Рояль в кустах

– Рыска никакого!

– Так не бывает! – гнул свою линию Аркадий. – Где миллионы, там всегда риск и кровь.

– Не– а. Ты не прав. Где миллионы, там всегда бабы, – а риск, он всегда и везде есть.

Борис, его приятель, не смог найти убедительный, неотразимый довод и глубокомысленно выдал затертую в замызганных пивных и дешевых ресторанах пошлую истину:

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Закон жизни. Если не за миллион, то за десять миллионов надо идти.

Где лежат эти мифические десять миллионов и куда идти, приятель не стал уточнять, но и так было понятно, что это должны были быть или доллары, или евро, но никак не деревянные рубли. На это более щедрое предложение, как у раковины, приоткрылась створка души осторожного Аркашки, и оттуда человеческим голосом пискнула обычная человеческая алчность:

– Пожалуй, за десять миллионов, один раз стоило бы рискнуть. Но только один раз, и то при высоких шансах на успех.

Так он заявил своему приятелю, только чтобы отвязаться от него. Пустой у него был в бане разговор с приятелем, пьяный, ни к чему не обязывающий треп. А на самом деле никакие деньги не заставили бы его рисковать своей собственной шкурой. Побалансировать на краю канавы, а не пропасти еще можно, упадешь, насмерть не разобьешься. Он следовал этому кредо всю сознательную жизнь. Память стала выдавать старые картинки.

Если бы лет десять назад кто-нибудь посетил квартиру Аркадия, он сказал бы что попал в запасник краеведческого музея или в монастырскую кладовую, где свалена никому не нужная церковная утварь. Чего там только не было: и кубки, и чаши, и кадила и ризы.

С началом горбачевской перестройки, как только открылась возможность заняться частнопредпринимательской деятельностью, Аркашка на второй день ступил на скользкую торговую тропу.

– Кем сейчас работаешь? – спросил его однокурсник, случайно увидевший его на Арбате.

– Выбился в купцы третьей гильдии, – рассмеялся он.

Согласно табели о рангах к купцам третьей гильдии в дореволюционной царской России относили торговцев, имеющим лоток на вынос. На центральной пешеходной улице в Москве, на Арбате, Аркадий не в начале девятнадцатого, а в конце двадцатого века установил свой собственный столик. Это в Америке, как в рождественской сказке, в миллионеры выбивались из чистильщиков обуви, а в России все олигархи, и «новые русские», все миллиардеры и миллионеры, во всяком случае первая их волна на 99 % состояла их спекулянтов, из фарцовщиков, из кидал, обычных бандитов, торговцев цветами и антиквариатом и бывших комсомольских работников.

Перед тем, как установить свой столик на Арбате, он походил по рядам, побазарил с народом и понял, что придется негласно платить налог поднимающей голову мафии. Те самые качки из подвалов, что до недавнего времени били панков, с началом перестройки быстро переориентировались и вместо показательных кулачных боев стали заниматься примитивным «рэкетом», наезжать на первых торговцев, на кооперативные киоски, изымая практически всю прибыль. То, что курочка должна каждый день нести золотое яичко, и что лучше ежедневный, стабильный, пусть небольшой процент с дохода, чем разовый грабеж бандиты поняли позднее. На заре перестройки рэкет действовал по принципу – давай посмотрим, что за день наварил, и поделим поровну. А поскольку отношения братства и равенства устанавливала загребущая бандитская рука, навар у торговцев получался жидковатым, делили, как бог на душу положит, своя рука – владыка. Аркадий в момент просек этот деликатный момент и лихорадочно искал выход. Выхода не было.

В первые же полчаса он заметил небрежно прогуливавшегося в толпе молодого парня с характерным нагловатым взглядом. Тот, поведя крутым плечом, подошел к Аркадию.

– Торгуешь?! Ну! Ну! – на первый раз больше ничего не было сказано качком-бычком, но и так Аркадий понял, что это ново-арбатский баскак.

– Пробую!

– Вечером отчитаешься.

– А это твоя территория? – озадачил рэкетира вопросом Аркадий.

– А то чья же!

– По какому праву?… Римскому, церковному, феодальному?

