Страница 8 из 61
Ингрид Кейн отстала от жизни. Дэвид Гур. Какая-нибудь очередная знаменитость. Дэвид. Это имя Николь назвала перед смертью. Чепуха. Мало ли на свете Дэвидов!
Мне помогла отлично развитая мускулатура Николь. Едва я, взмыленная и растерзанная, прорвалась в зал, как входы перекрыли и свет стал меркнуть. Похоже, я попала в цирк. Зрительские места располагались амфитеатром, арена внизу была застлана черным пушистым ковром, в котором тем не менее Отчетливо отражалась люстра.
Ударил гонг, и на арену вышел высокий худой мужчина в традиционном наряде фокусника — фрак, белоснежная манишка, цилиндр. Однако на его лице был грим клоуна или мима — белая застывшая маска с узкими щелями рта и глаз, с нависшими надо лбом фиолетовыми прядями парика.
И я узнала этого человека так же, как и его дом, — будто видела когда-то во сне его походку, сутулость, медленные округлые жесты, слышала его голос.
— Стелла! — позвал он.
Выбежала миловидная молодая женщина, в противоположность ему совсем раздетая. Однако нагота ее выглядела естественной и домашней, будто она только что из ванной. Женщина послала публике воздушный поцелуй, влезла на тумбу и застыла в позе статуи.
Мужчина поднял с ковра тяжелый молот. Размахнувшись, он ударил женщину по плечу. Характерный звук, будто что-то разбилось, и рука женщины упала на ковер. Он снова поднял молот. Дзинь — упала другая рука. Продолжая улыбаться, скатилась на ковер голова. Больше мне смотреть не хотелось. Дзинь, дзинь, дзинь…
Когда я открыла глаза, женщины не было — только груда бледно-розового мрамора, по которому колотил мужчина, превращая все в мелкое крошево.
Зал реагировал на происходящее довольно равнодушно — перешептывались, пересмеивались. Кто-то обнимался, кто-то потягивал через соломинку коктейль. Мужчина взмахнул рукой — мрамор вспыхнул. Заметались по арене языки пламени, повалил густой дым. А когда дым рассеялся, Стелла снова стояла на тумбе, улыбаясь и посылая в зал воздушные поцелуи.
Аплодисменты были жидкими. Все словно ждали чего-то более интересного. Гвоздя программы, ради которого сюда и рвались.
— Желающих принять участие в сеансе гипноза прошу на арену.
Желающих оказалось так много, что образовалась очередь.
— Возьмите меня первым, — горланил какой-то парень, — мне к девяти на дежурство.
— О'кэй, — кивнул Дэвид Гур, обращаясь к публике, — только за это пусть он нам уступит свою подружку.
— Молли? — Парень осклабился. — Это можно. Молли-хорошая девочка.
Пухленькая свежая блондинка, держащая его за руку, польщенно мурлыкнула.
— Вы давно встречаетесь?
— С Молли-то? Две недели. Молли-хорошая девочка.
— Тогда выпьем за здоровье Молли.
Парень залпом осушил предложенный бокал шампанского и удовлетворенно крякнул. Но вдруг глаза его расширились, нижняя
Челюсть отвисла, и он застыл с гримасой тупого удивления на лице.
— А теперь слушай меня. — Гур резко повернул парня к себе за плечи. Молли не просто хорошая девочка. Она самая лучшая. Она для тебя единственная. Тебе нравится в ней все-как она говорит, двигается, смеется…
— Гы-ы-ы! — Это смеялась Молли. Звук был довольно противным. Зал весело оживился.
— Нет ничего прекраснее ее смеха, — упрямо повторил гипнотизер. — Ее голоса, ее ласк. Жизнь без Молли пуста и скучна. Сейчас ты уйдешь, а Молли останется с нами. Ты ее больше не увидишь. Никогда. Ты вернешься в свою квартиру, где каждая вещь будет напоминать о ней. Молли, Молли! Ты можешь сбежать из дому, привести другую женщину, сотни женщин, но ни одна не заменит тебе Молли. Ты понял? Ни одна,
Гур оттолкнул парня. Он тяжело дышал, фиолетовые пряди парика прилипли ко лбу. Видимо, этот странный монолог стоил ему немало энергии. Любопытно. Но еще любопытнее было поведение парня. Похоже, что сказанная Гуром нелепица возымела свое действие. Парень болезненно озирался, кривился, будто превозмогал желание чихнуть, руки его болтались подрубленными ветками. И вот все его тело напряглось, уставившись на свою блондинку, он направился к ней. Но Гур загородил дорогу;
— Э, нет, так не годится. Ты же нам ее уступил, приятель. Девочка теперь наша. Верно? Зал одобрительно загудел.
