Страница 26 из 51
У Поликарпа потемнело в глазах. Он их закрыл.
– Гурам мне сыном был, а ты его гадишь, мусор продажный…
– Не ври, никогда он тебе сыном не был! Познакомились вы с ним шесть лет назад, под Красноярском, проснувшись однажды в одном бараке!
– А разве душа болеть не может о человеке, который родной не по крови? Ты представь, что было бы, если бы подобное с твоей женой случилось…
Где-то там, в кабинете, далеко от дома Поликарпа, раздался такой шум, словно кто-то перевернул стол и стал пинать его ногами.
– Гнида! – проорал Ююкин. – Ты мою жену не трожь, сучара зоновская!.. Вы… вы все там за нее в ответе, понял! Все, кому я ездить разрешаю!
– Я звоню Анатолию Георгиевичу, – спокойно сообщил Поликарп. – Придется сказать, как ты помогаешь, и попросить помощи у него. От тебя мне больше ничего не надо.
– Делай что хочешь, но речей таких больше не веди, – бросил в ответ Ююкин, вытаскивая из-под стола кейс и вынимая из ящика большой охотничий нож – подарок Анатолия Георгиевича в память о большом сафари в Миомбо.
Через минуту замки отщелкнулись и кейс распахнулся. Как Ююкин и ожидал, в нем находилось двести тысяч долларов. Двадцать банковских упаковок стодолларовых банкнот.
– Вера сегодня привезет с салонов семьдесят, – по-домашнему рассудительно подумал он. – Уже кое-что. А этого «спасателя» честного, что пытался за кейсом следить, надо бы уволить. Хотя, может, он и не честный. Кто сейчас честный?
Последующие полчаса он провел с пользой для себя и во вред организации, где работал на высоком посту. Набив кейс неактуальным компроматом, подтверждающим связь Гурама с отдельными представителями московской милицией, Ююкин переложил деньги в сейф, а на кейсе захлопнул замки.
Он уже потянулся к придвинутому к рабочему столу сервировочному столику, чтобы включить чайник, как зазвонил телефон.
«Неужели снова Поликарп? – подумал он. – А куда ему деваться? Перебздел, пар спустил, а теперь ласка из него прет. Анатолий звонить не будет, потому что деньги Поликарп как раз Анатолию возит. А тому совершенно неинтересно, что с Гурамом и в чем тот возил бабло. Он просто скажет Поликарпу: „Мне какая разница, что там у тебя происходит? Мне нужны мои деньги, и где ты их возьмешь, меня не касается. Не умеешь справляться с проблемами – не беда. Уже сейчас человек пять в очереди на твое место стоят“».
Но это был не Поликарп. Звонил Мичугин, начальник ГИБДД Западного административного округа.
– Геннадий Петрович, простите за звонок… Я с ума схожу оттого, что именно мне нужно сообщить вам об этом…
– Что такое? – осевшим голосом просвистел Ююкин.
– Ваша жена, Геннадий Петрович… на МКАД…
IX
Шилов
Желание найти в Москве серебристый «Мерседес Геленваген», хотя бы и с известным номером, само по себе авантюрно. Мы искали машину, не используя доступные милиции способы. Но эти способы и не годились. Какой дурак будет работать на машине, оформленной на свое имя? Скорее всего, в регистрационных документах значится, что «мерин» принадлежит какой-нибудь Пелагее Кондратьевне, одна тысяча девятьсот второго года рождения, а кому она давала генеральную доверенность – тайна, покрытая, как говорится в экранизированных произведениях Стивена Кинга, мраком. Володя уверял, что джип, скорее всего, привезен из Польши или Прибалтики, где проходил предпродажную подготовку. В одной из подпольных мастерских, специализирующихся на сбыте в Россию «подержанных автомобилей», его сплющенную раму растянули грузовиками в разные стороны, приварили к нему от двух собратьев все необходимое, а потом покрыли новой кузовной жестью и лаком. Получился автомобиль, находящийся в ОТС, с малым пробегом.
– Для вящего понта еще было указано, – говорил Вова, – что машина принадлежала сыну Гиммлера или папе римскому. Так в позапрошлом году толкнули один «Фольксваген Гольф». Если бампер к бамперу поставить все тачки, которые были привезены в Россию из-под задниц известных в Германии людей, то получится пробка от Берлина до Москвы.
