Страница 7 из 99
А затем распущенность, изнеженность и неосторожность разлетевшейся фанерой цивилизации внезапно с вас слетают, как груши от удара загулявшего в селе «Запорожца» по бедному дереву. Те, «Кто Пережил», через неделю мух уже не ловили. Мушиная братия сама уже явно старалась от них держаться и «жюжжять» подальше в силу потенциального недружелюбия постоянно голодных человеков. Сама природа сделала нас в подсознании такими изначально, а пришедший «гросс бабах» подрубал, где ещё было надо, топориком обстоятельств.
Нет, — особенно кровожадными и тупо жестокими беспредельщиками, животными в кепках мы не были до этого, не стали и теперь. Мы просто осознали, что условия игры в новых реалиях обрели для всех несколько непривычный, но чёткий и не двузначный смысл. Что пришло всё-таки внезапно то, к чему мы были практически готовы, чего фактически ждали. И что право «стрелять и беречь» всучено нам в руки отныне и надолго вместо права «бежать и терять».
Это было из некоторых, немногих приятностей, принудительно принесённых в этот мир куском неведомых земной науке камешков и сплавов. Грубо говоря, время молчаливого зубовного скрежета и «тихих пуков» по подворотням прошло.
Слишком многое, если не сказать всё, было оставлено, безвозвратно потеряно нами в прежнем, «нормальном», «цивилизованном» существованиижизнивилизованнойвилизованной», о только увижу.
В ЭТОЙ жизни, что казалась нам теперь уже привычной и, на удивление, почти правильной, у нас больше, — уж простите великодушно! — не было ничего ЛИШНЕГО.
Что там говорить, — я никому и ни за что не отдал бы теперь и огрызка от червивого яблока. Как и засохшего стебелька порченного долгоносиком риса, будь это всё у меня этим или даже позаследующим летом!.
Жаден ли я так стал, или всё-таки вынуждено умён? Разберусь на досуге со своим порочным и недостойным поведением. Как доберёмся на Базу. Так поначалу полушутя мы называли наше на совесть заглублённое жилище. Позже «имечко» прижилось.
Конечно, до Базы в полном смысле снабжения и повальной затаренности на государственном уровне ей далековато. Но зато теперь у нас там было, кроме совсем уж лишнего, пожалуй, всё самое необходимое. Всё, что я, и такие сумасброды, как я, смогли стащить в нору и сохранить. И о чём мог бы, да не смел теперь даже и мечтать, какой-нибудь нынешний полоумный лишенец, пробирающийся с оглядкой по какой-нибудь загаженной, опасной для здоровья — во всех смыслах — территории, и прижимающий к груди заветный грязный пакетик со случайно выловленной у берега полутухлой рыбкой.
У нас же был своего рода последний бастион, оплот, крепость. Наследный «Терем опрокинутой навзничь эпохи», чтоб я был здоров, пока никто рядом не болен!
… Уж неведомо, кто там, наверху, в Отделе кадров, тиснул при рождении нам в метрики «не забыть бы чего надоумить», но дело своё этот тип знал железно. Те, чьи тяжёлые, заработанные на ниве безостановочной машины бизнеса рога, инсульты, любовь к излишней крутизне и удобствам не давали покоя в прошлой жизни, — все они так и попёрли с дорогими кожаными чемоданами, при постах и регалиях, в Небытие.
«Спец по рекруту» явно всучил им в руки горящую, в прямом смысле этого слова, «путёвку», и пустил вплавь устраивать себе прибыльный бизнес и вертикаль власти где-нибудь в последующих жизнях.
Остальных, нас, — орущих, обоссаных и мокрых, — он собрал ещё в родильных домах и долгие годы вкраплял им в голову, — с покрытых первородным пушком родничков и до первых седин, — некие невообразимые и дикие, на первый взгляд, идеи.
Взрослея, мы привыкали к пальцу у виска, старательно «заводящему» мозги у собеседников, но бредней своих не оставляли, стараясь при этом выглядеть «как все».
И тихо, терпеливо, — в стороне и без поднятия маршевой пыли и трубных звуков, — мы «лопатили» то, что сделало нас сегодня Живыми.
Это невозможно назвать страхом, «манечкой» или одержимостью «идеей Фикс».
