Страница 1 из 63
Кресли Коул
Бессмертная любовь
Ричарду – моему настоящему и живому викингу
Пролог
Порой огонь, который слизывает кожу с его костей, опадает.
Это – его собственный огонь. Уже много столетий он питает его своим исковерканным телом и разлагающимся разумом. Давным-давно – и кто знает, сколько времени с тех пор прошло, – вампиры Орды оставили его в этих невероятно глубоких катакомбах под Парижем. Он стоит, прикованный к скале: каждая конечность закреплена дважды, и еще один раз – шея. Перед ним, изрыгая пламя, зияет вход в ад.
Здесь он ждет и страдает, отданный столбу огня, который может изредка слабеть, но который никогда не гаснет, точно так же, как и его жизнь. Его существование заключается в том, чтобы многократно умирать в огне и снова оживать.
Только картины мести помогли ему продержаться все это время. Единственное, что ему оставалось, – лелеять детальные планы возмездия.
Но тут появилась она…
Он почуял ее – свою подругу, единственную женщину, предназначенную ему. Ту самую женщину, которую он неустанно искал тысячу лет, до самого дня своего пленения.
Пламя чуть ослабло. И в этот момент она задержалась где-то наверху. Этого было достаточно. Одна рука рванула оковы, так что толстая полоса металла рассекла кожу. Кровь сначала закапала – а потом потекла ручьем. Все мышцы ослабевшего тела заработали слаженно, пытаясь сделать то, чего ему еще не удавалось сделать за всю прошлую вечность. Ради нее он сможет это сделать. Он должен…
Его вопль превращается в сдавленный кашель – и он вырывает из камня пару оков. Ему некогда изумляться своему достижению. Она так близко, что он почти ощущает ее. Она нужна ему! Вот и вторая рука свободна.
Обеими руками он сжимает металл, сдавливающий шею, и вот он тоже сорван с дождем осколков и пыли, и сила рывка отбрасывает ошейник прямо в пустоту. Он рвет оковы на ногах, уже предвкушая свободу. Однако безрезультатно. С недоумением сдвинув брови, он повторяет попытку. Он отчаянно, до стона, напрягает силы. Безрезультатно.
Ее запах слабеет – у него нет времени! Он без жалости смотрит на скованную ногу. Представляя себе, как он погрузится в нее и забудет свою боль, он дрожащими руками берется за ногу выше колена. Стремясь всем своим существом к забытью, которое сможет найти с ней, он пытается сломать кость. Он настолько слаб, что на это уходит полдюжины попыток.
Его когти рвут кожу и мышцы, но нерв, идущий вдоль бедренной кости, натянут как струна.
Он слишком слаб. Кровь течет слишком обильно. Скоро снова разгорится огонь. Периодически к нему заходят вампиры. Неужели он потеряет ее, едва успев найти?
– Нет! – хрипит он.
Он отпускает на свободу зверя, который в нем скрыт, – зверя, который вырвет свободу зубами, будет пить воду из стоков и есть отбросы, чтобы выжить.
Уползая с места пыток, бросив ногу, он тащится по сумраку затхлых катакомб, пока не замечает проход. Не теряя бдительности на случай появления своих врагов, он ползет по усеянному костями полу, чтобы попасть туда. Он не представляет себе, насколько далеко находится свобода, но он находит дорогу – и силы, – следуя за ее запахом. Он сожалеет о том, какую боль он ей причинит. Она будет настолько связана с ним, что ощутит его страдания и ужас как свои собственные.
Этого избежать нельзя. Он обретает свободу. Делает то, что должен. Сможет ли она спасти его от воспоминаний, когда его кожа будет гореть?
Он наконец пробирается на поверхность и попадает в темный переулок. Но ее запах прервался.
Судьба подарила ему подругу в тот момент, когда он больше всего в этом нуждался, – и да убережет Бог его самого и этот город, если он не сможет ее отыскать. Его жестокость вошла в легенды, и ради своей подруги он даст этому своему легендарному свойству проявиться в полную силу.
