Страница 8 из 39
— А чего к ним прорываться, подползем потихоньку.
— Подползете? Пробовали? — живо заинтересовался Тимонин.
— Лейтенант Матарыкин только что оттуда. Да вон он бежит.
От будки, застегиваясь на бегу, спешил командир взвода разведки.
— Спал? — спросил Тимонин.
— Никак нет. Подсушиться пришлось. Канава там у стены. С водой.
— Ну и что стены?
— Стены как стены, каченные, холодные. Понизу сплошь валуны, а повыше кирпич.
— Это и так видно. А вот как в замок попасть?
— Там калиточка есть, железная. Подорвем гранатами.
Они стояли у самой воды, словно на краю черной пропасти, и то и дело взглядывали вверх, где за крутым склоном, поросшим кустарником, был невидимый отсюда замок. Луна тихо плыла в белесой пустоте неба, и было непонятно, почему при такой луне из замка не увидели подползавших разведчиков. Может, и в самом деле спят? Мальчишки, какой солдатский опыт? Но тот, кто руководит ими, должен же знать, что не оставят их тут в покое, и ему-то спать никак не подобает.
А может, нарочно не стреляют по одиночкам?
Ему нестерпимо захотелось обратно в городок, чтобы самому расспросить немчонка, вытрясти из него душу, но вызнать все.
— Покажи, — сказал он Матарыкину.
Кто-то сзади накинул на плечи Тимонина невесомое полотно маскхалата. Он продел руки в услужливо оттянутые рукава, запахнул пестрые, в пятнах грязи полы, стянул шнуром на поясе. Белый капюшон сваливался на глаза, и Тимонин подогнул его, аккуратно завязал тесемки под подбородком.
— За мной, товарищ капитан. Делайте как я.
Матарыкин чувствовал себя уверенно, видно, исползал тут все вдоль и поперек. Он перебегал от куста к кусту, приседал, замирал на открытых местах, и Тимонин послушно проделывал то же самое. Следом таким же образом передвигался лейтенант Кондратьев. По мере того как они шли, замок словно вырастал перед ними из земли, громоздил высокие стены, казалось, к самому небу, и лишь там, в вышине, пестрел рядами решетчатых окон.
— Где калиточка?
— Слева, в темноте не видать.
Отсюда до замка было метров двести пятьдесят — пустяковое расстояние, можно броском преодолеть. А дальше? Вся надежда на калиточку?
И снова все свелось к немчонку, который только и мог знать, как организована оборона.
Тимонин посмотрел на часы — было без четверти четыре, — покосился на Матарыкина, на Кондратьева, лежавших слева и справа. Оба неотрывно смотрели на замок, то ли наблюдали за чем, то ли делали вид, что наблюдают, чтобы не мешать начальству думать.
— Н-да, на ура тут не взять, — сказал Тимонин.
— На ура не взять, — как эхо повторил Матарыкин.
— Не взять, — подтвердил Кондратьев, и в голосе его послышалась неуверенность, безысходность.
Тимонину стало окончательно ясно: атаковать надо отсюда, и для начала не более чем одной ротой Другие пусть прикрывают.
Время от времени от замка доносились короткие пулеметные или автоматные очереди — осажденные бодрили себя стрельбой, — но стук очередей словно бы не нарушал тишины, не заглушал неясный звон, доносившийся неведомо откуда.
Городок замер в оцепенении, все эти перечеркнутые тенями улицы, крыши, стены, окна, заборчики походили на нагромождение черно-белых квадратов, прямоугольников, параллелепипедов гигантской картины то ли гениального, то ли сумасшедшего художника. Городок был тих, но едва Тимонин приблизился к крайнему дому, как оттуда, из глубокой тени, послышалось неожиданно громкое:
— Стой, кто идет!
Связной, бесшумно двигавшийся следом, скользнул вперед, в тень, послышалось тихое переругивание: «Своих не узнаешь?» — «Так темно же…»
Тимонин пошел по затененной стороне улицы и вдруг увидел вдалеке приближающиеся фигуры. Они все четче вырисовывались из дымки, приобретали знакомые очертания. Он узнал Соснина, и старшего лейтенанта Карманова, и немца в куцей шинелишке. К удивлению Тимонина, был с ними и немчонок, шел не впереди, а рядом, как равный. Было во всем этом что-то новое, непонятное, а потому тревожное.
— Франц согласился вернуться к своим, — сказал Карманов, увидев комбата.
— Что значит согласился? Он ведь за тем и выходил оттуда, чтобы вернуться. Почему это вы вдруг решили помочь ему?