— Молли наша! Сюда, Молли! К нам, Молли! Блондинка продолжала что-то мурлыкать. Парень рванулся к ней, ко чьи-то руки утащили ее от арены за барьер, подняли, передали по конвейеру в другие, в третьи, увлекая в глубь амфитеатра. Толпа сомкнулась.
— Молли!
Это был даже не крик, а рев. Исступленный рев обезумевшего зверя. Парень метался вдоль арены по кругу. Сила, с которой он врезался в толпу, стараясь пробиться к своей блондинке, казалась невероятной. Но толпа, разумеется, была сильнее, он отскакивал от нее, как мяч от стены, и вновь с воем кидался обратно. Зал веселился вовсю.
Наконец парень в изнеможении рухнул на пол и затих. Роботслужитель поднял его и отнес в кресло. Вскоре оттуда донесся равномерный храп.
— Он проснется через 15 минут, — объявил Гур, — кто следующий?
На арену выскочил маленький вертлявый человечек со смуглым лицом и темными курчавыми волосами,
— Я вас знаю, — сказал Гур. — Вы художник, Я был на вашей выставке.
Человек покачал головой.
— Это было давно. Теперь я жокей.
— Почему? Вы же писали отличные картины. Человечек снова покачал головой. Он напоминал механическую игрушку.
— Плохие картины. Они не нравились комиссии. Мне дали испытательный срок. Я стал работать над декоративным панно для нового гимнастического зала. Писал целыми днями. Мне казалось, это то, что надо. Но я заблуждался. Комиссия забраковала панно, а меня переквалифицировали в жокеи.
— А где ваши картины теперь?
— Понятия не имею. Видимо, уничтожены.
— И вы довольны новой жизнью?
— Конечно. Я был плохим художником, а теперь — жокей экстра-класса. Вчера на скачках завоевал три приза. И доходы.
— Тогда отпразднуем ваши успехи. Отличное шампанское, Гур налил два бокала. Чокнулись, выпили. И вновь эта застывшая удивленная гримаса на лице испытуемого. И громкий голос Гура, который я уже где-то слышала:
— Вы художник. Настоящий большой художник. Комиссия ошиблась. Ваше последнее панно — лучшее из всего, что вы когдалибо сделали и сделаете. Вы родились, чтобы его создать. Вы нанесли последний мазок, отошли в сторону. Вспомните. Ваше ощущение,
— Да, да. — Человек потерянно озирался. — Ощущение… Мне надо его опять увидеть. Мне надо в мастерскую.
— Поверил! — ахнул кто-то у меня за спиной. — Комиссия ему ошиблась. Ай да Гур!
Та же история. Человечек бегал вдоль арены в поисках выхода, повсюду натыкаясь на сплошную непробиваемую стену покатывающихся со смеху зрителей.
Что-то в шампанском? Но почему это «что-то» не действует на самого Гура?
Нет ли прямой связи между поведением «добровольцев» и странностями, доставшимися мне о наследство от Николь?
— Куда же вы? — кричал Гур. — Вашей мастерской больше нет. Но панно я сохранил. Узнаете?
Чистый лист бумаги. Человечек жадно выхватил его из рук Гура, прижал к груди. Его глаза сияли, будто в них горело по лампочке. В жизни не видела ничего подобного!
— Да, да, оно… Вот здесь, этот изгиб, грация… Я бился Неделю. Конечно, они ошиблись. Ощущение. Конечно.
— Стелла!
Ассистентка Гура, на этот раз затянутая в черное трико, выбежала из-за кулис и, подкравшись к отрешенно бормотавшему жокею, вырвала у него листок.
— Ничего не поделаешь, — прокомментировал Гур. — По распоряжению комиссии ваше панно должно быть уничтожено.
— Н-нет!
Опять этот истошный звериный рев. Обезумевший человечек погнался за Стеллой, но она, ловко увернувшись, вскочила на тумбу, и на ковер посыпались мелкие клочья белой бумаги.
Он на коленях ползал по полу, собирал их, пытался сложить, а когда понял, что это бесполезно, сел, обхватив руками колени, плечи его задрожали и из глаз потекли слезы. Вскоре человечек безмятежно спал в кресле. А в это время первый подопытный, зевая и потягиваясь, искал свою кепку.