– Вот по какому праву, умник! – рэкетир отодвинул в сторону полу куртки и показал заткнутый за пояс нож с широким лезвием. – Понял?

– Да вроде всю жизнь не в дураках ходил!

Разговор пока на этом закончился. Аркадий кисло поморщился. Своей добычей он, как волк одиночка, ни с кем не собирался делиться, кайф тогда был бы не тот. Однако, деваться было некуда: или делись по принципу – отдай последнюю рубашку, или сворачивай неначатый бизнес. Аркан сгреб в кучу и ссыпал в безразмерный рюкзак ордена, медали, чашки, плошки и пропал на неделю.

Когда он снова появился на Арбате и разложил свой товар, соседи были не то что приятно удивлены, но изумлены и озадачены. От товара Аркадия разложенного на сборно-разборном столике исходил не запах старинного лака, а нестерпимо несло нафталином. На всеобщее обозрение был выставлен полный комплект военного обмундирования тридцатых годов: стоптанные хромовые сапоги, солдатская ушанка, брюки-галифе, полувоенный френч, длиннополая шинель, синие сатиновые трусы и пара хлопчатобумажных кальсон с завязками. Шинель Аркадий водрузил на импровизированную вешалку, сделанную из обычной швабры, а хромовые сапоги поставил рядом со столиком.

– Появился? – через некоторое время вынырнул у него из-за спины с ухмыляющейся наглой рожей тот же рэкетир. – Ты че, нас испугался?

– Да вроде нет!

– А чего тогда сбежал?

– Живот схватило!

Рэкетир самодовольно рассмеялся, услышав ответ.

Не боись нас, может сегодня что продашь, вечером подойду!

Но когда он увидел, какой товар разложил Аркадий, наглое лицо молодого человека приобрело подобие сочувствующей улыбки.

– Ты откуда такой?

– Какой такой?

– Ушибленный пыльным мешком из-за угла…Кто на твой товар польстится?… Шел бы на тушинскую барахолку торговать тряпьем, может быть какая-нибудь бабка и купит своему деду старые портки.

Выслушав его нравоучительную тираду, Аркадий его спросил:

– У тебя что дефицит с местами?

Бандит великодушно махнул рукой.

– Стой, чудик! Мне не жалко!

Так Аркашка появился на Арбате со своим эксклюзивным товаром. Конкурентов у него пока не было. Подходили иностранцы и, улыбаясь почему-то приценивались к длиннополой шинели. Стоптанные хромовые сапоги и пара кипельно белых кальсон никого не интересовала. Аркадий загинал неимоверную цену – 3000 долларов. У тех вытягивались лица. За что?

– Шинель Буденного!…Блюхера!… Якира!… Фрунзе!…Котовского! – называл он полководцев гражданской войны в зависимости от того, кто из них первым подворачивался на язык. Иностранцы согласно кивали головами и усиленно морщили лоб, стараясь вспомнить Якира или Блюхера. Или проблемы у них были с памятью или эти полководцы шли у них вторым сортом после Наполеона и Александра Македонского, но покупатели многозначительно поцокав языком, вежливо раскланявшись, неторопливо удалялись, так ничего и не купив.

Первый торговый день на Арбате у Аркадия был финансово неудачным, но полезным с другой стороны. Он усек, что наибольший интерес и массу вопросов вызывала именно старая шинель. Она должна быть с державного плеча. И когда на следующий день очередной иностранец ткнул в нее пальцем, Аркадий настороженно оглянулся по сторонам и, коверкая на кавказский манер язык, склонился к уху потенциального покупателя:

– Шынэл Сталина!

– Вау!

– Компаньеро Чэрчилл, Рузвэлт, О…о…о…. Ялта, Тэгеран! Ес…ес!

– Вот тебе и «вау» и «ес», балбес!… Музей кирдык! – Аркадий демонстративно затянул у себя на горле веревку и изобразил столько эмоций на внезапно опечаленном лице, что проникшийся чужим горем иностранец начал думать, а не разнесли ли в щепы Третьяковку или исторический музей. Облизав мгновенно пересохшие губы, он первым делом спросил о цене:

– Сколько?

Аркадий обвел рукой весь товар разложенный на столике:

– За все?

– Ноу, ноу! Сталин! – иностранец показал только на шинель.