Страница 36 из 99
Благо, что по таким погодам даже голожопые недруги, будь такие в пределах досягаемости, сидят по норам, у кого уж какая есть. Поэтому База получила небольшую передышку. Можно сказать, отпуск. Хотя часовые по ночам до рези в глазах всматривались в завесу пороши, изо всех сил стараясь не расслабляться и не успокаивать себя отсутствием посягательств. Иногда нам казалось, что далеко-далеко сухо потрескивают выстрелы. Тогда мы гадали, — кто кого там добивает за суровым снежным саваном?
Снег старательно глушил звуки и путал нам их направления. И всё чаще я подумывал о том, — не промёрзли ли языки воды между нами и хребтом настолько, что смогут пропустить в последнюю для кого-то атаку лёгкие, стремительные тела? Последний раз бухта замерзала более полувека назад. Было такое чудо. Храни нас, грешных, Господи….
За этот период мы не спеша и очень удачно переселили наших соседей в насосную, снабдили необходимыми средствами связи, и договорились обо всех нюансах сосуществования.
В эти же дни на нас свалился и нежданный «подарок». Как только разразилась катастрофа, после собак почти тут же исчезли и кошки. Их попросту, как видимо, съели. Оставшаяся часть, не будь дурой, сдриснула, задрав хвосты, куда-то в неизвестном направлении. Говорят, иногда в лесах некоторое время ещё слышали их вой и драчливое мяуканье. Но потом и оно как-то стихло.
Голод наступал и на людей, и на животных. Первые манили и караулили вторых; вторые от голода, плюнув на гордость и опаску, выходили на зов или к засаде, и становились весьма нелёгкой, но добычей.
Ранним утром мы проснулись от стука входной двери и пронзившего помещение истошного мяуканья, больше похожего на вой. Лондон притащил в ободранных руках молодого кота, почти котёнка.
Ошалев от запахов крови и готовящегося впрок мяса, несчастный забрёл на двор и полтора часа играл в прятки и догонялки с часовыми. Упрев и вдоволь наматерившись, мужики загнали хитрюгу под поленницу и «повязали». Слегка одичав без жилья, кот вначале устроил форменную истерику, но затем как-то обмяк и жалобно замяукал, жалуясь на худобу и несладкую волю. Оно и понятно, — крысы живут там, где безопасно. Но при этом их стало так до чёрта, что они, видимо, иногда закусывали и неосторожными котами. Благодаря моим мерам у нас в помещениях их не было. А тех, что бегали по двору и округе, мы ради пользы и развлечения поручали отстреливать детворе и женщинам из воздушных ружей. И тренировка, и охрана своей спокойной жизни и запасов.
Потому на кота я вначале глянул критически… Шкура у паршивца никуда, а с голодухи не пухнем. Но, рассудив, понял, что просто прибить его не смогу, — жалко, а добром эта гадина теперь попросту не уйдёт. И махнул рукой.
Рыжая сволочь, словно застоявшийся без работы бульдозер, ломанулась на брошенные ему кем-то кишки и требуху котика, при этом пожирало всё подряд нещадно и в диких количествах, урча и воя, прижав уши к дурной башке. И издавая при этом ещё массу диких утробных звуков, словно пирующий Минотавр.
Услышь такое в ночи — недолго и штаны не успеть снять. Я потрясённо покачал головой и подкинул Гадюкину ещё. Что-то в его морде и поведении напоминало мне мультик про шпиона Гадюкина. Так и буду звать рыжего шалопая с порванными вдрызг ушами.
— И попробуйте только мне закормить «кису»…, - буркнул я, закуривая.
Сожрав и проглотив с полведра, кот вывалился на подгибающихся ногах на улицу, шагнул пару шагов…и попросту рухнул на бок под навесом, где и отрубился обморочным сном.
— Ишь ты, плесень, — потрясённо протянул Юрий. — Жрать же ты горазд…
— Будет воровать — прибью, — Шур даже не обернулся на клоунаду «хвостатого полосатого».
В этот момент раздался свисток. Справа подавал условный сигнал Лондон. Рядом с ним уже пристраивал «Тигра» сын.
— Человек. Идёт, не скрываясь. — Голос моего пострела слегка напряжён, но в нём нет страха. Молодец.
Кого ж ты, котяра, ещё к нам в гости в этот день с собой привёл?! Вроде и умыться сил у тебя не оставалось. Всматриваюсь вперёд. Действительно, что-то вроде движется. Поднимаем на всякий случай стволы. Из помещения выскакивают остальные, — одеты, вооружены, готовы.
Вампирище, как всегда, «довооружён» ещё и куском чего-то съестного во рту. Броневик на дозаправке, ни дать, ни взять!
Из белесой мглы выступила и окончательно сформировалась фигура. Лицо почти целиком закрыто тряпьём. Ноги — в подобии тканевых онучей. На человеке намотано и одето столько, сколько в состоянии натянуть пара человеческих рук без посторонней помощи. Оружие тянет за ствол по снегу. Человек явно один. И знает это место преотлично. Метров за двадцать до забора, пошатываясь, он останавливается.
Роняет в снег оружие. Поднимает голову кверху и просто измученно кричит:
— Босс! Боо-о-осс!!!
Точнее, не кричит. Донельзя хриплый, осипший рёв раненого зверя трудно назвать криком человека.
Человек хронически, насмерть простужен. И полностью лишён сил. Падает на колени; не удержавшись, он опускается уже на четвереньки. Чёрные, растрескавшиеся от мороза, руки с трудом сжимаются в кулаки, ломая и загребая непослушными пальцами всё прирастающий морозной крепостью наст.
— Босс… — он раскачивается и мотает головой, словно медведь.
Спускаюсь со стены, мимоходом бросив:
— Гришин. Откройте ворота и затащите его.
… Супруга тихо притворила за собой дверь. Зябко передёрнув плечиками, повыше натянула наброшенную на плечи куртку. На секунду от неё пахнуло медикаментами, как в старые, добрые времена её тогдашней работы. Мороз тут же украл эти непривычные ему запахи, брезгливо подкинул и развеял по тихому воздуху.
Я стою под мелким, «крупяным» снежком с сигаретой. Он молотит по носу. Едва видимый сизый дым растворяется торопливо и легко. Кавалькада мыслей носится в моей голове. Хорошо.
— Как он?
Помолчав, жена удивлённо мотает головой:
— Поражаюсь, как он жил. Чем жил? В его организме нет почти ни одного не простуженного или не отмороженного органа. Ухо оторвано или отрезано. На спине резаная рана, ноги в гематомах. На ранах корки приподнялись, гной просто рвётся… Лицо чёрное и всё в трещинах. Сукровица постоянная. И вдобавок он, очевидно, не в себе. Только в таком душевном состоянии можно протянуть, живя лишь на износ.
Молчу, обдумывая сказанное.
— Будет жить? Или…?
— Если переживет ночь, то кажется, что встанет уже чуть не завтра. У него какой-то внутренний жар. Всего трясёт, бредит. Мечется. Ужас какой-то… Как зомби.
— Привяжите. До прихода в себя. — хочу говорить твёрдо.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?! У человека всё тело — сплошная рана, а ты…
— Я сказал. Снотворное. И привязать его. Покрепче.
Уходя, я чувствовал, что она осуждающе смотрит мне вслед. И я её не виню. Просто так надо. Огонь «боевого» безумия пожирает человека не только изнутри…
Эту ночь нам всё-таки пришлось просыпаться, когда Гришин бессознательно мычал и старался сорвать бинты.
Хорошо ещё, что у горстки выжившего человечества пока есть сильное обезболивающее…