызывала вас, дети? – воскликнула Ы Е.

– Мы не знаем, мать, – пожали плечами тридцать девять сыновей.

– Может быть, хоть я, мать ваша, дорога вам, дети? – схватилась за соломинку Ы Е.

– Да, мать наша, ты дорога нам как память, – признались они.

– Благодарны ли вы мне за ваше счастливое детство? – приободрилась Ы Е. – Готовы ли вы расплатиться за него со мной?

– Мы на все готовы, мать, – мрачно сообщили дети.

После этого ответа Ы Е запрыгала от радости, а напрыгавшись вволю, стала подстрекать тридцать девять сыновей выйти на улицу и сбросить Умную Эльзу на асфальт. Дети быстро, как сперматозоиды, сгруппировались в стаю и медленно, как зомби, двинулись к выходу. Оказавшись в непосредственной близости от Умной Эльзы, они сказали:

– Мы знаем, что Вас зовут Умная Эльза, и сейчас сбросим Вас на асфальт.

В ответ на такие слова Умная Эльза расхохоталась, а потом ответила:

– Если, конечно, у вас получится.

– У нас все получится, – пообещали дети и начали было сбрасывать Умную Эльзу на асфальт, от которого ее отделял один миллиметр, но у них ничего не получилось.

– В чем Ваша загадка? – спросили они Умную Эльзу.

Та охотно пришла им на помощь, гордо ответив:

– А загадка моя в том, что я сильнее всех на свете.

– Как же это случилось? – заинтересовались они.

И тогда Умная Эльза коротко рассказала им долгую историю своей жизни:

– Я родилась и выросла в маленьком городке под названием Змбрафль. До восемнадцати лет я была ребенком, но потом устроилась на работу. Я работала на почте, и жизнь моя была пуста.