Страница 3 из 3
Входит Галкина, разговаривая по телефону, садится.
– Что смотрим?
– Сто раз говорила, геев, – упорно откликается Надя.
– Я ничего не помню… У меня ничего не оседает в памяти… Так что смотрим?
Надя раздражена:
– Геев!
Нервно:
– Пи-да-ра-сов!
На взводе:
– Жопников!
Галкина пугается:
– Надя, это неполиткорректно…
Она набирает номер:
– Доча? Зачем ты бросаешь трубку?
Она встает и выходит; за ней Надя.
– Не смей при мне бросать трубку! Я вся на нервах. Не презирай при мне этого несчастного сексоголика, он лучше, чем ты думаешь, лучше!
В самом деле, почему Дина иногда раздраженно бросает трубку? Причин – тысяча, довольно нервная жизнь в офисном центре «Моцарт» на Ильинке.
Судите сами. Все у всех вроде хорошо и спокойно, время перевалило за обед, везде царит сытая дрема, но есть одна девушка, которой после обеда совсем не дремлется.
Это уборщица-гастарбайтер Кима. Она бежит по коридору, рыдая. Влетает в кабинет заместителя гендиректора по хозчасти Виктории Павловны. Сами понимаете, что Пална – это величавая властная дама к 50-ти, вся в золоте и бижутерии как новогодняя елочка. Чего вы хотите – офисный центр на Ильинке, сами понимаете сколько может здесь стоить квадратный метр.
– Что, опять? Опять? – пугается Пална. – Ну, мерзавка!
– Ага, ага…
– Ну, гадина! Ну, зараза!
Пална хватает «мыльницу».
– Чего написала?
Выбегают из кабинета.
– Чего написала, спрашиваю? Опять это…
Пална сосет свой свинячий палец:
– …Хочу…
– Ага, ага!
Пална гневается пуще прежнего:
– Где Сычев? Где этот огрызок хренов?
Возникает курьер Сычев, что-то жуя на ходу. Это худой лоховатый парнишка – не без чудинки, замызганный. Про таких всегда можно говорить, что у них водятся паразиты.
Сычев устремляется за дамами, вроде как дорога каждая минута.
Врываются птицей-тройкой в женский туалет на втором этаже, распахивают дверь злополучной кабины. Кима бросается стирать мерзкую надпись.
– Не трогай пока! – отпихивает Киму Пална. – Да не стирай, дурья башка! – Фотографирует. – Как жить в атмосфере сексоголиков, ну как?!
Отдает приказ Сычеву:
– Живо за Мариной Евгеньевной!
Офис компании «Риэлт-Мастерс» представляет из себя две комнаты. Дина украдкой за столом допивает пиво, бутылку прячет, в рот забрасывает жвачку.
Виновато вздыхает:
– Я стала много пить…
Как всегда крестится, целует нательный крестик.
– Спаси и пронеси, Господи. Бог, помоги мне, ну, пожалуйста, Бог, помоги мне, дай мне счастье…
Сычев торопится во вторую комнату, где за столом холодная дама под тридцать.
– Марина Евгеньевна… Ел-палы… Ну, там… е-мое…
– Опять?
Сычев хватается за голову:
… Пална там… В туалете… Жесть…
В женский туалет вместе с Мариной Евгеньевной топает и сердитая Дина.
Пална как бы в шоке, как бы схватилась за голову, как бы в безудержном горе раскачивается у окна.
– Полюбуйтесь, что вытворяет опять. В такой атмосфере дальше жить нельзя. Что скажете, как председатель совета арендаторов?
Марина Евгеньевна как всегда холодна и несколько рассеянна – уж такой она человек. Когда-то она преподавала русский язык в школе.
– Ужасно. «Хочу» через «о» вообще-то пишется…
– И все?
– Нет, не все. «Сосать» тоже… А «дико» само собой…
– Да разве такая может грамоту знать? Немедленно собираем совет арендаторов, немедленно! Как мы живем в атмосфере распущенности, ну как?
Дина шепчет Марине Евгеньевне:
– Ненавижу эту дуру! До мужиков даже притрагиваться противно, а уж это…
Марина Евгеньевна пробует на палец помаду, Кима плачет громче, чего-то не по-русски вопрошает.
– Чего она так убивается? – с искренним любопытством интересуется Марина Евгеньевна.
