Жизнь, Вселенная и все остальное

— Мы его допросили, — продолжал Артур, — точнее, вы его допросили — я, как вы знаете, не в силах к нему приближаться — и, похоже, ему нечего сказать. Разве что всякие случайные мелочи и неинтересные мне сведения о лягушках.

Тут его слушатели едва удержались от ухмылок.

— Нет, когда речь идет о юморе, я всегда первый готов посмеяться, — сказал Артур — и вынужден был переждать, пока другие нахохочутся вдоволь.

— Когда речь идет о юмо… — опять начал Артур и вновь умолк. На этот раз — чтобы вслушаться в тишину. Поскольку в этот момент действительно — крайне неожиданно — воцарилась абсолютная тишина.

Прак утихомирился. Много дней они прожили под неумолчный аккомпанемент истерического смеха, сотрясавшего переборки корабля. Лишь изредка выпадали передышки тихого хихиканья и сна. Самая душа Артура сжалась в комочек от паранойи.

А сейчас установилась какая-то новая тишина — во сне Прак молчал не так. Зазвенел звонок. Взглянув на пульт, они удостоверились, что звонил Прак.

— Он совсем плох, — сказала Триллиан шепотом. — Беспрестанный хохот разрушает его организм.

Губы Артура искривились, но он промолчал.

— Надо пойти к нему, — рассудила Триллиан.

Триллиан вышла из каюты Прака с серьезным лицом.

— Он тебя зовет, — сказала она Артуру, угрюмо поджавшему губы.

Тот глубоко засунул руки в карманы халата и попытался придумать отговорку, которая не казалась бы мелочно-злобной. К его ужасу, ничего не придумывалось. Несправедливость.

— Пожалуйста, — произнесла Триллиан.

Передернув плечами, Артур вошел в каюту — все с теми же угрюмо поджатыми губами, хотя при виде таковой мины Прак всегда реагировал крайне бурно.

Артур поглядел на своего мучителя, который тихо лежал в постели, пепельно-серый и измученный. С первого взгляда казалось, что он уже не дышит. Форд и Зафод растерянно мялись у кровати.

— Вы хотели меня о чем-то спросить, — сказал Прак слабым голосом и слегка закашлялся.

Артур сжался в комочек от одного звука этого кашля, но приступ длился недолго.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

Прак еле-еле пожал плечами.

— Потому что это правда, — сказал он просто.

Артур принял этот аргумент.

— Да, — проговорил он наконец с какой-то мучительной медлительностью, — да, у меня действительно был вопрос. Точнее, что у меня вправду есть, так это Ответ. Я хотел узнать, в чем состоит Вопрос.

Прак сочувственно кивнул, и Артур несколько воспрял духом.

— Это… ну, долго рассказывать, но Вопрос, который я хотел бы узнать, — это Великий Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального. Мы только знаем, что Ответ — это сорок два, а это как-то не по-хорошему загадочно.

Прак опять кивнул.

— Сорок два, — повторил он. — Да, это верно.

Он помолчал. Тени размышлений и воспоминаний скользнули по его лицу, как тени облаков — по лугу.

— Боюсь, — проговорил он наконец, — что Вопрос и Ответ — вещи взаимоисключающие. Знание одного в силу самой логики исключает знание другого. В рамках одной Вселенной невозможно знание Вопроса и Ответа сразу.

Он вновь умолк. Разочарование изобразилось на лице Артура и собралось в узелок на своем излюбленном месте — на переносице.

— А если бы это произошло, — продолжал Прак, распутывая нить мысли, — то, по-видимому. Вопрос и Ответ просто аннигилируют друг друга и исчезнут, прихватив с собой Вселенную, а на ее месте возникнет что-то еще более непостижимо необъяснимое. Возможно, так уже и произошло, — добавил он, слабо улыбнувшись, — но это еще под Вопросом.

Тело Прака встряхнул легкий смешок.

Артур присел на стул.

— Ну ладно, — сказал он смиренно, — я просто надеялся, уяснить какую-то причину всего, что происходит, основание, так сказать.

— Знаете историю об Основаниях? — спросил Прак.

Артур сознался, что не знает, а Прак сказал, что и так знает, что Артур не знает.

И рассказал историю об Основаниях.

