Разорившийся виконт

Чарльзу всегда казалось, что она ему кого-то напоминает. Негодование Мелиссы по поводу его поведения смахивало на необузданный гнев Генриетты. Обе девушки – и Мелисса, и Генриетта – отвергли в свое время лорда Хефлина. Представив, как это сделала Генриетта, он содрогнулся. Неудивительно, что этот мужчина так ее возненавидел. Ни один уважающий себя человек не оставил бы такие поступки безнаказанными.

Стены давили на Чарльза со всех сторон. Желание подышать прохладным вечерним воздухом заставило его подняться и выйти на улицу. В отчаянии бродил он по пустынным улочкам, пряча подступающие к глазам слезы и не переставая посылать проклятия в адрес Мелиссы. «Это несправедливо! Несправедливо!» – повторял про себя Чарльз. В его голове вихрем проносились разные воспоминания о прошедших днях: Генриетта, раскинувшаяся на кровати и отвергающая его предложение; он – в дверях гостиничного номера, уговаривающий ее тетю помочь ему; Мелисса, страстно льнущая к его разгоряченному телу; ее ненависть и в то же время необузданная страстность, которая подняла его на такие вершины наслаждения, о которых он раньше и не подозревал; загадочная улыбка леди Лэньярд в день расставания; снова Мелисса, но уже в парке, прижатая к дереву, и Хефлин, срывающий с нее платье; и наконец, Суонси, его родное имение, страдающее от недостатка заботы и денег.

Чарльз понимал, что Мелисса была для него не только объектом вожделения. Несмотря на то, что его непреодолимо тянуло к этой девушке, он испытывал радость даже от простого общения с ней, ценил ее ум и благородство по отношению к обездоленным людям. Она остро чувствовала то, что происходило в современном мире, и Чарльз вполне мог доверять ее мнению и слепо следовать ее советам, не боясь повторить путь своего отца.

С первыми лучами солнца его гнев почти прошел. Теперь перед Чарльзом стояла сложнейшая задача, которую он должен был решить немедля. Что бы там ни случилось, он все же любил ее. Ему уже не было дела ни до денег, ни до коварных планов покойной бабушки, он был готов даже простить Мелиссе ее жажду мести. Им надо спокойно и разумно обсудить сложившуюся ситуацию, а потом выбросить из головы все и заняться налаживанием своей личной жизни.

Он примчался к дому леди Каслтон до неприличия рано и был готов безропотно выслушать все ее упреки.

– Леди нет дома, – провозгласил Борис, загораживая своей мощной фигурой входную дверь.

– Когда она вернется? – спросил удивленный Чарльз.

– Прошу прощения, милорд, но для вас ее не будет дома никогда.

Чарльз злобно сжал кулаки, пытаясь сохранять самообладание. Каждый мускул его тела был готов отшвырнуть Бориса с дороги и взбежать наверх, к Мелиссе. Неужели и это часть ее мести? Неужели она еще сердится? Или просто набивает себе цену? «Ненавижу! Ненавижу!!!»– кричала каждая клеточка его существа.

– Тогда скажите ей, что я заходил, – выдохнул он наконец, протянув лакею свою визитку. – Если она захочет встретиться, пусть знает, где меня искать.

Повернувшись, он решительно зашагал прочь, злой и обиженный таким холодным приемом.

Прошла неделя – бесконечная вереница дней и ночей беспробудного пьянства. Он никуда не выезжал, чувствуя страх от неизбежной встречи с ней и с ее ненавистью. Как-то раз он дал волю кулакам и прямо на улице мощным ударом сбил Мэтта с ног. Его друг имел неосторожность осудить Чарльза за то, что он непорядочно обошелся с Мелиссой и за излишнее пристрастие к алкоголю.

– Прости, – произнес со вздохом Чарльз, помогая Мэтту подняться.

– Тебе не обязательно рассказывать мне, что произошло, – процедил Мэтт сквозь зубы, поддерживая рукой челюсть, которая только-только начала заживать после нападения Хефлина, – но постарайся хотя бы не афишировать свое горе. Джентльмену не пристало распускать нюни. Все гостиные Мэйфэйра захлебываются от негодования, обсуждая твое подозрительное поведение.

– Думаю, мне будет лучше вернуться в Суонси, – произнес Чарльз. Но отступить значит признать свое поражение. Его самолюбие было уязвлено. – Я все еще тешу себя надеждой, что она смягчится и примет меня.

– Разве ты не знаешь, что они уехали? – спросил удивленный Мэтт. – Уже четыре дня, как они у себя в Дэвоне.

