Книга Страха

— Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет? — обратился черт к ближайшему соседу.

— Да, действительно, — согласился тот. — Только не пойму, чем именно.

— Не хотел бы вас пугать, — слукавил черт, — но, по-моему, пахнет серой.

— Да, пожалуй… В самом деле, серой! А я и не догадался.

— А вы понимаете, что это значит?

— Понимаю. Это значит, что я плохо разбираюсь в химии. Но ведь я по образованию гуманитарий…

— Нет, что значит запах серы — вы понимаете? Ведь это значит, что рядом черт!

Последние слова черт прокричал неожиданно громко, так что пассажиры вокруг обернулись. Водитель эскалатора отметил про себя, что это уже попахивает пунктом"…производить шум, пользоваться громкоговорителями".

— Что вы имеете в виду? Что значит "черт"?

— Вот что это значит! — прорычал черт. — Это значит ужас, летящий на крыльях ночи!

(Снова получился пафос, но сейчас уже было не до стиля.) Черт распахнул свой плащ, и полы его превратились в черные перепончатые крылья, огромные, метра по три каждое.

"А вот это уже называется"…провозить багаж, сумма измерений которого по длине, ширине и высоте превышает полтора метра"", — рассердился водитель эскалатора и вызвал полицию.

Паря над эскалатором, черт внимательно вглядывался в лица пассажиров, но вместо надлежащего страха он читал на них лишь вопрос: "Эффектное шоу, но непонятно, что конкретно он рекламирует?"

Если гражданское население этого города оказалось таким бездарно бесчувственным, то чего было ждать от полиции? Эта публика всюду одинакова — без фантазии. Черта вывели из метро, да еще и целый час продержали в участке, внимательно изучая изъятые у него зерна паники — не наркотик ли?

Черт уныло брел по мостовой, усыпанной осенними листьями. Неужели никак нельзя помочь этим людям, неужели никак невозможно подарить им страх? А может быть… прокрасться в какую-нибудь конюшню и намылить мылом коня? Ведь каждый знает, что если на конюшне конь в мыле, значит, поблизости нечистая сила! Да нет… Не прокатит. В любом другом месте прокатило бы, но здешние дурни просто решат, что коня кто-то моет…

Поздним вечером черт сидел в баре и глушил тоску спиртом. Тоска уже практически оглохла, когда за столик к черту подсел длинноволосый юноша.

— Вы позволите? Извините, что я вас отвлекаю… Но ведь вы черт, верно?

Черт согласно кивнул.

— Я знаете что думаю? Может, вам учеников себе набрать? Меня, к примеру. Ну и еще несколько человек найдется. Мы будем везде с вами ходить, записывать, что вы говорите. Потом один из нас вас предаст. Я, к примеру. Договоримся с властями, чтобы вас арестовали и приговорили к смертной казни. Вас, значит, казнят, вы, значит, повисите дня три на перевернутой пентаграмме, а на третий день провалитесь в Преисподнюю. Ну или, там, отправитесь к бабушке своей на Кулички. Тогда вы тут у нас сразу станете популярной фигурой! О вас легенды начнут слагать всякие последователи. Я, к примеру… А?

— Ты че, сатанист, что ли? — лениво поинтересовался черт, глядя на юношу сквозь стакан.

— Ну, типа того.

— Да нет, чувак. Бесполезно. Если ваши души черствы как камень, страх в них не поселится. Вас ничто не спасет. Вы безнадежны.

Ночью черт пришел на вокзал и купил билет до станции под названием "Лучше вообще не знать, что на свете есть такие места".

ВИКТОРИЯ РАЙХЕР

Из цикла "Незаконные сказки"

МУЗЫКАНТ

Почему я чувствую, что существую, только когда на меня смотрят твои глаза?

— О господи. Какой ужас. А ничего менее сусального нельзя было придумать?

— Да какая разница, с чего начать.

— Ну, будем считать, что никакой. Хотя я бы никогда в жизни не

— Так то ты. Слушать будешь?

— А то.

— Тогда не мешай.

Жил-был — ну, допустим, музыкант. Можно было бы назвать его художником, а можно — певцом, но пусть он будет музыкантом и пусть играет — на чем? Хочешь, на гуслях? Хочешь, на дутаре? Ладно, ладно, пусть играет на трубе. Тоже дело.

