Страница 36 из 65
— …мы установим во имя ее Новый Порядок? — вставил я.
Директор Юрайда запнулся и с недоумением посмотрел на меня.
— Моего отца сожгли в Дахау, — негромко сказал он, затем вдруг закричал: — Как вы могли подумать! Как вы посмели!
— Извините, возможно, я неудачно выразился.
Он смотрел на меня, и снова я видел в его глазах: «Враг, враг!», снова засосало под ложечкой…
— Неудачно — не то слово! Подозревать нас в тоталитарном заговоре? Чудовищно!
С чего это он так разнервничался, почему вежливый обмен мнениями о нашей демократии перешел в мелодраму?
— Все это очень мило, — сказал я, — но мне по-прежнему ничего не говорит ваша «новая цель». И кто это «мы»?
Как говаривал старина Бидо в ответ на мое обещание упечь его в одиночку, «тишина — лучший массаж для нервов». Минуту или две мы с директором массировали друг другу нервы, затем он рассмеялся.
— Лучше ничего не сказать, чем недоговорить. С вашего позволения, я продолжу…
И он продолжил.
То, что я услышал, не просто поразило меня, а даже заставило на некоторое время утратить чувство реальности происходящего! После того как директор окончательно добил все забытые или еще тлеющие цели, закопал все правительственные программы и кремировал традиционные ценности, он объявил, что путь человека в будущее проходит через космос. Интенсивное освоение космического пространства вызовет взрыв героического энтузиазма, объединит человечество, заставит хотя бы на время забыть распри и переориентирует интересы активной массы. Пусть в конечном итоге и космос окажется ложной целью — это все-таки Большая цель! Не трусливое ковыряние на орбитальных станциях, а смелый массированный бросок на ближние планеты. Освоение новых плацдармов, и снова рывок… Конгрессмены не могут отдать пару миллиардов голодающим Африки, но их ослепит блестящая перспектива космической экспансии. Тем более что первая волна освоенцев готова. Сильные, ловкие, бесстрашные и готовые на все!
Он имел в виду своих воспитанников!
Я не знал, что делать, принимать всерьез эту фантасмагорий или, вежливо улыбнувшись, выразить недоверие. Тут я вдруг представил своего сына этаким Гордоном Флешем, в блестящем скафандре, одной рукой вырывающим полураспакованную красавицу из щупалец омерзительного спрута, а другой поражающим из бластера летающие тарелки, нашпигованные до отказа завоевателями Галактики. Я невольно улыбнулся, директор принял это на свой счет и недоуменно поднял брови.
Я объяснил ему, чем была вызвана улыбка. Он хохотнул, но тут же серьезно спросил:
— Вы уверены, что не хотели бы видеть сына где-нибудь на Марсе, чем без дела шатающимся между парком и биржей труда?
Он попал в самую точку, и крыть мне было нечем. Что я предложу сыну после школы, если он к этому времени не спутается с шатунами? Полицейскую школу? Или устрою по знакомству (старина Бидо!) служкой? Я начал приходить к мысли, что при всей невероятности затеи директора Юрайды и тех, кто за ним стоит, есть в ней нечто привлекательное, дети получают новый шанс. Как складно получается: самые активные, самые оголтелые нонконформисты с удовольствием ринутся в космос, дай им только вволю побыть героями нового фронтира. Смущал меня термин — активная масса, но бог с ним! Даже если они не выведут страну из социального ступора, тысячи, десятки тысяч потенциальных преступников не уйдут в курию, не станут шатунами… Меньшее зло?
— Как к вашему проекту относится курия?
Лицо директора потемнело, глаза зажглись ненавистью.
— Мы не позволим этим негодяям запускать свои грязные папы в наши дела, — отчеканил он, — иначе они всю Солнечную систему превратят в бордель!
Он был прав как никогда. Другое дело — понравится ли такой оборот старине Бидо? Но почему между шансом для моего сына и мною должен стоять Бидо? Пусть меня заботит не благо человечества, а личная безопасность, но сыну моему незачем страдать из-за трусости отца!
