Возлюбленный враг

«Напомнил тебе себя», — закончила за него Джинни, заливаясь слезами. Смерть юноши сломала эмоциональный барьер, который Алекс соорудил, чтобы защититься от личных утрат и от сомнений, которые могли привести к потере цели и отклонению от прямого и узкого понимания долга.

В тот день были и другие пострадавшие среди офицеров генерала Маршалла, но опыта Джинни оказалось более чем достаточно, чтобы обработать рану от меча на руке полковника Бонхэма, вытащить осколки снаряда из щеки воина. Однако она была не в силах развеять общую печаль или заполнить пустоту в боевых рядах. Ей все время слышался голос Дикона, полный энтузиазма, его веселый смех, но каждый раз, когда она смотрела на облюбованную им скамью, та была пуста. По распоряжению генерала Дикона похоронили вечером. Это была тихая церемония, на которой присутствовали только его подразделение, товарищи из офицерского корпуса и Джинни. Алекс вновь показал, что он знает, что делает, когда дело касается не только физического, ной душевного благополучия его людей. Церемония была сродни катарсису — вместе с телом была погребена и печаль, к ним вернулась целеустремленность, и только Джинни знала, что пройдет много времени, прежде чем Алекс преодолеет чувство вины, прежде чем уйдет чувство раскаяния.

Наступил третий день битвы при Престоне, но уже к утру было ясно, что положение противника таково, что одной целенаправленной атаки парламентских сил будет достаточно для победы над остатками шотландской армии. Когда мужчины на рассвете уходили в бой, они разговаривали и даже смеялись; крайняя сдержанность двух предыдущих дней была преодолена благодаря уверенности в том, что этот день принесет победу.

Джинни, стоя у окна и наблюдая за их отъездом, недоумевала: как они могут так веселиться? Ведь в этой битве опасностей было не меньше мечи, пушки, мушкеты и пики не утратили способности ранить. И ее работа среди раненых не станет легче.

Гилл Кортни с завистью взирал на батарею артиллерии противника. Она была хорошо защищена и для практика, склонного к пессимизму, представляла непреодолимую преграду, не говоря уж о немногочисленном отряде пехоты и кавалерии лорда Питера Оттшора. Но если они не смогут взять батарею, то и битва, и война будут практически проиграны. Питер поднял меч и издал воинственный клич. Громко забили барабаны, и малочисленная группа бросилась в атаку на укрепления противника.

Встретив отпор, отряд отступил, перестроившись для второй попытки. Конь Питера с диким ржанием упал, когда пуля поразила его мощную грудь. Всадник откатился в сторону и побежал к Гиллу и его солдатам, шедшим позади кавалерии.

Вражеская кавалерия, наступавшая на них справа, обратила солдат в бегство. Гилл увидел несшегося прямо на него огромного черного жеребца. Его губы растянулись в яростном оскале, глаза горели красным огнем, словно у какого-то существа из самого ада. Сидевший на нем всадник, весь закованный в латы, так, что видны были лишь одни глаза, с сокрушительной силой пробивал себе путь сквозь строй роялистских солдат. На какое-то мгновение глаза двух мужчин встретились, потом засвистел меч, безошибочно целясь в крошечную полоску на шее Гилла Кортни, между шлемом и воротником кольчуги, не защищенную металлом. Когда всадник нанес удар, кавалер выстрелил из мушкета. Алекс почувствовал невыносимую боль: пуля попала в нагрудник, вдавливая металл в грудь. Через мгновение он уже ничего не чувствовал.

Буцефал, потеряв всадника, бесцельно бродил по полю, где батарея артиллерии вела последний бой. Каким-то чудом жеребец остался невредимым — пули свистели вокруг него, пока он наконец не нашел выход из этого ада и не потрусил обратно к лагерю.

Джед, вернувшийся до этого в лагерь с раненым офицером, первым заметил его. Сердце у него оборвалось. Было только одно объяснение тому, что конь оказался без всадника. Когда Джед бросился к коню, он заметил, как от госпитальной палатки к Буцефалу кинулась Джинни, первая добежавшая до него.

— Где он? — неистово закричала она, схватив коня под уздцы. Потом, увидев Джеда, повторила этот же вопрос; глаза ее лихорадочно горели на смертельно побледневшем лице.

Джед покачал головой.

