Страница 14 из 21
Вот они наконец, эти десять выстрелов!
— Ну как, съел он?.. Понюхал?.. Как ложатся?.. Хорошо? А ты сколько уложил?.. За сотню?
Лазарев на миг приподнимает голову и с отцовской гордостью поясняет?
— За сотню уже уложил. И капельки ложатся хорошо! Пятую отбил! вытирая пот с лица и шеи, добавляет он. — Кажется на этом кончится!
Но спустя некоторое время Лазарев отбивает шестую, седьмую и восьмую контратаки противника. И наконец мы видим критический момент этого поединка. «Тигры» подошли вплотную к домику, в котором закрепились вместе, чтобы не терять связь с Лазаревым, все его три «сына» — три ротных командира. «Тигры» разнесли стены домика и топчутся возле дымящихся развалин. Горсточка бойцов и офицеров, находящихся в подвале, продолжает вести огонь из всех щелей. Комсорг батальона лейтенант Воронин и старшина Ларин с единственным оставшимся у них противотанковым ружьем вылезли во двор и покалечили два танка. Немецкая пехота, обойдя подвал, продвинулась к другим домам. У Лазарева остается взвод пехоты. С этими людьми он собирается идти на выручку к своим «сынам». Его удерживает заместитель командира полка. Командир взвода берется выполнить отважную задачу.
Но Лазарев не доверяет никому. Он сам, сам должен спасти отважных комсомольцев! Он задыхается, встает, садится и опять встает. Но приказание старшего начальника — закон. Лазарев остается на командном пункте. Его резерв уходит на окраину села. Сознание, что он отдал все, чтобы спасти «сынов», и сам остался без прикрытия, немного успокаивает его.
— "Критик"! «Критик»! Я «Организм»! Я «Организм»!
слышишь? Прием! Товарищ капитан, они требуют огонь на себя! невозмутимо передает радист.
— Я им покажу огонь на себя! Головы им оторву! — ворчит Лазарев.
Радист вдруг вскакивает:
— Товарищ капитан, тикают, тикают немцы!
Девятый вал немецкого наступления на батальон Лазарева сломлен.
Поздно ночью в подвал к Лазареву приходят его командиры рот, его три «сына», Они садятся перед ним на узкую скамейку, выпрямив крутые плечи и положив на колени могучие руки.
Лазарев жадно рассматривает их клонящиеся от усталости лица. Он ни о чем. не спрашивает их. Молча и любовно достает он из баульчика три яблока, завернутые в чистую салфетку, и подает им.
— После, после доложите обо всем, — отмахивается Лазарев, — а сейчас возьмите это… — отрывисто говорит он.
Офицеры берут яблоки и не спеша подносят к запекшимся губам.
Лазарев опять заглядывает в глаза комсомольцам, по взгляд его уже по-настоящему суров и строг. Офицеры, отлично зная этот взгляд, который проникает в самую душу с намерением узнать, чиста ли их совесть, продолжают неподвижно сидеть, не сводя глаз с комбата. Лазарев отводит взгляд в сторону, озирается вокруг и, убедившись, что никто не прислушивается к их разгозо"
РУ" задает им один-единственный вопрос:
— Сколько вы отдали домиков?
— Три домика! — потупив взгляд, отвечают все трое.
— Три домика? — бледнеет Лазарев. — Пятно на каждом, а на мне — три! Как же я теперь «хозяину» в глаза смотреть буду?!
"Хозяин" — это на условном языке командир полка. При мысли, что ему придется докладывать «хозяину» и тот, быть может, ничего не скажет, только укоризненно посмотрит и вздохнет, Лазареву делается не по себе.
Он напряженно молчит, видимо колеблется, что-то прикидывает в уме, то опускает глаза, то снова поднимает их, и наконец совсем тихо звучит в подвале его приглушенно-хриплый голос:
— Вернуть! Все до единого!.. без трех копеек не рубль!
1945
ЗАПИСКИ ЛЕЙТЕНАНТА
[В основу этого повествования положены подлинные записки сына моего Григория Колосова (авг.)]
Штаб округа. В приемной отдела кадров высокий подполковник участливо любезен.
— Усаживайтесь! Какое училище окончили?
— Тяжелых минометов!
— Поедете в Б. командиром взвода ПТА. Других мест нет!