Фраза звучала двусмысленно, но старший лейтенант, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Так лучше для дела.
— Это вы считаете?
— Я и начальник нашего отдела майор Дмитренков. Мы связывались по радио. На эту операцию получено разрешение.
Тимонин посмотрел на своего начальника штаба. Соснин молча кивнул: да, мол, такое разрешение получено.
— Но этот мальчишка нужен мне как «язык».
— Все, что знает, он рассказал.
Соснин снова кивнул.
— Чего киваешь? — взорвался Тимонин. — Говори толком.
— Рассказал, — опять кивнул Соснин.
— План этого проклятого замка? Входы-выходы? Калитка, что за ней?..
— Калитка — единственный оставленный выход. Подорвать дверь можно, но за ней — каменный мешок. Многих положим.
«Людей жалеет, не в пример некоторым», — вспомнил Тимонин слова командира полка. Он-то всегда думал о себе как раз обратное. Война, ужалеешь ли всех? Бывало, и на верную смерть посылал людей. Где он углядел жалость, командир полка? И теперь, как он думал, не было в нем жалости. Просто не видел он возможности пробиться в замок, а то уж давно бы приказал атаковать. Но ведь прикажет…
— Я бы сам с ним пошел, да не разрешили, — сказал Карманов.
— Куда? — не понял Тимонин.
— Туда, в замок.
— Как это пошел бы?
Курт, все время стоявший поодаль, вдруг шагнул почти вплотную, так что Тимонин уловил чужой одеколонно-табачно-шинельный запах.
— Я иду. Это есть моя дело, — сказал он сбивающимся от волнения голосом.
— Тоже разрешение получено? — спросил Тимонин, отступая от немца.
— Так точно. Согласовано с политотделом армии. — Старший лейтенант привалился к стене дома, сказал торопливо и раздраженно, как всегда говорят раненые, которым боль не дает отвлечься: — Вам, видать, в новинку, товарищ капитан. А у нас, я говорил, это обычное дело. Многих пленных отпускаем обратно в свои части.
— То пленных. Если поверили им. А добровольно идут в плен знаешь кто?
— Он идет… вроде парламентера.
— Война капут, — снова вмешался немец. — Германия остается. Кто остается? Кто строит новая жизнь? Другой немцы нихт, нет. Дорт киндер, там дети — будущий Дойчланд. Я иду разъясняйт. Это есть моя дело…
— Они тебе разъяснят, — проворчал Тимонин. Он понял: говори не говори — ничего не изменить. Старший лейтенант Карманов ему не подчиняется. Так пускай уж побыстрей делает свое дело. — Все выспросил? — повернулся он к Соснину.
— Все.
— Делай как знаешь, старшой… Чем черт не шутит…
Ему вдруг остро захотелось поверить в успех этой, как он считал, авантюры. Не понадобилось бы штурмовать замок.
Снова вспомнились слова командира полка о жалостливости — вот ведь засели, не забиваются, — но теперь они показались ему упреком, и он, рассердившись на свою нелепую мечту, начал думать о том, о чем только и были его думы все это время, — как сделать, чтобы поменьше было потерь.
Соснин в сопровождении двух разведчиков увел Курта Штробеля и немчонка к реке, откуда они должны были проползти к замку, а Тимонин и старший лейтенант Карманов пошли по ночному городку к штабу. Сапоги сочно цокали на сухой вымороженной брусчатке, наполняя улицу перестуками, и Тимонину все казалось, что следом идет еще кто-то.
Молча они дошли до сарайчика, открыв дверь, окунулись в душное тепло хорошо протопленного помещения, и здесь, повалившись на перину в углу и отдышавшись, отойдя от своей боли, Карманов начал рассказывать, как удалось уломать Франца.
Вначале не верилось, что можно послать его назад, да Франц и сам не хотел возвращаться, боялся фельдфебеля Граберта. Бьет он их там чем ни попадя, совсем запугал. Дорвался до власти и своевольничает как хочет. Вначале хотел Карманов просто организовать агитпередачу, чтобы Франц этот или немка, у которой там сын. Алоиз, выступили по звуковке. Но немка наотрез отказалась, побоявшись за судьбу сына. Тогда-то у Карманова возникла мысль пойти вместе с Францем в замок, попытаться открыть глаза мальчишкам и, если понадобится, попросту застрелить Граберта. Рискованный шаг, да не рискованнее штурма. При штурме мальчишки начнут со страху отстреливаться. Скольких погубят! Сколько их самих погибнет!..