Однажды ночью, поведал он, звездолет появился в небе над планетой, где до сей поры никогда звездолетов не видывали. То была планета Дальфорсас, а звездолет — вот этот самый, «Золотое сердце». Снизу он казался сияющей новой звездой, беззвучно летящей по небосводу.

Дикие племена, что ежились на склонах Холодных Гор, подняли глаза от своих дымящихся чаш с традиционными напитками и указали на небо дрожащими перстами, клятвенно уверяя, что видели знамение, знамение, посланное их богами и означающее, что пришла пора подняться с колен, выйти в поход и перебить злых Князей Равнин.

Стоя на высоких башнях своих дворцов, Князья Равнин подняли глаза и узрели сияющую звезду и безошибочно восприняли ее как знамение своих богов, гласящее, что пора расправиться с несносными Племенами Холодных Гор.

А посередке между землями тех и других Люди Леса подняли глаза в небосвод и увидели знамение в обличье новой звезды и уставились на нее со страхом и дурными предчувствиями, ибо хотя раньше они не видывали ничего подобного, но тоже отлично знали, что именно оно предвещает, а потому в отчаянии поникли головами.

Они знали, что когда начинаются дожди — это знамение.

Когда дожди перестают — это знамение.

Поднимается ветер — знамение.

Ветер стихает — знамение.

Когда в полночь при полной луне рождается козленок о трех головах — это знамение.

Когда днем рождается абсолютно нормальный котенок, или поросенок безо всяких наследственных дефектов, или вовсе обыкновенный младенец с курносым носиком — это также часто расценивалось как знамение.

Так что не было никакого сомнения, что новая звезда в небе — это тоже знамение, только повышенной зрелищности.

И всякое новое знамение означало все то же самое — что Князья Равнин и Племена Холодных Гор опять собираются переломать друг другу все кости.

Это было бы еще ничего, но все дело в том, что Князья Равнин и Племена Холодных Гор всегда избирали для взаимопереламывания костей одно и то же место, а именно Лес. И хуже всего от этих битв было именно Людям Леса, хотя, насколько им казалось, они тут были совсем ни при чем.

И иногда, после особенно бурных битв. Люди Леса посылали гонца либо к предводителю Князей Равнин, либо к предводителю Племен Холодных Гор, требуя сообщить, на каких Основаниях они позволяют себе такие ужасные действия.

И предводитель, не важно, который из двух, отводил гонца в сторонку и растолковывал ему Основания, медленно и старательно, подробно останавливаясь на всех важных деталях.

И что ужасно, объяснение было безупречное. Чрезвычайно четкое, логичное, жесткое. Гонец, уронив голову на грудь, сокрушался, что он, дурак, и не подозревал, как сурова и сложна реальная жизнь и с какими трудностями и парадоксами приходится мириться, если уж решил в этом мире жить.

— Теперь ты постиг? — спрашивал предводитель.

Гонец тупо кивал головой.

— И понимаешь, что этих битв нельзя избежать?

Еще один тупой кивок.

— И почему они должны происходить в Лесу, и почему выбор этого места для битв служит всеобщему благу, в том числе благу Людей Леса?

— Э…

— Если смотреть в глобальном масштабе.

— Э… да.

И гонец, постигнувший Основания, возвращался в Лес к своему народу. Но, уже приближаясь к дому, пробираясь по Лесу между деревьев, он вдруг обнаруживал, что напрочь позабыл все, что услышал об Основаниях, кроме того факта, что они показались ему ужасно убедительными. Но вот суть Оснований улетучилась из его головы с концами.

И это, конечно, служило великим утешением для лесных жителей, когда Князья Равнин и Племена Холодных Гор вновь принимались прокладывать себе дорогу через Лес огнем и мечом, убивая всех Людей Леса на своем пути.

Прак прервал рассказ и душераздирающе закашлялся.

— Я был гонцом, — продолжал он, — после битв, вызванных появлением вашего корабля. Они отличались особенной жестокостью. Многие из моих соотечественников погибли. Я думал, что сумею донести суть Оснований до моего народа. Предводитель Князей поведал мне ее, но на обратном пути она растаяла и испарилась из моей головы, как снег на солнце. То было много лет назад, и много с тех пор воды утекло.