Вурдалак

Подростки, набившиеся в зал, напоминали толпу, стекающуюся на полночные просмотры «Роки хоррор пикчер шоу». В основном это были мальчишки, ибо нет ничего ужаснее фантазий созревающего юнца. Тут были вурдалаки, колдуны, вампиры, оборотни и злобные чудовища. Сук-кубы, инкубы, трупоглавы и скелеты. Страшилища, бесы, ведьмы и свирепые, жестокие демоны. Тусовка чад обреченных.

Наблюдая за ними, Чандлер внезапно почувствовал бесконечное одиночество. Он всегда полагал, что человек приходит в жизнь одиноким и любые отношения между людьми — лишь иллюзия, без которой на короткой дороге к смерти не-возможно сохранить относительно здравый рассудок. Проще всего было объявить творящееся вокруг — и на сцене, и в зале — игрой, но в глубине души Чандлер понимал, что все не так просто. Кое у кого в глазах мелькала мрачная тень паранойи.

«Всякий ужас имеет психологические корни, — думал он. — Так, может быть, опасность, как будто бы появляющаяся извне, в действительности исходит изнутри? Разве не ужас более прочих эмоций перекликается с тем, что в реальной жизни не существует? Разве эти дети, душой и телом предаваясь ужасу, не делают первый шаг к разрыву с реальностью? И разве убийственная, мстительная, карающая ярость Сакса Хайда не станет для кого-то из них последней каплей, последним толчком?»

Но даже одолеваемый подобными мыслями, Цинк сознавал: есть нечто сверх того. Каждый из этих ребят питался чужими фантазиями и сам подпитывал их. Психиатры, с кем Цинку приходилось работать, называли симбиоз, когда двумя или несколькими тесно связанными людьми в конце концов завладевают одни и те же бредовые идеи, folieadeux — «безумием вдвоем». Иными словами, безумие заразительно.

«Так было в «семье» Мэнсона, — подумал Чандлер. — Может, это же произошло с «Вурдалаками»? С Саксом, Си-дом, Джеком, Рубеном и остальными? И не занес ли Сакс бациллу безумия в рок-группу?»

Сильнее всего Цинка пугало то, что его собственное отношение к жизни очень недалеко ушло от позиции этих подростков. Безнадежность. Рак души.

Свет в зале померк. Цинк решительно взял Дебору за руку.

Десятью рядами дальше, у них за спиной, никем не замеченные, подпирали стену двое из Ярда.

22: 03

Вурдалак в Колодце аккуратными стежками сшивал снятую с трупа кожу и думал о том, что скоро придет время вплотную заняться Хилари Ренд. Вдруг он испуганно вскрикнул и вскочил как ошпаренный. Черная кошка метнулась за «железную деву». Со стен, не мигая, глядели мертвые пустые глаза.

В тот день, когда пришлось отказаться от комнаты в подвале, Вурдалак перетащил сюда зеркало По. Однако картинки, откуда он черпал вдохновение, остались на стенах прежней квартиры. Но возвращаться за ними не стоило. Великие Древние вернутся, завладеют миром, и тогда незачем будет бояться, что тебя поймают. А пока он создавал коллаж для Колодца.

Поглядев в зеркало, Вурдалак при мигающем красном свете увидел, что его лоб под кожей изрыт извилистыми туннелями. С каждой секундой ходы, прорытые паразитами, удлинялись.

Исполнившись отвращения, Вурдалак пошел за бритвой.

22: 05

Театр погрузился в полную темноту, светились лишь таблички над выходами. Под шелест поднимающегося занавеса (единственный звук, нарушавший тишину) на сцене показалась высокая, худая, бедно одетая фигура с горящей свечой в руке. В гротескной, фантасмагорической маске, закрывавшей лицо, было что-то от сатира — плешивого сатира.

По окутанной тенью шаткой лесенке сутулая фигура полезла на платформу, поднятую на восемь футов над сценой. Завороженный зал возбужденно дышал ей в спину сложной смесью наркотиков.

На платформе театральный художник воспроизвел мансарду под двускатной крышей. Обстановка — узкая железная кровать, грязный умывальник, железный пюпитр и единственный дряхлый стул — порождала ощущение безнадежности и запустения. В глубине — стена с занавешенным окном, глядящим в черноту. По полу разбросаны нотные листы.

