Страница 16 из 145
Кибальчич достал из корзины разборную стрелу, свинтил, насадил на нее медный наконечник, приладил перья, а посредине привязал латунную трубку с тонким фитилем.
– Что-то ты мудришь, Николай, – с улыбкой сказал Желябов, – этим ветхозаветным оружием не только царя, а ворону убить мудрено.
– А вот сейчас увидим… У тебя есть спички?
– Держи!
– А ты держи лук. У тебя силы побольше. Натягивай тетиву до отказа, но так, чтоб стрела лежала на луке.
– Давай! – Желябов натянул.
– Так, хорошо. Цель в небо, а я подожгу фитиль. Как загорится – пускай.
– Поджигай! – скомандовал Желябов, натягивая тетиву изо всех сил.
Кибальчич поджег фитиль – и стрела взлетела. Но вот полет ее стал замедляться. Еще мгновение – и она, перевернувшись, пойдет к земле, но в этот миг фитиль догорел, послышался треск, и из трубки посыпались искры, стрела стремительно полетела вверх. Скоро ее уже не стало видно, только огненная точка горела в небе.
– Вот это штука! – восторженно воскликнул Желябов. – Что это ты удумал, Николай?
– Это китайская стрела!
– Китайская?
– Да. Помнишь, я говорил тебе, что прессованный порох не взрывается, а горит, выделяя огромную энергию.
– Да, да, помню… Так что же?
– Оказывается, китайцы этот секрет открыли еще три тысячи лет назад. Вот такие стрелы ими применялись в военных целях. Это стрелы-ракеты.
– Так, интересно… Я кое-что слышал о ракетах.
– Не особенно давно усовершенствованные ракеты применялись и в русских войсках.
– Так что же из этого следует? Ты думаешь пустить ракеты в Царское Село?
– Да нет же, Андрей. Тут дело куда серьезней, чем убийство царя… Ты видел, как летела стрела от маленькой трубочки?
– Еще бы!
– А если эту трубку увеличить до габаритов ствола вот этого дуба. Что тогда?
– Вот уж не знаю.
– Она поднимет целый снаряд, где можно будет поместить человека или двух. Такая ракета может развить бешеную скорость и вырваться в заоблачное пространство. В иной мир!
– Сейчас много пишут об этом. Я читал Жюля Верна, как стреляли из пушки на Луну. Здорово!
– То фантазия, Андрей. Из пушки нельзя выстрелить снарядом, в котором бы был человек. Там огромная начальная скорость. А ракета поднимается медленно и лишь потом развивает бешеную скорость. В этом существенное отличие.
– Что же, ты хочешь изобрести ракету, в которой можно было бы лететь на другие планеты?
– Да, Андрей. Я хочу подарить человечеству такой аппарат, который бы смог оторвать его от земли.
– Это гениальная мысль, Коля. И я горячо приветствую твои искания, но в будущем… Даже сам готов полететь вместе с тобой на Марс… Но теперь нас ждут скучные земные дела.
– Какие же, ведь царь недоступен?
– До конца лета в террористической борьбе объявлен вынужденный перерыв. Но это не означает, что партия бездействует. Решено усилить пропагандистскую работу, создать новую типографию, возобновить выпуск «Народной воли».
– Это хорошо.
– Исполнительный комитет поручает тебе стать организатором и хозяином тайной типографии. Ты журналист – тебе и карты в руки.
– Это так неожиданно, Андрей, – растерянно проговорил Кибальчич. – Меня в партии знают как техника, и вдруг… Но если комитет поручает – я с радостью возьмусь за это дело.
3
В понедельник утром Кибальчич получил записку, написанную по-французски: «Буду в седьмом часу. Жди. Катя».
Кибальчич догадался, что это Михайлов и стал укладывать вещи. В условленное время он расплатился с хозяином и с двумя саквояжами вышел на улицу. Михайлов лихо подкатил на рысаке. Он быстро посадил Кибальчича и крикнул лихачу:
– Гони!
На Подъячевской они рассчитались с лихачом и, пройдя через проходной двор, сели в просторный извозчичий экипаж, где их ждала молодая дама в кокетливой шляпке с вуалью.
– На Подольскую! – приказал Михайлов.
