Страница 29 из 55
Секрет его состоял в том, что люди, сами того не замечая, метко характеризовали друг друга, когда никто их не расспрашивал.
Характеристики, которые давали они друг другу, поражали Володю своей точностью. Он не мог бы сам определить главное в человеке. Главное в человеке — как это теперь твердо заключил Володя-можно определить только с точки зрения тех, с кем этот человек соприкасался в деле. Успех или неуспех дела зависел от того, какими качествами обладал тот или иной человек и каких качеств у него недоставало.
Об этом не могли не говорить люди, отвечавшие за дело, потому что не могли не думать об этом. И когда они говорили так, как думали наедине с собой, то это и была правда, которую он хотел запечатлеть.
После того как Шиков счастливо, как показалось ему, выпутался из беды, он решил поговорить с Зиной. Он еще не представлял себе, — о чем будет говорить и чем кончится их объяснение, одно чувствовал он — это необходимо!
Он подстерег Зину у подъезда и пошел за ней по другой стороне улицы. Как он мог догадаться, она шла к дорожно-комендантскому участку, видно собираясь уехать на попутной машине.
Когда Зина очутилась на окраине, Шиков нагнал ее и начал уверять, что был пьян в ту памятную ночь, что пил он оттого… тут Шиков дал понять Зине о своем чувстве к ней. При этом он так вошел в свою роль, что ему и в самом деле начало казаться, будто то, о чем он ей рассказывал, так и было.
Он будто ничего не понимал, не помнил. Все было как во сне.
Во двор он вышел до того, как показался танк. Ему было душно, и он испытывал потребность в свежем воздухе. На дворе ему не стало лучше. Еще более закружилась голова, и он потерял сознание. Очнулся он от сильного удара. Он был ранен и обезоружен.
Его заставили поднять руки. Безоружный, в нетрезвом состоянии, раненый, он сделал это механически, не соображая, что с ним происходит. Даже если бы он был трезв, он бы не мог защищаться, не мог и убить себя. Как он очутился в танке, он не помнит. Он пришел в себя в хате, где кроме него было много раненых красноармейцев.
— За нами не было никакого надзора. Нас не лечили. Многие умирали от истощения! — проникновенно, тихим голосом продолжал он. — В хату, где я лежал, пришел сын хозяйки и сказал, что немцы отпускают по домам пленных, чьи семьи находятся в оккупированной зоне. Я обманул их, сказав, что моя семья находится в Херсоне. Вместе с одним бойцом, семья которого действительно находилась в Херсоне, я получил пропуск. По дороге я начал убеждать его вернуться в ряды Красной Армии. Он не пожелал. И тогда, оставив его, я сам начал пробираться к своим! Вот моя история! — заключил он. — Разве я нехорошо поступил, что вернулся? То, что я испытал, еще более ожесточило меня. И кроме того… У меня есть личный счет к гитлеровцам. Отец и мать погибли от бомбежки…
Я должен отомстить за них!
Кончив свою исповедь, Шиков глубоко вздохнул, будто стряхнув с себя какую-то тяжесть, как бы сказав: "Мне нелегко вспоминать об этом!"
Они подходили к дорожно-комендантскому участку. Зина, остановив попутную машину, пристально взглянула на Шикова, словно желала удостовериться в правдивости его рассказа.
Шиков смело посмотрел в пристальные глаза Зины, и то, что он прочел в них, успокоило его. В строго-недоверчивом взгляде ее глаз Шиков уловил беспомощность. Взгляд этот говорил: "Я стараюсь показать, что проникаю к тебе в душу, но я еще совсем неопытна и ничего прочесть в твоей душе не могу".
Зина отвела взгляд и быстро поднялась в кузов машины. Некоторое время виднелась ее стройная фигура, потом скрылась за поворотом.
Шиков медленно побрел к себе. На дежурство он должен был заступить вечером. Он решил отоспаться. Отоспавшись, он пришел к своему начальнику. Лучинин в эти часы никого не принимал, а только отзывался на звонки высшего начальства.
Шиков, сидя в приемной, принялся припоминать подробности своего объяснения с Зиной.
Поверила она ему или не поверила?
Поразмыслив, он понял, что положение его опасно.
