Страница 27 из 51
– Давайте-ка перекусим и сменим тему, – предложил я.
Оседать в кафе мы не стали. Просто купили по паре хот-догов и по банке окрыляющего «Рэд Булла» на брата. Платил, естественно, Пискунов, торгуясь с нами за вторую порцию сосисок, как за тушу говядины.
На развязке с Рублевкой мы были вынуждены остановиться. Как раз под мостом, по которому нескончаемый караван машин стремился в сторону Жуковки и Барвихи. На нас легла тень, и в приоткрытые окна сразу забрался холод.
– А еще говорят, что это не действует на психику. – Вован усмехнулся и покачал головой.
– Это так, про себя, отвлеченно, или по нашему делу? – поинтересовался Голев.
– По вашему, разумеется. Я о лунном затмении.
– Что ты можешь о нем сказать?
– Самое примечательное с точки зрения истории полное лунное затмение случилось первого марта 1504 года. Колумб, находящийся тогда на Ямайке, умирал от голода вместе с командой. Ямайцы не давали им еды и воды. Но он знал, что через день будет затмение, и сказал вождям о том, что украдет у них луну, если те не дадут ему и его людям пищи. Ямайцы посмеялись и ушли. А ночью исчезла луна. Ямайцы очень сильно испугались и принесли жратвы. Колумб пообещал луну вернуть и обещание сдержал. Люди тех времен верили, что, когда с неба исчезает луна, рождается сын дьявола…
– Продолжай, пожалуйста, – благожелательно сказал Голев.
– Двадцать первого февраля этого года луна снова окрасилась в кровавый цвет…
– И случилось это, конечно, именно в високосный год, – кивнул и поправил очки Голев. – Я не удивлен.
Володя почесал бровь и вздохнул:
– В ночь затмения луны люди ощущают затруднение дыхания, сердцебиение, но хуже всего приходится гипертоникам и психам. Здоровые люди впадают в панику.
– Когда это было? – наморщил лоб Гера.
– Двадцать первого февраля…
– А я ничего такого не чувствовал.
– Это потому что ты безмозгл и бессердечен, – вывел Голев. – Владимир, а вы слышали что-нибудь о сине-зеленых водорослях? Это в продолжение темы.
Вместо ответа Володя посмотрел в зеркало.
– Я вижу эту телку за рулем «Мазерати» уже во второй раз за сегодняшний день. Удивительно, как она до сих пор жива.
Крайний левый ряд продвинулся в пробке, и «Мазерати» поравнялся с нашим седаном.
Тонированные стекла в «Вольво» были опущены до предела – мы курили, не останавливаясь, – и поэтому одновременный поворот головы в сторону телки выглядел несколько нагловато. Я даже не удивился, когда увидел в окне черной приземистой иномарки средний палец.
Кажется, именно этого и не хватало Пискунову для взрыва. Чека из него была выдернута ночью, и все это время пороховой столбик гранаты тлел, приближаясь к взрывателю. Вид обращенного в небо тонкого длинного пальца с ногтем, похожим на коготь ленивца, но алым и остро заточенным, сыграл роль катализатора. Виктор Сергеевич обезумел.
Он навалился на сидящего с краю Мокина, и выставил в окно обе руки.
При виде двух толстых, как сардельки, пальцев зрачки телки, переживающей бальзаковский возраст, расширились до предела. Из лучистого подобия божьего, на которое она тянула до жеста рукой, она превратилась в ту, что была рождена в ночь с двадцать первого на двадцать второе февраля. Когда луна была красна, как глаз алкаша.
Стекло с визгом опустилось, и через секунду Пискунов взвыл от боли. Отпрянув на свое место, он, ощерившись, смотрел на две свои скрюченные пятерни.
Леди в «Мазерати» с сатанинской улыбкой убирала в окно щетку для сметания снега.
– Стерва-а! – рычал Пискунов, и сигарета в его зубах дергалась, как стрелка полиграфа. – Она мне руку сломала!..
– Мне кажется, есть за что, – дипломатично заметил Володя.
Обезумев, Виктор Сергеевич ухватился за ручку двери.
– Куда?! – рявкнул Володя. – Мы дверь к двери стоим!! Только поцарапай мне машины!..
Из окна «Мазерати» раздался злорадный клекот.