Дама в вуали – Прасковья Семеновна Ивановская была членом партии «Народная воля». По решению Исполнительного комитета ей предстояло быть помощницей Кибальчича по руководству новой тайной типографией. И теперь она, вместе с Кибальчичем – аккерманским мещанином Агаческуловым, переселялась на новую квартиру как его жена.
Извозчик осадил у дома № 11, где приезжих встретил бородатый дворник в белом фартуке с медной бляхой на груди. Он взял вещи и, указывая дорогу, пошел впереди.
Отомкнув в первом этаже высокую, обитую клеенкой дверь, он впустил хозяев и, передав им ключи, глуховато сказал:
– Уж вы извольте передать паспорта для прописки… Хозяин наказывал… Теперь строго насчет этого…
– Пожалуйста! – Кибальчич, вытащив из кармана толстый купеческий бумажник, протянул дворнику два паспорта на имя Агаческуловых и двугривенный на чай.
– Благодарствую, барин, – с поклоном сказал дворник, – ежели что потребовается, так я завсегда в том крыле, в подвале…
– Ну-с, дорогие «супруги», – с улыбкой начал Михайлов, когда, проводив дворника, все прошли в столовую, – прошу вас вести себя не особенно церемонно. Знакомы вы уже давно, а все еще на «вы».
– Ничего, работа сблизит, – приветливо улыбнулась Ивановская, поправляя темные густые волосы, и с нежностью посмотрела на Кибальчича карими живыми глазами. Она знала, каким уважением пользовался в партии «техник», и давно симпатизировала ему.
– Ты, Пашенька, сразу входи в роль «хозяйки», и тогда все пойдет как надо. Николай человек тихий, застенчивый, молчаливый. Если не тормошить, от него иной раз слова не услышишь.
– Да, да, уж вы, пожалуйста, не обижайтесь, Прасковья Семеновна, я иногда задумываюсь… ухожу в себя…
– Ничего… Мы все привыкли быть молчаливыми…
– Чтоб особенно не скучали, – продолжал Михайлов, – завтра у вас появится прислуга. Ею будет Людочка Терентьева, чудесная девушка из Херсона, участница подкопа под казначейство. Ты, Пашенька, обучи ее набору – будет хорошей помощницей.
– Спасибо. Я видела ее – очень славная…
– Ну, пойдемте еще раз осмотрим квартиру, – предложил Михайлов, – и уточним, где поставить станок и наборные кассы. В прошлый раз мы выбрали спальню.
– Да, это самая дальняя комната и, так сказать, – святая святых. Сюда никто из посторонних не войдет, – поддержал Кибальчич.
Прошли в спальню, осмотрели длинную высокую комнату с одним окном, где стояли широкая кровать, зеркальный шифоньер и туалетный столик.
– Да, бесспорно самая подходящая из всех, – вслух думал Михайлов. – Вот тут, в углу, можно поместить станок и кассы… и все это закрыть толстой портьерой.
– Чудесно! Так и сделаем, – согласилась Ивановская.
– Тогда решено, друзья, – заключил Михайлов. – Дня через два под видом багажа вам привезут типографское оборудование. Возчиками будут наши люди. Они установят станок, оборудуют кассы. Задумано возобновить издание журнала «Народная воля» и выпускать «Рабочую газету»… Не пугайтесь. Помощь вам будут оказывать все члены Исполнительного комитета.
В первую субботу после троицына дня Сергей должен был заехать за Лизой, чтоб после обеда пойти на концерт. В Александрийском театре выступал знаменитый итальянский трагик Томмазо Сальвини. Билеты достать было почти невозможно, но Стрешневу помог присяжный поверенный Верховский, написав записку в дирекцию императорских театров.
Сергея Стрешнева ждали к обеду в четыре часа, но уже было около пяти, а он не появлялся. Лиза, принарядившаяся и причесанная, в волнении перебирала веер, прохаживаясь по комнате. «Уж не случилось ли беды? Вчера Сергей должен был выступать в рабочем кружке…»
Мать раза два заглядывала, спрашивала: не перепутала ли она время, точно ли пригласила к четырем? Но Лиза отвечала, что он сам просил назначить обед на четыре, чтоб успеть в театр.
Прошло еще полчаса…
Отец Лизы, привыкший обедать в определенное время, не выдержал и громко, так, чтоб услышала Лиза, крикнул из кабинета: