Страница 37 из 55
— К чему это? — с досадой проговорил он. — Ты адъютант командующего армией, а не мой личный адъютант. Мне теперь адъютант не положен. Знаешь, что меня ждет?
— Что бы вас ни ожидало, я поеду с вами. Провожу вас! — настойчиво повторил Шпаго. — Я, правда, небольшого звания человек, но я коммунист, и с моим мнением не могут не посчитаться.
Честь ваша будет восстановлена!
— Ты думаешь? — оживился Харитонов.
Лицо его, — мгновенно просветлев, снова нахмурилось.
— Слушай, капитан, если на то пошло, буду с тобой откровенен, как всегда. Мне не безразлично, в каком звании бить врага.
Мизинцем или кулаком. Но ты видишь, что кулаком я не справился. Давай распорядись отъездом. А я пойду прощусь с сослуживцами.
Прощание было недолгим, Харитонов, ничем не выдавая своего волнения, держался просто. Он сказал, что и при новом командующем каждый должен отдавать свои силы и способности на разгром врага, как и при нем.
— Служим Родине, а не лицам… — напомнил он. — Честь Девятой армии должна быть восстановлена. Всю ответственность за это поражение беру на себя. Вам выражаю благодарность за честную службу. Как бы ни решилась моя судьба, одного права своего не уступлю — права защищать Родину в любом звании, пока бьется в груди сердце, пока голова на плечах!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В Шандриголове, где располагался в это время штаб Южного фронта, Харитонов, избегая встреч с бывшими сослуживцами, проехал прямо к коменданту и, позвонив от него в приемную командующего фронтом, доложил с своем прибытии. Старший офицер для поручений при командующем сказал, что о его прибытии будет доложено и о. дне приема он будет извещен. Шпаго тем временем договорился о квартире. Это был домик на окраине села с большим яблоневым садом. Легкие пушинки носились в жарко нагретом воздухе, перелетали с яблонь в степь. Дети обступили машину.
Харитонов, разостлав бурку на траве под яблоней, принялся развлекать их. Достав цветные карандаши «Тактика» и несколько пустых коробок от папирос «Аэлита», он живо набрасывал на внутренней стороне коробок красочные эскизы.
Ночь он провел без сна, обдумывая предстоящее объяснение с командующим фронтом. Но чем больше он думал, тем сбивчивее становились его мысли. Он вдруг почувствовал, как начало покалывать и нестерпимо ныть сердце. Он пробовал зажать его рукой, прижать к подушке, но оно не унималось. Боль сделалась невыносимой.
Лишь утренний короткий сон немного освежил его.
Поднявшись в обычный час, Харитонов приступил к утренней зарядке. Проделав несколько сложных упражнений, он растерся влажным полотенцем, выпил стакан крепкого чая и, решительно отогнав назойливые мысли, снова занялся с детьми, с минуты на минуту ожидая, что за ним пришлют. Но от командующего никто не появлялся. В нетерпеливом ожидании провел он весь следующий день-опять никто не явился. Дни проходили, а вызова все не было. Шпаго с утра куда-то исчезал, приказав Мише никуда не отлучаться от командующего. И Миша придумывал себе все новые и новые занятия по уходу за машиной.
Однажды Харитонов застал Мишу в расстроенных чувствах.
— Ты что? — участливо спросил Харитонов.
Миша долго колебался, прежде чем поведать генералу свою досаду. Оказывается, жена Миши прислала ему письмо, в котором она жаловалась на председателя колхоза и дружка Миши-Дениса. В детстве Денис упал с лошади, сломал ногу, в армию его не взяли, и он никуда не выезжал из родного села. Даша, жена Миши, поспорила с Денисом и в споре пустила самую, как ей казалось, острую, неотразимую стрелу: "Твоей Марине хорошо, когда у нее ты дома. А каково мне, когда мой на фронте кровь проливает?" Денис, нимало не смущаясь, срезал Дашу: "И без твоего мужика Красная Армия справится!"
Эти слова задели Мишу. Первым и самым понятным его чувством после прочтения письма было осадить Дениску. Даша именно за то- и предпочла Мишу другим ухажерам, что, будучи остра на язык, нередко терялась в споре, как выразился Миша, от недостатка образования. А он, Миша, умело отражал всех возражателей в любом споре.
Ответить на укол Дениса в первую минуту после прочтения письма представлялось Мише делом самым легким. Но каждая следующая минута ослабляла его задор.