Чарльз почувствовал, что ноги у него подкашиваются, и оперся рукой о фонарный столб, чтобы не упасть. «Уехала?» Оказывается, ее ненависть еще сильнее, чем он думал. «Но почему?» Извечный вопрос: «Почему?». Чарльз вдруг подумал с горечью, что никогда не понимал и не мог объяснить ее бесконечную лживость. Генриетта появилась на сцене еще задолго до того, как он встретил Мелиссу. Хорошенько присмотревшись к Генриетте той дождливой ночью, когда судьба свела их под крышей провинциальной гостиницы, Чарльз пришел к выводу, что бедняжка сбежала из дому.

– Мэтт, – неуверенно начал он, – должно быть, существуют еще какие-то факты во всей этой истории, о которых мне, к сожалению, ничего пока не известно. Скорее всего, ее корни уходят глубже, в прошлогодний Дрэйтонский прием. Будь добр, расскажи мне о том, что у вас там произошло.

Мэтт крайне удивился, услышав столь необычную просьбу, и даже слегка покраснел. Он взял друга под руку и препроводил в его комнатушку. Убедившись, что вокруг никого нет, он замолчал и задумался, но нетерпение, горящее в глаза Чарльза, заставило его поторопиться с ответом.

– Ну ладно, – промолвил он после недолгого молчания. – Хотя сейчас не самое время вспоминать об этом…

– Кто там был?

– Во-первых, сам Дрэйтон. Остальными гостями были Хефлин и Добсон. Это был месяц пьянства и игр, и Хефлину, разумеется, везло больше всех.

– Это я знаю, – нетерпеливо перебил Чарльз, сделав особое ударение на слове «это». – Обманным путем он выудил у вас с Дрэйтоном кучу денег. А у Добсона?

– Думаю, его постигла та же участь.

– Значит, Мелисса находилась одна в доме в окружении вас четверых?

– Нет. С ней жила компаньонка, миссис Стоке. Но мы их почти не видели. Наша пирушка пришлась леди Мелиссе не по нраву, а Хефлин с Добсоном всеми силами пытались соблазнить ее кузину.

– Эта миссис Стоке была миловидной женщиной?

– Да. Примерно лет тридцати. Такая честная и порядочная! Нам даже не верилось, что она американка да к тому же вдова.

– Ее случайно звали не Беатрисой?

– Именно Беатрисой.

«Значит, они родственницы», – решил Чарльз. Он тут же вспомнил, как прилично вела себя Беатриса, когда он пытался добиться от нее взаимности. И Мелисса, конечно, тоже знала об этом. И о том, что произошло у Виллингфордов. И о многом другом. А чего ей стоило одно только его презрение к Генриетте, которую он считал необразованной деревенщиной. Неудивительно, что у нее сложилось такое нелестное мнение о его поведении.

– Что заставило Мелиссу сбежать от вас к бабушке?

– Н-не знаю, – пробурчал Мэтт и отвел глаза.

– Мэтт, я должен знать все! Ты к ней не приставал?

– Конечно же, нет! – вспыхнул Мэтт, но тут же присмирел. – Если бы только она мне нравилась… Но я развлекался тем, что строил из себя высокомерную жабу и критиковал каждый ее шаг. Может, это я превратил жизнь бедняжки в сущий ад. Тогда ее манеры, помнится, были далеки от того, что называют женственностью, а Тоби не желал и пальцем пошевелить, чтобы помочь ей. Одевалась она просто отвратительно, вела себя грубо, а изъяснялась примерно так же, как конюх на конюшне. Я был готов убить ее за то, что она постоянно грызла ногти, хотя мое поведение было куда хуже. Теперь мне кажется, что я просто изливал на нее злобу, ведь чем больше я проигрывал, тем больше зверел. Но и это еще не все. Однажды ночью дошло до того, что я упал перед ней на пол и меня стошнило прямо у нее на глазах.

– О Господи! – вырвалось у Чарльза. Он вспомнил, с какой ненавистью Генриетта отзывалась о «так называемых джентльменах». Мог ли он осуждать ее за это?

– Ты же знаешь, я никогда не умел пить, – оправдывался Мэтт. – Мне стало так стыдно, что я даже бросил это дело. И никогда больше пить не собираюсь. Нелегко было встретиться с ней в Лондоне в этом году, но она не проронила ни слова, не сделала мне ни намека на то, что произошло. Мелисса вела себя так, словно ничего и не было. Эта девушка оказалась в тысячу раз великодушнее, чем я ожидал. Знаешь, я даже не стал бы обижаться, если бы она рассказала кому-нибудь о моей выходке, погубив, таким образом, мое доброе имя.