"Противотанковая артиллерия!.. А я мечтал попасть в артполк.
Но если нет мест, то и просить нечего".
День пробыл в городе. Осмотрел его набережную с детской железной дорогой, краеведческий музей, памятники революционных событий, крепость. А на другой день утром приехал в Б.
В гостинице чисто — свежее белье, цветы, зеркала. А внизу чайная с «шишкинскими» медвежатами и обилием мух.
Штаб дивизии — на тихой пыльной улице, обсаженной деревьями.
Начальник штаба дивизии — полковник с нездоровым полным лицом.
— Я тоже был вот таким двадцатилетним лейтенантом. Приехал на Дальний Восток, жил в бараках, трудновато было. Женаты?
— Нет, холостяк!
— У нас есть общежитие для холостяков. Условия хорошие.
А впрочем, можете жить и на частной квартире. Ну, что ж, желаю успеха!
— Спасибо, товарищ полковник!
Иду мимо одноэтажных домов, в окнах свет-вот оранжевый абажур, а вот голубой, вот чья-то женская голова.
Вспомнил, что в городе есть междугородный переговорный пункт. Хорошо бы сейчас позвонить в Москву. Что сейчас делает отец?
В моем воображении всплывает набережная Москвы-реки, вечерние прогулки с отцом, душевные разговоры, мечты.
Но надо искать жилье!
"Сдается комната".
Дверь, на которой я прочитал это объявление, открыла старушка.
— Пожалуйста, входите!
— У вас сдается комната?
— Да! Но без питания и обслуживания.
— Это ничего! Главное-близко от службы…
Кажется, старушка хорошая, в квартире чисто, полы вымыты, — все это мне по душе.
— Всегда пускаю военных, аккуратно платят. Но те были семейные. А с вами не знаю как и быть. Условия такие-девушек домой не водить, стекла спьяну не бить и вести себя вежливо! — лукаво улыбнулась она.
— Договорились!
Когда начал устраиваться на ночлег, у меня оказалась только одна простыня, и я подумал — не мешало бы купить еще! Улегся на жесткую кровать и тут же уснул.
Ночью приснился сон: офицер высокий, широкий в плечах привел меня к солдатам. Я беседую с ними, один курносый, в веснушках спросил:
"Товарищ лейтенант, а армия долго будет?"
Я ответил: "Пока будут капиталисты!"
Проснулся, в комнате светло, на часах — семь. Сделав зарядку, пошел в часть.
Возле двухъярусных коек за длинным узким столом сидит
старший лейтенант в гимнастерке. Овальное лицо, с резкими морщинами, маленькие бесцветные глаза колко вонзаются в меня.
Старший лейтенант, приподнявшись, спросил:
— Давно училище окончили?
— В этом году.
— Что ж, будем знакомы — комбат Ярцев!
— Лейтенант Волохов!
Ярцев улыбнулся сдавленной неестественной улыбкой, и лицо его тут же приняло строго озабоченное выражение.
— Первый взвод, ко мне! В две шеренги становись! Представляю нового командира взвода! — скомандовал он,
Я смотрел на молодых солдат и думал: давно ли я вот так же стоял в строю? Кратко рассказал о себе.
С комбатом установились строго официальные отношения. Он обо мне, наверно, думал: "Молодой, грамотный, но опыта нет. Надо быть с ним официальное, строже, чтобы не зазнавался!"
Я же думал о нем: "Командир батареи! В моем воображении представлялся образованный, веселый, чуткий, остроумный товарищ. Оказывается, он окончил всего семь классов. До войны был слесарем в совхоз,е. На войну шел рядовым. Стал офицером. За это уважаю его. Но почему он не учится? Жена. Двое детей! Отчего сух и, недоверчив?"
Утром Ярцев меня предупредил:
— К вам прибудет солдат второго года службы Омельянов.
Перевожу его к вам из второго взвода.
Солдат явился.
— Садитесь, Омельянов! Расскажите о себе.
— Да что рассказывать, товарищ лейтенант?
— До армии кем работали?
— Слесарем.
— Семья есть?
— Была. Сейчас нет. Я рано пить начал. Жена держать меня в узде не могла. Ушла от меня с сынишкой.
Лицо Омельянова вытянулось, сизые глаза потускнели.