Берег надежды

— Ну, слушай, давай по-хорошему разойдемся! — предложил оболтус. — Тебя как звать? Меня — Никитой!

Игорь Николаевич не имел никакого желания знакомиться и промолчал.

— У меня там, в раздевалке, кредитки, я на твой счет его часов внесу! Мало, да? Полтораста! Вечерних! А то я не знаю, какого черта ты ночью вкалываешь! Вот скажи, сколько тебе за смену платят?

— Не твое дело, — буркнул Игорь Николаевич.

— Ну, десять часов, да? Двенадцать? Четырнадцать? — стал выкрикивать Никита. — Да что ты, в самом деле, надулся, как индюк! Мужик ты или где?

Игорь Николаевич отвечать не хотел, но вдруг увидел перед собой такое, что слова выскочили изо рта сами:

— Вот именно, что где…

— Мама… — прошептал озадаченный Никита.

Берег был перегорожен высокой, не менее трех метров, проволочной сеткой, заходящей далеко в воду. Ее удерживали толстые бетонные столбы, и на каждом горела слабая лампочка.

— Ничего, мелочи, мы ее по воде обогнем… — тут же придумал Никита.

— Не обогнем.

На чужом берегу царила какая-то суета — понаехали мотоциклисты, гуляли пятна света, черные силуэты сбились в плотный ком — похоже, вокруг металлического куба на ноге…

— М[амочка родная… — задумчиво сказал Никита. — Так что, нам тут до утра тусоваться?

— Выходит, так.

Они минут пять тупо простояли возле проволочной стенки.

— А ячейки крупные… — заметил Никита, — Слушай, может, выдержит?

И, не желая ждать возражений, тут же начал карабкаться на стенку.

Сверху, наверное, со столба, раздался негромкий вой.

— Ну что ты за идиот! — воскликнул Игорь Николаевич.

Но было поздно — с того берега на них нацелили фару. Поймали или нет — неведомо.

Никита сорвался со стенки и кинулся в кусты, Игорь Николаевич — за ним.

— Ну все, с меня хватит. Пошел сдаваться, — сердито сказал Игорь Николаевич.

— Куда еще сдаваться?

— На ближайший распределительный пункт, — с совершенно казенной интонацией ответил Игорь Николаевич.

— И что? — растерянно спросил Никита.

— И все. Напишу докладную, как за тобой гонялся. Может, не выгонят.

— И напишешь?

— И напишу. Как ты меня подставил.

— Я тебя подставил?! — возмутился Никита.

— А то кто же. Я из-за тебя работу терять не собираюсь.

Тут произошло чудо — Игорю Николаевичу понравился его собственный голос, понравилось, как сложились вместе и зазвучали слова. Оказывается, можно говорить о своих правах, не извиняясь каждым звуком и взглядом за то, что живешь на этом свете, и не поддаваясь на этические провокации. Это было странно для него — но приятно.

— Так тебе же самому интересно было… — безукоризненно правдиво заявил Никита.

— Что — интересно?

— Откуда они приплывают.

Вот тут-то Игорь Николаевич и потерял наконец терпение. Он и не подозревал, что способен кричать на человека.

— Мне наплевать, откуда они приплывают! Мне — начхать! Мне все равно, откуда приплывет труп моего врага! Мне все равно, откуда он возьмется! Мне нужен труп моего врага, и я за это деньги плачу, я за это вкалываю!

— Ну, тихо, тихо… тихо, говорю… услышат же… уже услышали!

Луч пронзил кусты — возможно, в сплетении дохловатых веток нарисовались два съежившихся, как коты на заборе, силуэта. А может, и нет — но все равно сделалось страшновато.

Никита вскочил, дернул Игоря Николаевича за руку и потащил его прочь, вдоль железной сетки — в колючие заросли. Кажется, это был шиповник — Игорь Николаевич, потомственный горожанин, крайне

редко соприкасался с шиповником, и аромат, непохожий на аромат магазинных роз, ничего ему не сказал.

Через несколько метров они вывалились из зарослей, им под ноги подвернулась ровная дорожка, и они, не задумываясь, понеслись по ней, что есть сил. Потом потихоньку перешли на шаг и метров с полсотни брели, пыхтя и отдуваясь.

— Если я из-за тебя отсюда вылечу… — сказал Игорь Николаевич, а на большее не хватило дыхалки.