– Нам хорошо бы успеть до восьми вечера, – говорил он, – высматривая на МКАД традиционно квадратные очертания «Геленвагена».
– Почему не до девяти? – взволновался Пискунов, для которого цифра «9», точнее сказать, ее временно́е подобие – «21», была точкой краха. В девять он должен был приехать домой на «Ауди», купленной у вертлявой суки, жены какого-то элитного мусора. Сука Тину предупредила об этом так, невзначай.
– Потому что в восемь начинает темнеть, на работу выбираются только самые отчаянные «таксисты». Остальные уходят в отстойники и сдают заработок в кассу. Тридцать тысяч уплывут. После этого возвратить их невозможно.
Пискунов застонал и покрыл матом весь белый свет.
– Честно говоря, я не понимаю, как мы вернем эти деньги сейчас, если найдем тех уродов…
Это было похоже на удар под дых. Витя, наш босс, утратил оптимизм и на глазах скис. В салоне «Вольво» началось волнение, объяснить которое я мог, а Володя – нет. Голев и Мокин сражались, не щадя живота, за первую сетку и ежемесячные премии. Теперь, когда мы ввязались в пошлое дело, вопрос стоял уже не о повышении денежного содержания дорожной ремонтной бригады, а о сохранении прежнего содержания. Это стало понятно только сейчас. Утратив тридцать тысяч, жену и все, что с ней связано, а связано с ней было, как уже говорилось, все, что Пискунов имел, этот человечек, совсем недавно устроивший торги в вагончике за чужие (чужие, государственные!) деньги, мог просто наказать нас. Отомстить за собственное лузерство. Урезать премиальные и платить впредь по низшей сетке. Вот отчего салон загудел, а Володя взволновался – он не был свидетелем исторического торга в вагончике.
– Надо что-то делать.
Я ушам своим не верил. Гера Мокин предлагал план действий. Все пять лет, что я знаю его, ему было совершенно наплевать на все. И вдруг такая прыть! – он предлагает. Не бог весть какое конструктивное предложение, но сам факт дорогого стоил.
Неожиданно Голев резко сказал:
– Нам нужно оружие!
У Володи сорвалась с руля рука, и «Вольво» вильнул в сторону.
Я внимательно посмотрел на Голева. Он смотрел на дорогу, вытянув худую, поросшую пухом, как у гуся, шею, и поправлял очки своей веснушчатой рукой.
– Пара пистолетов, не больше, – сказал он, играя желваками на скулах. – И патронов к ним штук двадцать. Мы поставим моджахедов на колени и приставим стволы к их затылкам. В такой ситуации трудно не расстаться с тридцатью тысячами. Тем более чужими.
В салоне повисла такая тишина, что ее можно было резать ножом. Было слышно, как форсунки в двигателе плюют топливом на искру.
– Кто это говорит? – восклицаю я. – Человек, участвовавший в пикете перед посольством США во время провозглашения независимости Косова?
– Жизнь назначает новые ориентиры.
– Ни хера себе, ориентиры, – через силу выдавил Володя.
– А я за Ромыча, – прогавкал Мокин. – Бить сук! Вырезать как класс!
– Мои мозга мне подсказывают, что мы уже не можем остановиться на полпути, – этим политкорректным замечанием Пискунов и взял на себя ответственность за будущее и увел в сторону свою ответственность. Узнаю человека, погубившего моего папу.
– Я знаю, где взять пару дешевых «ТТ».
– Да идите вы к чертовой бабушке! – запротестовал Володя. – Это что, не было шуткой?! Что значит – мы не можем остановиться? Я очень даже могу! Сейчас остановлюсь и сгружу эту армию сопротивления на обочину.
– А ты чего молчишь, Шилов?
Я повернулся к Голеву и ужаснулся стальному блеску в его глазах.
– Господа, вы впихиваете в меня невпихуемое…
– Не увиливай, – приказал Мокин, – сейчас тот самый момент, когда каждый должен или смириться с беспределом, или… короче…
Мне хотелось дослушать, как у Геры получится договорить эту космической для него длины фразу, но все испортил Голев.
– Или отнять у скотов тридцатку Пискунова.