Страница 98 из 101
— Сиди тихо, — сказала Люси. — Я не сделаю тебе ничего плохого.
И с кроликом на руках она вернулась в дом.
— Чего это ты там делала? — спросил ее отец, когда она вытирала у порога подошвы. — Ну-ка глянь на свои ноги. Я ж тебе говорил… Кто это у тебя?
— Кролик, — виновато сказала Люси.
— В ночной рубашке можно застудиться насмерть. А что ты с ним делать-то будешь?
— Пусть поживет у меня.
— Нет.
— Но, папочка! Он такой славный!
— Кролик тебе за это спасибо не скажет. Если ты посадишь его в клетку, он умрет. Диких кроликов в неволе не держат. А если отпустишь, он нам тут все перепортит.
— Но он ранен. В него кошка вцепилась.
— Кошка делает, что ей положено. Нечего было отбирать у нее добычу.
— А я хочу показать его доктору.
— У доктора хватает забот и без диких кроликов. Брось его.
Люси заплакала. Люси всю жизнь прожила на ферме и знала, что раз отец что-то сказал, значит, так оно и есть. Но хладнокровно обречь кролика на гибель девочка не могла. Она и впрямь не знала, что с ним делать. И сейчас ей хотелось лишь показать его доктору. Доктор считает ее настоящей фермерской девочкой, сельской девочкой. А когда она показывала ему свои находки — щеглиное яйцо, бабочку в банке из-под варенья и древесный гриб, который был точь-в-точь как корка от апельсина, — он отнесся к ее трофеям совершенно серьезно и разговаривал с ней как со взрослой. Теперь же Люси — как взрослая! — хочет спросить его совета, что делать с раненым кроликом. А может, за это время и отец передумает и разрешит его оставить.
— Я только хочу показать его доктору, папочка. Я не дам ему ничего попортить. Я просто поговорю с доктором, и все.
Отец Люси гордился тем, как его дочь умела поговорить с доктором, хоть никогда и не признался бы в этом. Она очень смышленый ребенок, и говорят, что, вполне возможно, Люси даже возьмут в грамматическую школу.[36] Раза два доктор назвал Люси очень разумной девочкой. Чтоб ему пусто было, этому кролику. Пусть сажает его в клетку, вреда не будет.
— Чем болтаться тут да трещать, как сорока, сделала бы что-нибудь путное, — проворчал он. — Пойди, надень платье, а кролика посади в свою старую клетку. Где у тебя сидели твои лохматики.
Люси перестала плакать и поднялась по лестнице, не выпуская добычу из рук. Она посадила его в ящик комода, оделась и пошла в сарайчик. По дороге Люси прихватила из конуры соломы. Отец выглянул из амбара:
— Ты не видела Боба?
— Не-а, — ответила Люси. — А что?
— Перегрыз веревку. Веревка, конечно, старая, но вот не думал, что он сможет ее так разгрызть. Я сегодня еду в Ньюбери. Если Боб вернется без меня, привяжи сама его покрепче.
— Все будет в порядке, папочка, — сказала Люси. — А сейчас я иду завтракать с мамой.
— Вот хорошая девочка. Мама завтра уже поднимется.
Часов около десяти приехал доктор Адамс. Люси как раз застелила постель и убирала свою комнату — чуть позже, чем обычно; она услышала, как машина остановилась у вязов, и выбежала навстречу, недоумевая, почему это доктор не подъехал, как всегда, прямо к дому. Доктор Адаме стоял, заложив руки за спину, и смотрел на лужайку, а заметив Люси, окликнул ее как-то коротко, странно — не так, как она привыкла:
— Эй, Люси!
Девочка подбежала ближе. Доктор снял пенсне, положил в жилетный карман.
— Это ваша собака?
По лужайке к дому спешил усталый лабрадор, а на шее болталась оборванная веревка.
— Он оторвался, доктор. Мы очень о нем беспокоились.
Лабрадор обнюхал ботинки доктора Адамса.
— Похоже, он с кем-то подрался, — сказал доктор Адамс. — На носу глубокая царапина, нога прокушена.
— Как вы думаете, доктор, кто бы это мог быть?
— Ну, например, крупная крыса или, возможно, ласка. Наверное, Боб за кем-то погнался, а тот затеял драку.
— А я, доктор, нашла сегодня утром дикого кролика. Живого. Я отняла его у кошки. Он ранен. Вы не посмотрите на него?
— Хорошо, но сначала я осмотрю миссис Кейн («Не сказал „твою маму“», — подумала Люси). А потом, если будет время, поглядим и на твоего приятеля.
Минут двадцать спустя Люси изо всех сил крепко держала кролика, а доктор Адамс осторожно ощупывал его ногу.
— Что ж, насколько я понимаю, ничего особенного с ним не произошло, — наконец проговорил он. — Кости целы. Вот на задней ноге действительно странная рана, но она уже почти зажила, во всяком случае, насколько это возможно. А кошка оцарапала его вот тут — видишь? — но это ерунда. Он почти здоров.
— А как вы думаете, доктор, его нельзя оставить? В клетке, конечно.