— Ну и что ты мне сделаешь? Купишь новый абонемент… пуф-ф… и сядешь на берегу ждать… пуф-ф-ф… мой труп?

— Тихо…

Они вышли на открытое место, невольно остановились и, опять же невольно, переглянулись.

Перёд ними была лужайка, а за ней — белый павильон, словно фарфоровый или же словно изваянный из лунного света, словом, невозможно красивый и, как им показалось, подвешенный в воздухе. Силуэтом он напоминал пагоду, в высоких окнах горел свет.

— Мама, это что? — спросил потрясенный Никита.

— Тихо… — повторил Игорь Николаевич. Ему было не до красоты — имея неплохую зрительную память, он тем не менее не мог припомнить, чтобы в «Береге надежды» или в «Свете ожидания» публиковалась такая прелестная картинка, а ведь эти издания использовали все, что хоть как-то годилось для рекламы. Стало быть, павильон подозрительный. И лучше близко не соваться.

Однако неуемный Никита подкрался, вернулся и доложил — павильон стоит на мостике, оседлавшем ручей, а ручей, кажется, впадает в реку. Вот потому и казалось, будто домик подвешен.

Игорю Николаевичу тоже стало любопытно — почему вдруг на мостике? Места, что ли, мало?

Они вдвоем подкрались поближе, и очень вовремя — дверца в нижнем ярусе павильона отворилась и по пандусу, очень похожему на детскую горку, в ручей ногами вперед съехало тело в черном костюме-тройке и со скрещенными на груди руками. Оно уплыло по ручью туда, где у самого устья из темноты вышел человек в юкате и повязке, багром развернул его так, чтобы оно красиво уплыло в реку.

— Еще один враг… — В беспредельном отчаянии пробормотал Игорь Николаевич, и вдруг его озарило — они с Никитой забрались уже довольно высоко, может статься, этот враг должен плыть в какой-то другой рукав, где его ждет совсем другой парфюмер. Вот было бы здорово…

Никита же завел старую мелодию:

— Слушай, откуда они там берутся? Их что, на вертолете привозят? Игорь Николаевич только вздохнул. Он не хотел даже думать, откуда берутся враги.

Никита, пригибаясь, подбежал к павильону, вошел в ручей, забрался под мост, посидел там какое-то время, а потом вылез и сбоку подобрался к окну. Понаблюдав, он сделал Игорю Николаевичу жест: живо сюда!

Игорь отмахнулся, но Никита затеял целую сигнализацию. Его силуэт так нагло выделялся на белой стенке павильона, что Игорь Николаевич не выдержал и пошел прекращать это безобразие.

В конце концов, он в любую минуту мог сказать, что преследует оборзевшего клиента. Другой вопрос — кто бы ему поверил?

— Ты должен это видеть, — прошептал висящий на стенке Никита. — Должен, понимаешь?

Впервые за время их краткого знакомства Никитины слова прозвучали убедительно.

Игорь Николаевич ступил на довольно широкий карниз, ухватился за лепнину и сбоку заглянул в окно.

Он увидел помещение, освещенное сильными лампами, наподобие операционной. Увидел несколько мужчин и женщин в белых юкатах и повязках возле высокого рабочего стола, на котором стояли компьютеры и лежали раскрытые гримировальные наборы.

Женщина вывела на монитор мужской портрет, увеличила, опять уменьшила, выделила глаз с бровью, потом рот и, повернувшись, приказала:

— Враг номер семьсот тридцать четыре — восемьдесят один. Рост — сто семьдесят шесть, телосложение — плотное, шатен — семь или восемь, автокатастрофа.

Плотный мужчина простецкого и даже малость алкогольного вида повторил за ней:

— Есть сто семьдесят шесть, плотное, шатен семь или восемь, автокатастрофа.

Он ушел, женщина перешла к другому монитору и вывела другую картинку, портрет старика.

— Враг номер семьсот тридцать четыре — восемьдесят два. Рост — сто семьдесят восемь, телосложение — худощавое, седина — два или три, естественная смерть. Особые приметы — на левой руке отсутствуют безымянный палец и мизинец, — сказала она. — Ну, живо, живо. У нас еще до конца смены штук сорок.

— Есть сто семьдесят восемь, худощавое, естественная, два или три, безымянный и мизинец, — ответил другой мужчина. — Где там у нас кусачки?