Он только отдалил беду. Один выход маячил перед ним: выполнить задание писаря, получить свою подписку и бежать!
Чей-то недовольный голос вывел его из этого состояния. Перед ним стоял военный инженер.
Шиков, мельком взглянув на него, узнал в нем того инженера, которого он видел в запасном полку на переправе. Инженер настойчиво добивался, чтобы Шиков доложил о нем.
— Начальник не принимает! — тупо сказал Шиков.
— Да понимаете ли вы, — резко произнес инженер, — дело не терпит отлагательства! Город недостаточно защищен с северо-запада. Одного внешнего обвода мало. Необходимо утвердить план более совершенной обороны на случай продолжительных, упорных боев в самом городе!
Расчет инженера на то, что слова его будут услышаны за дверью, оправдался. Дверь отворилась, и из нее вышел в расстегнутом кителе Лучинин.
— В панику ударился?! — шутливо-строго проговорил он. — Упорные бои в городе?.. Это еще что? Харитонов его в Шахты не пустил, а вы его, побитого, сюда пустить вздумали? Не выйдет! Так и передай своим. Клейст полуокружен. Побит. И будет пойман, если не уйдет сейчас на запад! Ясно?
Военный инженер начал горячо доказывать, что оборона 56-й армии уязвима с севера, а такой крупный населенный пункт, как Ростов, позволяет организовать сложную систему обороны, используя подвалы зданий.
Горячность инженера, видимо, раздражала Лучинина, но, выслушав его доводы, он снисходительно проговорил:
— Ладно, оставь мне свой доклад.
Шиков, слышавший весь-этот разговор, в ту же ночь сообщил о нем писарю. Тот похвалил Шикова, но, когда Шиков рассказал о встрече с Зиной и о своих планах, лицо писаря слабо передернулось, затем оно приняло сочувственное выражение.
— Пожалуй, ты прав, тебе надо бежать. Вот твоя подписка!
Писарь протянул Шикову бумагу. Шиков, пробежав ее, порвал с таким чувством, точно освобождался от оков. Затем он стал просить писаря снабдить его необходимым документом для побега.
Писарь, округлив глаза, смотрел на Шикова и завораживающим голосов произнес:
— Хорошо, я дам тебе заключение военно-врачебной комиссии, что ты после пребывания в госпитале временно демобилизован, едешь в тыл… Ну, а теперь выпьем!
На столе снова появилась водка и закуска. Шиков, обжигаясь, пил, не сводя восхищенных глаз с писаря.
На другой день писарь не явился на работу. К нему пришли из административно-хозяйственного отдела штаба. Писаря дома не оказалось. В квартире произвели обыск. В одной из комнат обнаружили вход в подвал и, когда открыли его, увидели труп Шикова.
Он лежал скорчившись на груде кожсырья, которое отец Шикова похищал на складе для продажи частным мастерам.
Никаких следов насильственной смерти на трупе не оказалось.
Вскрытие установило, что смерть Шикова произошла вследствие отравления.
Провалившееся наступление Клейста на участке 9-й армии изменило обстановку на Южном фронте. Клейст очутился в полукольце наших войск.
Командование Юго-Западного направления поручило штабу Южного фронта разработать план наступательной операции.
Главный удар должна была наносить 37-я армия, вспомогательный — 9-я правым флангом. Задачей 56-й Отдельной армии оставалась оборона Ростова.
В то время как готовилось это контрнаступление с целью окружить Клейста, он, перегруппировав силы для ударе на Ростов с севера, прорвал фронт нашей 56-й армии и 19 ноября очутился на северной окраине города.
Два дня продолжались ожесточенные уличные бои. Части 56-й армии сражались мужественно. Особую отвагу проявил полк ростовского народного ополчения. Но удержать город не удалось.
Здесь не оказалось заранее подготовленной обороны с продуманной системой огня. Бойцы не были обучены ведению уличных боев с танками.
21 ноября ударная группа Клейста захватила Ростов, но в тот же день части 37-й и правого фланга 9-й армии вышли к реке Тузлов, создав угрозу окружения Клейста. Едва успев войти в город, не дав даже отдохнуть своим танковым дивизиям, Клейст с ходу вынужден был их отправить в район прорыва. Оборона Ростова с юга была возложена на две дивизии моторизованной пехоты.