Он с трудом садится, привалившись к стене. Оставляя глубокие царапины на кирпиче, он пытается выровнять сбившееся дыхание, чтобы снова поймать ее след.
Но запах исчез.
Его глаза увлажнились. От чувства потери его бьет крупная дрожь. Мучительный рык заставляет город дрожать.
В каждом из нас, даже в добрых людях, есть частица дикого зверя, не знающего законов, и этот зверь выглядывает во время сна (Сократ, 469–399 гг. до н. э.).
Глава 1
Неделю спустя…
На остров посреди Сены, на ночном фоне древнего собора, собрались веселиться жители Парижа. Эммалайн Трой пробиралась мимо пожирателей огня, карманников и уличных певцов. Она бродила среди толпы одетых в черное готов, которые роились вокруг собора Парижской Богоматери, словно тот был кораблем-маткой, созывающим их домой, и все равно на нее обращали внимание.
Мужчины, мимо которых она проходила, медленно поворачивали головы и смотрели ей вслед. Брови их хмурились: они что-то ощущали, но не могли определить, что именно. Видимо, какая-то древняя генетическая память определяла ее как их самую необузданную фантазию или самый мрачный кошмар. Но Эмма не была ни тем, ни другим. Она только что окончила университет Тулейна и была одна в Париже. И еще была голодна… Утомленная очередными безрезультатными поисками крови, она опустилась на скамейку под каштаном, пристально глядя на официантку, наливавшую в чашечку эспрессо. Эмма помечтала о том, чтобы с такой же легкостью наливать кровь. Да, как хорошо было бы, если бы она лилась, теплая и густая, из крана бездонной бочки! Тогда ее желудок не сводило бы судорогой от голода при одной мысли о подобном!
Она умирает от голода в Париже. Одна, без друзей. Что за нелепое положение дел!
Парочки, расхаживающие рука об руку по усыпанной гравием дорожке, словно насмехались над ее одиночеством. Неужели дело только в ней? Или парочки в этом городе действительно смотрят друг на друга с более глубоким обожанием? Особенно весной. «Чтоб вы сдохли, ублюдки!»
Она вздохнула. Они не виноваты в том, что они ублюдки, которым следует умереть.
Она решилась нырнуть в эту суету из-за того, что ее номер в гостинице был оглушительно пустым, и в надежде на то, что ей удастся найти в городе света еще одного торговца кровью. Ее прежний поставщик улетучился почти в буквальном смысле слева – улетел из Парижа на Ибицу. Он невнятно объяснил свой внезапный отъезд прибытием «восставшего короля» и тем, что в развеселом Париже «заваривается какое-то серьезное дерьмо».
Как вампир, она была членом Закона – объединения существ, которым удалось убедить людей в том, что они существуют только в воображении и вымыслах. И хотя Закон был здесь хорошо представлен, Эмме не удавалось найти своему поставщику замену. Те существа, которых она находила, убегали от нее просто потому, что она – вампир. Они спасались бегством, даже не подозревая, что Эмма всего лишь полукровка – не говоря уже о том, что она размазня, которая ни разу в жизни не укусила ни одно живое существо. Как обожали говорить всем ее воинственные приемные тетушки: «Эмма проливает свои розовые слезы, даже если сотрет пыльцу с крылышка у мотылька».
Эмма ничего не смогла сделать за время этой поездки, на которой она так упорно настаивала. Ее попытки найти хоть какую-то информацию о своих умерших родителях – матери-валькирии и неизвестном отце-вампире – закончились провалом. Провалом, заключительной нотой которого станет ее звонок тетушкам с просьбой за ней приехать, потому что она не в состоянии сама себя прокормить. Просто позор. Она вздохнула. Ее будут дразнить этим все ближайшие семьдесят лет…
Эмма услышала грохот, и не успела она даже пожалеть официантку, которой придется платить за убытки, как за первым громким звуком последовали новые. Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит, – и в эту секунду зонтик над столиком на противоположной стороне дорожки взмыл вверх, подброшенный в небо метров на пять, – и полетел прямо в Сену. Громко загудел экскурсионный кораблик, послышались французские ругательства.