– Ну, чувырла-а… – многообещающе провыл Пискунов, выдернул из зубов сигарету и, прицелившись, запустил ее в щель окна итальянской иномарки, которая благодаря сообразительности водительницы становилась все меньше.
Окурок попал точно в цель. Пролетев между головой дамы и зеркалом, он упал на приборную доску и скатился на коврик.
Пришло время торжества Пискунова. Заставляя себя хохотать, он выглядел как идиот.
Внезапно хохот прекратился, а Мокин стал предпринимать все усилия, чтобы побыстрее поднять стекло. Стекло он поднял, но уже тогда, когда в салон влетело содержимое битком набитой пепельницы из «Мазерати».
– Да вы что творите, мать вашу?! – взорвался вслед за Пискуновым Володя. – Это просто пробка! Дорожный затор! Остановка автомобилей! Это не Оренбург, здесь не нужно хамить и ругаться, потому что стоять придется не две минуты! Умные люди в пробках знакомятся, рожают, назначают деловые встречи и даже занимаются сексом! Вы же, придурки, за одну минуту нажили мне на голову врага, засрали салоны двух машин, и еще неизвестно, кто эта ненормальная баба!.. Завтра ко мне приедет на двух джипах стая гомосеков, и они будут иметь меня, по очереди заглядывая в Камасутру!
Дама за рулем «Мазерати» опустила стекло и начала что-то говорить.
Мокин опустил стекло, и я расслышал лишь конец фразы:
– …в рот, жопу и уши!
– Кому это она? – громко и насмешливо спросил Виктор Сергеевич, хотя адресат этого почтового отправления для него был так же очевиден, как и для нас.
– Тебе, тебе, петух драный! – подтвердила наши мысли дамочка.
Зарычав, аки зверь, Виктор Сергеевич провернулся на сто восемьдесят градусов, схватил что-то с задней полки, и не успел я опомниться, как раздался этот зловещий свист, через мгновение превратившийся в шипение…
– Все, пробка тронулась! – вне себя от ярости, почти фальцетом прокричал Володя. – Пристегнитесь, козлы!.. Я сейчас буду уходить от «Мазерати» так, чтобы эта баба не срисовала мой номер!..
Я не большой мастак описывать автогонки. Могу лишь сказать, что четырежды я закрывал глаза и трижды вспоминал, как отец на мое семилетие купил трехколесный велосипед. Вот радости-то было… Я катался по двору, а у подъезда стоял младший брат моего дружка детства Сашки Забалуева, Митька, и я всякий раз, проезжая мимо и угорая от счастья, кричал ему: «Привет, толстый!»
– Где мы? – хрипло спросил Виктор Сергеевич. Взлохмаченные брови его, ресницы и весь он по пояс казался посыпанным мукой и был похож на забухавшего и пропустившего Новый год Деда Мороза.
– В пиз… в Мякинино, козел! – срывая голос, прокричал Володя и резко затормозил. – Идите, пожалуйста, на хер! Все! И удачной вам охоты, Ка-ы!
Резко упав на мои колени, он клацнул ручкой, и распахнувшаяся дверь открыла передо мной свободу. В салоне сразу запахло гарью, и ноги затянуло холодом.
– Владимир, прости нашего друга, – попросил Голев, который первый из нас сообразил, что поиск «Геленвагена» без транспорта и опытного проводника затрудняется, если не сказать больше. – Его можно понять, у него жена – крыса.
– А сам он кто после этого?
– После того как у него жена крыса?
– Нет, после того, что сделал!
– У него шок.
– В шоке люди растениям подобны!
– Он с цепи сорвался.
– Это больше похоже на правду.
– Прости нас, Володя, – сказал Голев, кладя ему руку на плечо. – Это больше не повторится.
– Конечно, у меня же больше нет огнетушителей, – поскрипев зубами, Володя скинул руку Голева с плеча и положил свою на спинку соседнего сиденья. Взгляд его, устремленный на Пискунова, был столь долог, что я дважды успел почесать ухо. – Сколько вам лет?
– Пятьдесят один.
– Пятьдесят один… – повторил Володя. – Вы прожили на этой земле полвека. Вы дважды видели комету Галлея. И если бы вы были сейчас в кокаине, я бы ваши поступки с трудом, но все-таки понял. Как прикажете понимать вас, если вы весь в огнеупорном порошке?
– У меня нервы на пределе, – повинился Пискунов. – Я сам не свой… «Рэд Булл»… вставило…