Нет, — просто мы откуда-то твёрдо знали, что ЭТО рано или поздно случится. Что созвездие Небесной Лопаты обязательно примерится на замах к темечку Земли. И что к этому неплохо было бы подготовиться, что ли? Делай, что должно, и будь, что будет. Так, кажется?…
…Камешек ударился в рыхлую верхушку глиняной насыпи и скакнул в сторону, давая понять, что можно безопасно высунуть грязное, опухшее от сырости рыло, и встать в полный рост. Хотя к чему спешить? Стоит только присесть, как наваливается лень…
— Чё это вы там притихли? Обделались совсем? Вылазь, тут всё путём. — Голос нашего «ударного кулака» задирист и насмешлив.
— Ого! Герой, что ли, выискался?! Иди, попугай ещё, чего там бродит. Вон ты у нас какой большой!
— Ты там это, посмотри в лесу получше. Там точно что-то есть, — злое и страшное! Ты тоже. Вот и посоревнуйтесь! Нее, не вылезем пока, и не проси! — стараемся не остаться в долгу.
Пусть там вот и повыпендривается, шутник. По окрестностям побегает. «В спецназ» поиграет. Одна морда вон кошмарная чего стоит… Увидь такое — и сердечный приступ тут как тут. Вот уж уродилось-то…
Вурдалак, и всё тут! Иначе и не подумаешь, храни Господи…
Не знай я его так хорошо, при случайной встрече с ним тут же нажал бы несколько раз на курок, клянусь! Для верности. Даже держи он смиренно в руках просвирку и Библию. И ещё вполне натурально считал бы, что совершил для мира исключительно благое дело…
Так что пусть там потопчется и посопит сердито, умник. А мы посидим тут с Шуром, отдохнём пока, покурим спокойненько…
Экий красавец, однако! Впрочем, на самом деле любим его, как брата.
Хихикая потихоньку, действительно закуриваем, пуская дым в небо… Лишний привал перед последним броском. Думаю, он не повредит. Потому как ноги гудят, — сил нет!
…Огромный, как медведь, торчащий там пень пнём Упырь кажется глыбой на фоне рыдающего последнею бурою листвой леса. Я и сам не малыш, и похвастать оставшейся «статию дубовой» и по сей день ещё могу, но этот Монблан приплюснутый всё же покрупнее меня будет.
Стоит расслабленно. И не сердится, ну надо же! Улыбается, рожа, будто сотенную долларов ещё при той жизни нашёл.
Это я отмечаю сразу. Значит, всё в порядке, и есть ещё время перевести дух.
Поэтому ненадолго прикрываем воспалённые глаза, и устало курим.
Раз наш лысый «панцирный броненосец» спокоен, значит, и мы передохнём, пока он там от нас всякую опасность своим страшным обликом отпугивает. Значит, сзади в него не смотрит из лесу ничей прицел.
И что в этот момент он не гадит отважно в штаны, стоя на самодельной мине или подобной пакости, на которые внезапно, как выяснилось недавно, тоже оказались горазды некие, пока ещё неизвестные нам лица.
По правде говоря, не ожидал, что искусством окончательно и бесповоротно портить венец природы, доводя его до состояния воздушного фуа-гра, в этом районе будет всерьёз владеть ещё кто-то, кроме меня, любимого и одарённого.
По предварительным моим сведениям, все жалкие остатки коренного населения и случайно уцелевшего дачного перелётного сообщества в этом деле были подкованы хуже каменотёса, танцующего по поручению профсоюза медиков вальс бабочки.
Тем более по силам было украсть, объегорить, оскорбить, дать спьяну соседу по башке корявой тупой тяпкой. По крайней мере, в этом районе и на ближайшую зиму таких «способных» не должно было быть точно. Что ж, видимо, уже дополз к нам кто-то уцелевший из городского гарнизона. Эти ещё что-то могут. Десантники и прочее там… баловство. Азы науки да на все руки. Со всякой скуки. Нахватавшиеся верхушек вчерашние прыщеносые рэперы.
Пара непонятно как, но доживших до светлого «сегодня» ублюдков из городского наркоэскадрона уже оставила нам здесь «на вечное хранение» свои лапти и прочие трудноносимые «запчасти». Прямо на наших глазах.
Собирали мы их потом долго в лукошко, как грибы, — по кусочку, по лесочку. Не люблю я вонищи буквально под окнами фазенды, да и заразу прикармливать не хочется, потому иногда в таких случаях прибираться жизненно необходимо. Видимо, с парой консервных ножиков и «запасным указующим» пальчиком шли к нам, — погрозить, попросить, наверное…