Страница 27 из 63
– Как я уже сказала, они ни разу не видела оборотня, и вы ее испугаете. Обращайтесь с ней бережно, если у вас есть хоть немного сострадания. Ей нужно пить каждый день, но ни в коем случае прямо из живого источника…
– Почему? – перебил он ее вопросом. Тишина. А потом Анника спросила:
– Ты уже заставил ее это сделать, так? Он ничего не ответил.
В ее голосе зазвучала смертельная угроза.
– Что еще ты заставил ее делать? Она была невинной, когда ты ее захватил. А сейчас?
Невинной?!
Лахлан провел по лицу дрожащей рукой.
– Я уже сказал вам: она моя. Анника в ярости завопила:
– Отпусти ее!
– Никогда! – проревел Лахлан в ответ.
– Пусть даже ты не хотел войны – ты ее получил! – Чуть спокойнее Анника добавила: – Думаю, мы с сестрами пойдем добывать кельтские шкуры!
Связь оборвалась.
Глава 17
– Ваш брат в Луизиане, мой повелитель.
Пальцы Лахлана замерли на последней пуговице рубашки. Быстро приняв душ, чтобы смыть все следы боя, Лахлан вызвал Харманна обратно к себе и спросил, где Гаррет. «Из всего мира ему нужно было выбрать именно это место!»
– Чем он там занимается, к дьяволу?
– В Луизиане масса самых разных существ Закона, и многие оборотни теперь тоже живут там. Я бы сказал, что половина ваших проживает в Канаде и Соединенных Штатах. Большинство – в Новой Шотландии, но немало и южнее.
Это известие горько разочаровало Лахлана.
– Почему они бросили свои дома? – спросил он, садясь у дверей на балкон.
В комнату врывался ветерок, который приносил запахи леса и моря, которое граничило с его землями на протяжении долгих миль. Наконец-то он в Шотландии, в родном Кайнвейне! А его подруга спит в их постели.
Харманн придвинул стул для себя и принял свой обычный облик – рогатого большеухого демона-острандера, представителя весьма многочисленного семейства.
– Когда в клане решили, что вы убиты вампирами, многие не пожелали жить в соседстве с ними. Ваш брат помог им с переездом, а потом остался в Новом Орлеане, чтобы помочь им отстроиться.
– В Новом Орлеане? – И того лучше! – А разве нельзя с ним связаться? Так уж получилось, что как раз в Новом Орлеане у меня ковен валькирий, которые полны решимости снять шкуры с моей родни.
Гаррет был последним из его близких родственников. Остальные погибли – об этом позаботился Деместриу. Отец Лахлана погиб во время прошлого приращения, после чего его мать умерла с горя, а его младший брат Хис отправился мстить за гибель родных…
– Ковен валькирий? – Харманн нахмурился. – Смею ли я спросить?.. – Когда Лахлан решительно покачал головой, Харманн сказал: – Гаррет заставил меня поклясться, что я свяжусь с ним в туже минуту, как узнаю о вас хоть что-нибудь. Он был… Ну… Он принял известие о вашей предполагаемой гибели не так, как мы надеялись, особенно после того, как потерял столько своих… – Он растерянно замолчал, а потом добавил: – Так что, конечно, я попытался связаться с ним, как только закрыл за вами ворота. Но мне сказали, что он куда-то исчез один и будет отсутствовать несколько дней.
Лахлан ощутил укол беспокойства: Гаррет один – и не предупрежден. «Добывать кельтские шкуры!» Нет. Им его ни за что не поймать! Гаррет не только воинствен, но и хитер.
– Мне необходимо его найти. Продолжай попытки. – Его брат был единственным, кому Лахлан мог поручить защищать Эмму, пока он сам отправится вершить отмщение. – Мне нужна вся информация, которую вы накопили по Орде за время моего отсутствия, – и все, что у нас окажется по валькириям. Мне нужны все средства информации, которые помогут мне освоиться в этом времени. И пока не говори о моем возвращении старейшинам. Пусть знает только брат.
– Да, конечно. Но позволено ли мне спросить, где вы были все это время?
Лахлан чуть помедлил, однако признался:
– В огне.
Он не намерен был описывать подземелье. Ему все равно никогда не удастся передать, насколько там было ужасно.