– Она спрашивает – как после этого…
– Что как?
Пална сосет поросячий благоухающий палец, сверкающий бриллиантом:
– …есть мороженое?
– Ага, ага…
Сычев возмущен:
– Ложечкой! Ты совсем неграмотная, Кима?
Кима замахивается шваброй, Сычев отбегает за громоздкую Палну, спрятался как за шкафом.
– Пална! Чуть что – сразу руки распускает.
– Кима, ну-ка тихо! Тут головой надо работать, головой и анализом!
Срочное совещание совета арендаторов собрали уже назавтра, как всегда в кабинете Палны. По левую руку от нее – старший рабочий по зданию Николай Михайлович Долгопят. Ему за 60, но он всегда занимает активную жизненную позицию; про него всегда можно сказать, что он правильно мотивирован, устремлен к новому, самостоятельно принимает решения – он тот, кто сам формирует события, а не события его.
На собраниях он выглядит торжественно. На груди медаль. Он постукивает папиросой о портсигар (давняя привычка).
Когда Долгопят прикрывает устало глаза, на веках можно прочитать наколку: «Не буди».
– А сейчас выступит уборщица Кима, – руководит процессом Пална. – Встань, Кима, и скажи как есть.
Кима встала – в слезы.
– Ну, говори как есть, ничего не утаивая.
Кима воет громче, в арсенале у нее как всегда всего два русских слова:
– Ага, ага…
Садится.
– Вот и я того же мнения, что простые рабочие люди! Мы вам даем такие преференции, такие бонусы, такую мотивацию, господа арендаторы…
Дина раздражена:
– Ну при чем здесь преференции и бонусы? Разве мы не платим исправно арендную плату?
– Да какая там плата, я умоляю! В Кремлевском кольце, за такие деньги… Смешно! Да тут до Путина рукой подать! Сердце России!
– Свернул направо – и Кремль, считай! – подтверждает Долгопят.
– Причем, за копейки! Не хочется смотреть на Кремль – пожалуйста за МКАД! За кольцевую, Диночка, к Ашану, к таджикам! Еще раз говорю – мы такие преференции, а вы нам в ответ? Гадюшник!
– Я не говорила такое!
Марина Евгеньевна шепотом уговаривает:
– Подожди, Диночка, я сама. Оставь это мне…
Пална:
– Через дорогу детский центр «Танцевальный Малыш»…
Долгопят:
– …во дворах детский сад «Знайка и Умейка»…
Пална:
– …ниже школа 461 с оздоровительным уклоном… Правильно, Сычев?
– Ну, ел-палы… Мелкие всякие копошатся… как блохи…
Долгопят стал строг и политически вдруг ориентирован:
– Повернул направо, вот он Кремль, вот он Путин! А тут что? Хочу, простите…
Кладет палец в рот, сосет. Смешки молодых девчонок.
– Да что вы заладили – Путин, Путин… Там не Путин, кстати, а Медведев.
Долгопят поправляет медаль:
– Если вам Путин ничто, то нам – что! Не пустой звук.
Сычев тоже возмущен:
– Ну, ел-палы… Путин… Медведев…
Девушку на дороге готов обидеть всякий, тем более, если она хороша собой, умна, воспитана, – тем более, если она едет в храм с благой целью: в очередной раз попытаться причастить бабушку, вернее, добиться хотя бы исповеди от нее.
Хамских приемчиков обидеть девушку много, но нынче – новшество, о котором Дина незамедлительно оповещает мать.
– Мама, ты смотри, он презерватив показывает! Козел, сдвинься вправо!
Галкина заботливо подсовывает Анастасии Егоровне открытую брошюрку «Помоги, Господи, изжить гордыню».
Наставляет:
– Почитай на этой странице… Уйдет гордость… Сейчас исповедуешься, потом причастишься, и перестанешь наконец драться…
Анастасия Егоровна послушно кивает.
Галкина возвращается к прерванному разговору:
– В сорок два года…
Дина поправляет:
– В сорок два с половиной!
– В сорок два года…
– В сорок два с половиной!
– Зачем ты опять хочешь сказать, что старая? А ты… ты наглая молодая кобыла! Наглая и безмозглая!
– Ну ладно, мама, забыли. Но ты скажи, какая может быть жизнь после сорока? Одни слезы!
Закипает:
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.