Справится или не справится без него Красная Армия? "А вдруг и в самом деле справится?" — подумал он.
И чем больше думал, получалось не в его пользу.
"Но тогда что же такое я? Зачем меня оторвали от Даши? Зачем со мной разговаривают, как если бы я что-то значил? А медаль "За отвагу"? А то, что мне доверили жизнь генерала? Если бы не я, Харитонов мог попасть в лапы фашистов еще в Колларовке!
Кет, тут что-то не так!"
Он уже собрался было отписать Даше в таком духе. Но, поразмыслив, решил, что такое письмо нельзя посылать. Названия мест, где отличился в боях, писать нельзя-цензура не пропустит.
А так-кто же поверит! Бахвальство не к лицу сержанту и кандидату партии.
"Так как же написать?"
Долго думал он и решил написать так:
"А что касается, что без твоего мужика Красная Армия справится, ты Денису скажи, что, если б без твоего мужика Красная Армия справилась, его бы в армию не взяли, с тобой и малыми детьми не разлучили, так долго в армии не держали, и спал бы он с тобой на пуховой постели, как Денис с Мариной. А без него справляемся и просим об одном — чтоб наших жен не обижал, а помогал им давать фронту все необходимое для окончательной победы над врагом".
Харитонов с улыбкой слушал рассказ Миши. "Миша не только за себя ответил. Он за всех бойцов ответил. Если его призвали, — значит, без него не справятся. Не так ли и я должен решить этот вопрос? Я должен драться за свое место а строю!"
Другое чувство, вызванное в его душе рассказом Миши, относилось к жене.
Она писала, что вернулась в Москву, но встретились затруднения с постоянной пропиской. Она просила прислать адъютанта, чтобы уладить этот вопрос. Он ей ответил, что высылать адъютанта по такому делу считает неудобным, да и незаконным.
В следующем письме она написала слово «муж» в кавычках.
Он не понял, чему следовало приписать ее обиду.
"Благодарю за искренность, — писал он, — но для меня непонятно, почему ты слово «муж» написала в кавычках. Я считаю себя твоим мужем без кавычек. Как и-прежде, мои мысли только с тобой. Напиши, в чем дело. У меня дела идут не совсем гладко. Затерло на одной из очень важных операций. Потерял всякую человеческую норму сна и отдыха. Прилагаю все усилия, энергию и способности, но успеха желаемого пока не добился".^
Это он писал в конце марта, когда не ладилась операция под Славянском.
В следующем письме она сетовала на то, что он не отвечает на ее письма. Выражала опасение: получает ли он их? Жив ли он?
"Если ты занят, — писала она, — и не можешь отвечать сразу, поручи это адъютанту!"
Он снова должен был ей разъяснить:
"Письма и открытки получаю регулярно. Бессчетно благодарю, но отвечать на каждое не хватает времени. Ты на это не сердись.
Мой адъютант всегда со мной и временем располагает таким же.
Ему достается не меньше, чем мне, так что я не могу его утруждать. Решу задачу, высплюсь и отвечу так, как я привык писать тебе. Не односложно: "жив, здоров", а все, что накопилось в душе".
В следующем письме она объясняла, что значит «муж» в кавычках. Но это письмо пришло в день отстранения его от должности, и он на него до сих пор не ответил. Он был теперь в таком же положении, как Миша. Обыкновенной почтой невозможно было сообщить Наде о том, что произошло. К тому же он чувствовал себя не вправе огорчать ее таким известием. Но теперь, после беседы с'Мишей, Харитонов засел за письмо.
"Надюша! Ты пишешь, что для некоторых твоих соседок мужья в лепешку разбиваются. А я якобы слишком скромен, а скромность иногда бывает неуместна. Скромность никогда не мешает.
Для тебя я рад все сделать. Но больше того, что в моих силах, я не могу. Сейчас у меня дела далеко не веселые. Враг решил мстить за Ростов. Зезать нельзя. Прозевал-вывалишься из тележки с треском. Думаю, что меня еще хватит для того, чтобы покончить с фашизмом, если какая-нибудь случайная пуля или бомба не оборвет мое желание. Совсем недавно я чудом остался жив после одной из бомбардировок. Почему остался жив, когда несколько любимых друзей, бывших со мной, тяжело ранены, — и сам не знаю. Чудом вырвался из-под обломков и пламени разрушенного дома. Но это ничего. На то война. Здесь не у тещи на блинах!"