— Ну нет, в клетке ему не выжить. Если он не сумеет сбежать, он погибнет. Я бы отпустил беднягу, если, конечно, ты не решила приготовить из него рагу.
Люси рассмеялась:
— Папа рассердится, если я его выпущу. Он всегда говорит — если пришел один кролик, завтра их здесь будет сто один.
— Тогда вот что я тебе скажу, — произнес доктор Адамс, достав из кармана часы на тонкой цепочке, и, вытянув руку, посмотрел на циферблат — у доктора была дальнозоркость. — Сейчас я должен ехать к одной пожилой леди в Коул-Хенли. Если хочешь, бери своего кролика и мы выпустим его на холме по дороге. А обратно вернешься к обеду.
Люси подпрыгнула:
— Побегу спрошу у мамы.
На перевале между двух холмов — Хейа-Уоррен и Уотершипским — доктор Адамс остановил машину.
— Это место ничем не хуже других, — сказал он. — И здесь он никому не помешает, ничего не испортит, так что не волнуйся.
Они отошли от дороги к восточному склону, и Люси отпустила кролика. Целых полминуты он одурело таращил глаза, а потом юркнул в траву.
— Видишь, нога у него действительно не в порядке, — сказал доктор Люси. — Но он прекрасно проживет с этим, сколько ему положено. «Я родился в кустах шиповника, Братец Лис».
49
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОРЕХА
Вдвоем, везучие, как черти,
Мы шли с тобой дорогой смерти —
И крепче всяких страшных клятв
Тот матерьял,
Что нас спаял.[37]
Хотя Генерал Дурман порой и походил на сумасшедшего, он все же умел принимать правильные решения. Все понимали: не будь его, в то утро на Уотершипском холме погиб бы не один кролик. Так быстро, так тихо выскочил вслед за Черничкой и Одуванчиком на лужайку пес, что задремавший под кустиком после тяжелой ночи гвардеец и пикнуть не успел, как собака сбила его с ног и тут же прикончила. Потом пес схватился с Дурманом, а еще позже он носился вдоль обрыва, с лаем бросаясь на каждый куст. Но кролики уже успели разбежаться и спрятаться. Под конец пес поймал бедолагу, который порезался о стекло, и, довольный, помчался обратно к дому.
И речи не могло идти о новой атаке. Эфрафцы думали только о том, как бы унести ноги. Генерал исчез. Двое из тех, чья жизнь должна была оборваться этой ночью, навели на него пса, — так подумали все гвардейцы до единого. Точь-в-точь, как загадочную лису и большую белую птицу. Значит, Барвинок, у которого и воображения-то вообще нет, действительно слышал в норе собачье рычание. Дрема, Вереск и еще четверо оставшихся в живых эфрафцев, стуча зубами от страха, посовещались в кустах крапивы и решили немедленно уходить из этого ужасного места, где и так чересчур задержались.
Не будь Дремы, наверное, никто бы из них гак и не добрался до Эфрафы. Но даже он, опытнейший патрульный, не привел домой и половины своего отряда. Трое или четверо новобранцев до того перепугались собаки, что их так и не смогли найти, и что с ними сталось, никто не знает. И перед «на-Фритом» лишь четырнадцать-пятнаддать кроликов двинулись с Дремой в обратный путь, в сторону дома, откуда они пришли всего-навсего днем раньше. Все понимали, что добраться до Эфрафы засветло не удастся — многие просто валились с ног от усталости, и настроение было у всех хуже некуда. Плохие вести разносятся быстро. По холмам пролетел слух, что страшный Генерал Дурман разбит в пух и прах вместе со всей своей Ауслой при Уотершипском холме, а теперь жалкие ее остатки, поджав хвосты, улепетывают восвояси, И Тысяча встрепенулась — вскоре по следу Дремы бежали лисицы, ласки и даже удравшие с ферм коты. На каждом привале Дрема недосчитывался то одного, то другого товарища, и никто не знал, куда он подевался. Среди пропавших оказался и Вереск. Но с самого начала все понимали, что без Генерала ему в Эфрафу лучше и не показываться. Один только Дрема, несмотря на свой страх и все трудности этого возвращения, держался молодцом На следующий день, после полудня, когда тыловое Подразделение вышло в «силфли», среди караулов прошла горстка измученных кроликов. Даже Дрема валился с ног и едва-едва доложил Совету о случившейся катастрофе. Но в «Улье» мало кто обратил на них внимание — мысли кроликов были заняты лишь Орехом и Шишаком. Шишак лежал, кажется, при смерти. Из полудюжины ран сочилась кровь. Он лежал с закрытыми глазами в том самом переходе, который защищал до конца, и не отозвался даже тогда, когда Хизентли сказала ему, что эфрафцы разбиты и городок спасен. Потом крольчихи осторожно расширили тоннель и по очереди хлопотали возле Шишака, зализывая его раны и прислушиваясь к неровному, тяжелому дыханию.
36
Грамматические школы — лучшие муниципальные школы в Англии, которые дают полное среднее образование. (Прим. пер.)
37
Пер. С. Степанова.