Жил-был музыкант, который играл на трубе. Он очень хорошо играл на трубе. Он настолько хорошо играл на трубе, что люди, слушавшие его, — честно говоря, тут должен был быть кусок по поводу "смеялись и плакали", но я

— Не надо.

— Ну да. Просто хороший музыкант.

— Ага.

И никто не знал, что у музыканта есть тайна. Все думали, что он — обыкновенный человек. Но на самом деле музыкант был необыкновенным — потому что на самом деле его не было.

Когда-то, давным-давно, мама музыканта (которая тогда еще не была ничьей мамой) очень хотела завести ребенка. Но ребенка у нее не рождалось и не рождалось, а она все старела и наконец решила сделать себе ребенка из своего отражения. Каждое утро она садилась перед зеркалом и начинала расчесывать волосы. Впрочем, нет. Расчесывать волосы — это не из этой сказки. Будущая мама просто садилась перед зеркалом и смотрела себе в глаза. Она пыталась оживить свое отражение. Отражение было упрямо и не хотело выходить из зеркальной рамы — но мама тоже была упряма, упряма и очень сильна. Шло время, и отражение постепенно поддавалось. Как-то раз оно шевельнуло рукой в тот момент, когда мама ничем не шевелила. Потом мама улыбнулась, а отражение улыбаться отказалось. А еще через день мама встала и отошла от зеркала — а ее отражение заплакало и двинулось за ней. Оно перешагнуло зеркальную раму и упало. Мама подбежала к зеркалу и осторожно взяла на руки то, что совсем недавно было ее отражением. Оно было еще очень маленьким и ничего не умело, и мама учила его всему: ходить, говорить, улыбаться; она часами смотрела на него, и отражение росло от ее взгляда. Все соседи думали, что у мамы наконец появился маленький мальчик, и все радовались за нее. И только сама мама знала, что ее маленький мальчик не похож на остальных детей: он существовал только тогда, когда она на него смотрела.

Стоило маме закрыть глаза или отвернуться, мальчик-отражение немедленно исчезал. А когда она поворачивалась туда, откуда он исчез, и смотрела на то место, где он раньше был, он появлялся снова. Маме было очень жалко своего мальчика, которому приходилось постоянно исчезать, поэтому она старалась спать пореже и никогда от него не отворачиваться. Шло время, мальчик рос, а мама старела. Ей уже было трудно все время смотреть на своего сына, и она заметила, что сын исчезает все чаще и чаще. Ему самому очень не нравилось исчезать, поэтому он упрашивал свою маму смотреть на него всегда — а она не могла. Послушай, сказала она ему как-то днем. Я скоро умру, но я не хочу, чтобы ты умер вместе со мной. А ведь ты умрешь, потому что после смерти я не смогу на тебя смотреть. Поэтому тебе нужно стать кем-нибудь, на кого все время смотрят люди, — и тогда, пока на тебя смотрят, ты будешь жить. Ладно, сказал мальчик и начал учиться играть на трубе. Труба валялась у них дома давным-давно, она принадлежала одному человеку, который недолго пожил с мамой в ее доме, а потом ушел неизвестно куда. Ушел, а трубу оставил.

Мальчик нашел трубу и стал учиться на ней играть. Правильно, сказала мама. Музыкант — это тот, на кого все время смотрят. Пока ты будешь играть, на тебя будут смотреть. Пока на тебя будут смотреть, ты не исчезнешь.

Мальчик оказался старательным и талантливым, в точности как его мама, поэтому довольно скоро он научился очень неплохо играть на трубе. Мама стала выводить его на рыночную площадь, где он играл для людей. Люди приходили послушать красивого маленького музыканта, смотрели на него с интересом, и, пока мальчик играл, а люди смотрели, маме мальчика удавалось чуть-чуть поспать. Когда мальчик стал совсем большим и очень хорошим музыкантом, его мама умерла. Она знала, что сын захочет поплакать на ее могиле, и заранее позвала на свои похороны побольше людей: на похоронах всегда смотрят на сына покойника, поэтому нет опасности, что он исчезнет.