Я поймал себя на мысли, что всерьез поверил директору. Они учли все: общественное мнение уже потихоньку распаляется заявлениями компетентных лиц, сенаторов заваливают письма избирателей, требующих немедленного штурма космических бездн… Если под этим соусом еще и сократят расходы на вооружение и переоборудуют межконтинентальные на транспортные, то я первым встану навытяжку и спою гимн в честь директора Юрайды.
— Ладно, — сказал я, — считайте меня союзником. Но как вы оказались в номерном квадрате… Армия?
— Не только армия, — кивнул директор, — есть и другие силы, Армия имеет свою долю, и мы ее сразу разочаровывать не будем. Им надоест играть в бдительных и несгибаемых, когда люди начнут заниматься настоящим делом.
Может, поэтому здесь и не курят, приучают… Наверно, антитаб. В кармане у меня непочатая пачка «Престижа», и хоть бы что!
— Вам приходится много работать? — посочувствовал я.
— Перед выпуском мы и ночами занимаемся, — спокойно ответил директор, стимуляторы малыми дозами под контролем первоклассных врачей не повредят. Срывы крайне редки, но бывают.
Намекает на Джеджера. Понятно. Нет, не очень понятно! Когда мы его задержали, третьего или четвертого… они что, уже пичкали их стимуляторами?
— Ну, вот вы и в курсе всего, — объявил директор Юрайда и поднялся с места.
Я объявил ему, что удовлетворен. Пройдусь еще раз по школе и уеду.
Директор задумался, потом бодро сказал, что не имеет ничего против. И вообще не плохо бы перекусить. Дела делами, а режим прежде всего. Я пообещал не опаздывать на завтрак.
И пошел во двор.
Пока мы с Юрайдой вскрывали болячки общества, разгрузка окончилась. Грузовик исчез, ящики тоже, народу поубавилось. Три подростка толкали садовую тележку с мотками толстой веревки, поверх которых лежала ручная лебедка. Они завернули за угол, я пошел за ними.
Вообще-то надо идти к старине Бидо и выкручиваться. Не хотелось, чтобы курия запускала свои мохнатые лапы в это дело, не хотелось, чтобы меня придавили между делом, не хотелось, чтобы Шеф засчитал это как провал. С другой стороны, директору Юрайде я не сказал, что в комнате у меня затаился матерый «аббат», которому нужны языки или головы, чтобы оправдаться перед конклавом. Я не сказал директору, что если курия сядет на хвост, то самое разумное — без суеты сливать бензин и выбрать местечко потенистее, чтобы вдове не напекло головку во время посещений.
Хотя до завтрака оставалось еще полчаса, я чувствовал себя пророком Иезекиилем после плотного обеда. Впервые мне было так скверно, когда я валялся с растянутой стопой в дюнах после нашего блестяще провалившегося вторжения. От нашей десятки осталось трое — я, Гервег и Хом. Хом лежал рядом, и жизни в нем было не больше, чем в подметке, а Гервег уполз в сухой колючий кустарник в поисках воды. Я был уверен, что он не вернется, оставив меня в попутчики к Хому. Тогда на меня накатило не отчаяние и безнадежность, а черное равнодушие ко всему. Страх пришел после, когда приполз Гервег с распухшим от укусов лицом, толкая перед собой шлем с мутной жижей, я испугался за себя: я не знал, что во мне есть такая чернота и безразличие…
Садовую тележку прокатили мимо спортплощадки к распахнутым дверям, которые я принимал за вход в раздевалку. Подростки разгрузили тележку и потащили лебедку в темный проем.
— Не тяжело? — спросил я, подходя.
— Не-а, — мотнул головой тот, что стоял ближе.
— Что у вас здесь? — Я ткнул пальцем внутрь.
— Склад.
— Тебя как зовут?
— Хенк.
— А скажи-ка Хенк… — Я на секунду осекся, потом спокойно продолжал: Вы не здесь, случайно, боеприпасы держите?
— Что вы, — удивился Хенк, — они в арсенале!
— Ах, да, — сказал я, раздумывая, стоит ли брать его в оборот.
Хенк и еще двое, Пит называл их, и они что-то знают.
— Нравится тебе здесь?
— Нормально, — лаконично ответил Хенк, укладывая мотки.
Стеллажи были забиты матрасами, разобранными спортивными снарядами и длинными кривыми трубами.