— Не знаю, госпожа. Меня не было с ним. Если он ранен, его вынесут с поля.

— Я должна найти его. — Джинни кинулась к полю боя, Джед бросился за ней. Наконец он нагнал ее и удержал, приложив все усилия, которых едва было достаточно, чтобы остановить Джинни, силы которой утроились от отчаяния.

— Стойте, — сказал он. — Вам нельзя туда. — Генерал сдерет с меня шкуру, если я отпущу вас, да и вам не поздоровится.

Джинни застонала и подумала, что ее сейчас вырвет, но наконец смысл слов Джеда пробился сквозь туман страха.

— Если он там… раненный, — произнесла она медленно, выговаривая слова так, словно она только что научилась говорить. — Если он там, раненный, и его не вынесут, его убьют.

— Возвращайтесь в госпиталь и предоставьте это мне. — Джед повернул ее лицом к лагерю и подтолкнул в спину. — Я найду генерала, не волнуйтесь.

Едва волоча ноги, Джинни вернулась в лагерь, оглядываясь через плечо на дым, скрывавший поле. Целый час она просидела на истоптанной траве у госпитальной палатки, не в силах продолжать работу, почти не слыша мучительных стонов вокруг себя, пока в мозгу у нее возникали одна за другой жуткие картины. Когда солдаты с криками побежали вверх по холму, она смотрела на них, ничего не различая; наконец до нее дошло то, что они говорят. Шотландская армия бежит, оставив поле боя. Кромвель преследует ее. Трехдневная битва закончена, и победа парламента оказалась такой безоговорочной, что армия роялистов никогда больше не оправится и не сможет воевать. Война закончилась.

Джинни с трудом поднялась на ноги. Джеда нигде не было видно; не было ни одного знакомого лица, к которому она могла бы обратиться. Если битва закончена, она сама пойдет искать Алекса. Ведь в глубине души она давно это знала, с тех пор как ей привиделась эта картина, когда она сидела на подоконнике в своем доме на берегу залива Алум. Она будет искать Алекса среди мертвых и умирающих.

Сгущались сумерки, еще больше затрудняя видимость на затянутом дымом поле, когда Джинни пробиралась среди погибших. Почему никто не видел, что произошло? Он не мог быть один, когда случилось это несчастье. Но ведь Джинни не представляла того хаоса, который царил во время последнего броска, когда начался рукопашный бой и ни у кого не было времени оглядываться на своих товарищей. Что-то ухватилось за ее лодыжку, и она нетерпеливо освободилась, но потом, ужаснувшись себе, посмотрела вниз. Солдат что-то неразборчиво бормотал распухшими губами, и она, взяв себя в руки, осмотрелась, впервые заметив, что не одна занимается этим мрачным делом. По полю ходили санитары с носилками, и она окликнула их.

— Этот человек жив, солдат.

Солдат опешил, увидев женщину в подобном аду, но все же окликнул своих товарищей, а Джинни пошла дальше. Увидев Джеда, склонившегося над телом, она поняла, что он нашел то, что они искали, и внезапно успокоилась.

— Он мертв? — ровным голосом спросила она, поравнявшись с Джедом.

— Почти, — сказал Джед.

Лицо его было искажено гримасой боли.

— Дай мне посмотреть. — Джинни опустилась на колени рядом с ним. Джед снял шлем с Алекса; его лицо казалось удивительно умиротворенным, глаза закрыты, рот расслаблен. Не особенно надеясь на что-либо, она нащупала пульс и услышала его. Не очень сильный — но сердце билось! Она посмотрела на жуткое месиво на его груди. Сильного кровотечения не было, что могло быть одинаково хорошо или плохо.

— Его нужно вынести отсюда, Джед, — торопливо сказала она. — Здесь я не могу как следует посмотреть рану. Только вели санитарам быть поосторожнее, чтобы не началось кровотечение.

— Джинни?

Она вдруг услышала голос из прошлого. Он был тихим, и в какое-то мгновение она было подумала, что это лишь продолжение кошмара, игра ее воспаленного воображения, которое в последние часы безудержно разыгралось. Рассеянно, почти без интереса, она взглянула искоса на тело, лежавшее рядом с Алексом, и поняла, что смотрит в глаза своего мужа. Его шлем валялся рядом, из раны на шее сильно шла кровь. Пока она смотрела на него, глаза его закрылись, и он снова потерял сознание.