Харманн прижал уши к голове, и, как это обычно бывало в минуты сильного волнения, тот облик, который он принимал последним, начал проявляться снова. На мгновение он снова стал похож на молодого мужчину, в облике которого он показался Эмме, а потом снова вернулся к своему жилистому демонскому телу.
– Н-но это же просто был слух, который распространяли они сами!
– Это – правда, и я тебе все расскажу как-нибудь потом. Сейчас я об этом думать не могу. У меня всего четыре дня и четыре ночи на то, чтобы убедить Эмму остаться со мной.
– Она не хочет оставаться?
– Нет. – Ему представилась туманная картина того, как она дрожит в душе, зажмурив глаза, чтобы не видеть того, что он с ней делает. Он вонзил когти в ладони. – Я вел себя с ней… нехорошо.
– А она знает, как долго вы ждали?
– Она даже не знает, что она моя подруга.
Времени оставалось очень мало. В полнолуние Лахлан будет так сильно в ней нуждаться! Он прекрасно знал, как полная Луна действует на любого оборотня, нашедшего подругу. Лахлан понимал, что если даже он не успеет спугнуть ее раньше, то в эту ночь сделает это обязательно – если только она не успеет хоть немного к нему привыкнуть.
И перестанет быть девственницей. Он не ожидал, что так сильно ужаснется тому, что его подруга чиста. Эмма была такой мягкой и нежной – и мысль о том, чтобы пролить ее девственную кровь в тот момент, когда она еще не оправилась от ран, а он сам находится во власти Луны, приводила его в ужас.
Скоро в Кайнвейне соберутся старейшины – и их ненависть к ней будет выражаться открыто. Им с Эммой необходимо стать парой до этого. Она должна получить его метку, чтобы они поняли: им нельзя причинять ей зло.
И в то же время как он может рассчитывать на ее согласие остаться с ним, когда он даже не успел компенсировать то, что уже успел с ней сотворить?
– Я хочу, чтобы ты нашел все, что молодая девушка может пожелать иметь дома, – все, что может ей понравиться.
Если она действительно наполовину валькирия, а слухи об их алчности верны, то, возможно, ее удастся смягчить подарками. Кажется, ее заинтересовали его украшения? Он может дарить ей драгоценности каждый день – и ему их хватит на много десятилетий вперед.
Когда Харманн взялся за блокнот и карандаш, которые всегда были при нем, Лахлан добавил:
– Купи ей новую одежду. Замени все, что было испорчено. И еще ее следует прятать от солнца.
– Да, я об этом подумал. Шторы у вас на окнах плотные, и пока этого хватит – но, возможно, ставни? Такие, чтобы автоматически открывались на закате и закрывались с восходом.
– Проследи, чтобы их установили… – Лахлан резко замолчал, осознав, что было только что предложено. – Автоматически? – Харманн энергично кивнул, и Лахлан закончил: – Да, значит, как можно скорее. Я хочу, чтобы в Кайнвейне были защищены все окна. А ко всем выходным дверям надо пристроить портики.
– Мы начнем этим утром.
– И ее плейер… Вампиры его испортили. Ей нужен новый – действительно нужен. И ей, кажется, нравятся все новые штучки, электронные устройства. Оставь только самых надежных слуг, а им скажи, кто такая Эмма. И еще сообщи им, что я убью всякого, кто причинит ей зло.
Харманн изумленно воззрился на Лахлана, а потом кашлянул в кулак.
– Кх… конечно.
Мысленно встряхнувшись, Лахлан спросил:
– Есть ли какие-то уязвимые моменты, о которых мне следует знать? Какие-нибудь проблемы с финансами или территорией?
– Вы богаче, чем когда-либо. На порядок. Эта земля по-прежнему защищена и скрыта.
Лахлан облегченно вздохнул. Лучше Харманна никого представить себе нельзя. Он честный и умный, хорошо умеет обходиться с людьми: свои способности изменять облик он использует для того, чтобы им казалось, будто он постепенно стареет.
– Я ценю все, что ты сделал, – проговорил Лахлан.
И это было даже преуменьшением: это создание оберегало его дом и его богатства. Лахлан привычно изумился тому, что оборотней упорно считают нечестными. Слово «двуличный» так долго служило оскорблением, что в конце концов его присвоили люди. – Я тебе очень обязан.