Фигура вскарабкалась на платформу, поставила свечу на край умывальника и достала из изъеденного молью футляра старую скрипку. Подняв ее к плечу, она взмахнула смычком.

Когда первая нота, мучительный вопль пытаемой жертвы, взорвала тишину, толпа вздрогнула. Вздрогнули и Цинк с Деборой — скрипучий визг электроскрипки прозвучал так, будто по грифельной доске чиркнули тысячей пластиковых вилок и неровно обрезанных ногтей.

Чандлер напрягся в ожидании нового удара смычка. Старик-музыкант бросил преувеличенно испуганный взгляд на окно. Оттуда дохнул легкий ночной ветерок, занавески вздулись парусами. Задребезжали ставни. Скрипач поспешно отпрянул — и вдруг вновь взмахнул смычком. Зубы Чандле-ра выбили дробь, он зажал уши: на сцене воцарился ад кромешный.

Ветер разгулялся не на шутку. Ставни оглушительно захлопали, огонек свечи затрепетал. Музыкант играл все сумбурнее, визгливый голос скрипки становился все громче, и наконец сцену заполнил хаос звуков. Скрипач закричал — это был крик страха и невыносимой муки.

Цинк почувствовал — в зале нарастает возбуждение. Впереди, возле динамиков, какой-то юнец вскочил на ноги и задергался, точно сломанная марионетка, прижав неподвижные руки к бокам и колотясь головой о невидимую стену.

Скрипач в ужасе замер и прислушался. Зрители тотчас дружно подались вперед. Музыкант затрясся, словно в падучей, крутанулся на месте и вновь уставился на занавешенное окно в глубине сцены.

Снаружи, из-за ставней, донесся низкий, протяжный экстатический вой. Он делался все тоньше, выше, окрасился хрипотцой — мороз по коже! — и оборвался.

Старик сгорбился, вскинул скрипку к плечу — и принялся терзать зал столь странной и дикой музыкой, какой Чандлеру прежде не доводилось сносить. Казалось, на его нервах правил бритву цирюльник. Пытаясь сопротивляться этому насилию над слухом, Цинк вдруг понял, до чего устал. Когда он занимался любовью с Деборой, у него открылось второе дыхание — но сейчас завод кончился.

Отчаянье — исступление — истерика: лихорадочный голос скрипки взлетал все выше, она возводила пирамиду все более громких и диких взвизгов и причитаний. Старик то и дело поглядывал на занавешенное окно и играл, играл, словно стараясь что-то прогнать или не подпустить.

— Лавкрафт! — прокричала Дебора в ухо Чандлеру. — «Вурдалак» взял за основу «Музыку Эриха Цанна»!

Вдруг, ошеломив зал, за чердачной стеной вспыхнул свет, и оказалось, что стена эта — всего-навсего прозрачный театральный задник. За ним плясали зеленые лазерные голограммы, справляли шабаш трехмерные непристойные исчадия ночи, сладострастные чудища, вертелся бешеный круговорот дыма, сполохов, молний.

Из-за окна, передразнивая высокую пронзительную ноту, на которой застыл голос электроскрипки, донесся дьявольский вопль. Притихший было ветер раздул занавески, с воем ворвался в комнату, безумствуя, подхватил с пола нотные листы и швырнул их в зрительный зал. Ставни хлопали в лад уханью бас-гитары. Свечу задуло.

Измученный скрипач превратился в черную тень перед освещенным задником, за которым резвились злые духи. Публика вдруг судорожно ахнула и затаила дыхание: прозрачный задник лопнул, и к скрипачу метнулась отвратительная карга, наполовину женщина, наполовину фосфорический остов, увенчанный оскаленным черепом. Динамики взревели. Скрюченные пальцы ведьмы содрали лицо старика…

… и наступила мертвая тишина.

Вспыхнули софиты. Откуда-то сверху на сцену обрушился багровый водопад.

Вымокшая в крови гарпия стремительно обернулась, зашипела, дикой кошкой прыгнула к рампе и щерясь завопила:

— Хотите рок?

На сцену уже поднимались музыканты.

— Даааа! — дружно взревел зал — и тишину разорвал вой и грохот «металла». Словно бензопила вгрызлась в человеческую кость.

— Это она! — вскрикнула Дебора. — Это Рика Хайд! Перед ним, понял Чандлер, та самая женщина, которую он видел на сцене клуба «Ид» в Ванкувере. Но теперь у нее была короткая стрижка.