Случайная невеста

Фиби опустила полотенце в лохань с водой, выжала его, стала протирать тело. Ух, как холодно!

Кейто уже вышел в коридор, а она продолжала одеваться. Нужно все застегнуть так, чтобы ему не пришлось перестегивать крючки платья или расправлять кружева на рукавах.

Фиби вошла в столовую, когда все уже сидели за столом, и поймала красноречивый взгляд Джайлса: судя по всему, тот догадывался о причине их опоздания и одобрял ее. С невнятным извинением она уселась на свое место и сразу же принялась за еду, чтобы скрыть краску, залившую лицо.

— Ты не переменила еще своего намерения с-сыграть роль королевы Елизаветы? — спросила у нее Оливия, чтобы не обращать внимания на отвратительного Брайана, сидящего напротив.

Фиби облегченно перевела дух: слава Богу, это совершенно невинная тема для беседы.

— Не перестаю думать об этом, — ответила она Оливии и обратилась к Кейто: — Как полагаете, сэр, ваши воины согласятся участвовать в представлении? У меня там в одной сцене королева обращается к солдатам и говорит о том, что и в слабом теле женщины может биться сердце настоящего мужчины… Джайлс фыркнул:

— Только через мой труп, миледи! Солдаты у нас воины, а не комедианты.

Фиби слишком хорошо знала Джайлса, чтобы обижаться, но все же посчитала своим долгом пояснить:

— Думаю, если мы разыграем спектакль в день летнего праздника, это только порадует людей. Не так уж много у них сейчас поводов для радости.

— Вы написали пьесу, леди Гренвилл? — не скрывая удивления, спросил Брайан. — Как интересно! А не найдется ли у вас какой-нибудь роли для меня? Пусть даже самой маленькой.

— Разве ты ос-станешься до праздника? — с нескрываемым ужасом спросила Оливия, стараясь не глядеть на него.

Фиби решила сгладить неловкость и сразу же ответила:

— Конечно, мистер Морс, если не шутите и если будете в это время еще с нами, я найду вам подходящую роль.

— О, благодарю вас, леди Гренвилл. Выходит, вы начинающий драматург? До войны это весьма почиталось при дворе. Но не припомню, чтобы написанием пьес занимались дамы.

С иронической улыбкой он поднес к губам бокал с вином.

— Фиби пишет х-хорошие стихи, — заступилась за подругу Оливия. — Г-готова спорить, она даст фору многим придворным сочинителям!

— О, не сомневаюсь. Может быть, покажете мне какие-нибудь из ваших поэм или пьес, миледи? Смею думать, я кое-что смыслю в этом.

— Я пишу для себя, сэр, — ответила ему Фиби на удивление надменно. — У меня не было и нет никакого желания блистать при дворе, где так много времени проводили вы. Тем более что не испытываю к нему ни малейшего уважения. Там все такие спесивые и высокомерные!

Ее слова не столько разозлили, сколько заинтересовали Брайана. Ого, эта нескладная девица, оказывается, не только занимается литературой, но, как видно, имеет собственные взгляды и убеждения. Занятно!

Он внимательно посмотрел на нее поверх края своего бокала. Не слишком аккуратная прическа, мятый воротник, да и платье выглядит так, словно в нем спали. Как она умудрилась довести его до такого состояния?

— Не будем говорить о высокомерии, — примирительно сказал он. — При дворе ведь бывают и такие люди, если вы о них что-то знаете, как Джеймс Шерли.

— О да, — подхватила Фиби. — Я очень люблю его пьесы! Особенно трагедию «Кардинал».

— Ну, и вы не можете не знать о Джоне Мильтоне, которого я видел там еще не так давно.

— Вы… вы встречались с Мильтоном? — Вилка с мясом застыла в руке Фиби.

— Вот уж кто невероятно спесив, — вступил в разговор Кейто.

— Он прекрасный поэт! — воскликнула Фиби. — И это его извиняет. Я бы так хотела познакомиться с ним!

— Ты говорила, что тебе н-нужен композитор для твоего п-представления, — заметила Оливия.

Ей не нравилось, что Фиби уделяет столько внимания Брайану. Разве с ним можно о чем-то всерьез разговаривать? Брайан нашелся и тут.

— Когда я последний раз виделся с Мильтоном, рядом с ним находился… вы должны знать его… некто Генри Лоуз.

Несравненный музыкант Лоуз!

— Вы и его знаете?

Брайан снисходительно улыбнулся:

— Да, и очень неплохо.

— Меня все больше занимает мысль о праздничном представлении, Фиби, — сказал вдруг Кейто, и, к своему изумлению, в его словах она не уловила ни тени иронии. — И думаю, я смогу уговорить Генри посмотреть твое сочинение и даже написать к нему музыку.

— Правда, сэр?

— Мы много встречались с ним при дворе до войны. А в эти дни я куда чаше вижу Джона Мильтона. Он верный приверженец парламента.

— О сэр, если бы вы…

Фиби от волнения сделала большой глоток из бокала.

Кейто кивнул ей, кинул салфетку на стол и отодвинул свое кресло. Джайлс тотчас сделал то же самое. Он не чаял, когда окончатся эти пустопорожние разговоры о каких-то поэтах и музыкантах. Кому они вообще нужны?

— Пора ехать, Брайан, — сказал Кейто.

— Я готов, сэр, — ответил тот.

Дела его продвигались довольно быстро, однако он не питал иллюзий, что Кейто сразу поверил в якобы произошедшие с ним перемены. Сегодня его подвергнут жестокому допросу, будут проверять каждое его слово, но он не боялся этого и был уверен, что выйдет победителем.

В два часа пополудни Фиби и Оливия вновь вышли из дома и направились в сторону деревни. Тяжелые тучи опять висели низко. Казалось, из них вот-вот посыплется снег. Фиби загодя вооружилась большой палкой, чтобы ненароком вновь не упасть в сугроб.

Она вызвалась идти впереди, Оливия шла за ней след в след.

— Мег дома, — сказала Фиби, указывая на струйку дыма, поднимавшуюся из грубы.

— Она и не выходила сегодня, — подтвердила Оливия. — Снег совсем не тронут, ни одного следа. Только кошачьи. Видишь? Хотя ее п-помело, наверное, следов не оставляет.

Шутка была не слишком удачной: Фиби дернула плечом и ничего не ответила, заторопившись к входу в дом. Минуты через две после того, как она постучала палкой в дверь, загремели засовы, и на пороге показалась Мег в накинутом на плечи одеяле, в теплом платке на голове.

— Что с тобой? Больна? — спросила Фиби.

Та с трудом улыбнулась:

— Зуб! Может, кто из вас сумеет выдрать? — Она коснулась рукой вздувшейся щеки. — Чего только я не пробовала!

Гвоздичное масло, настойку из лещины. Ничего не помогает.

— Когда я была маленькой, — сказала Оливия, — отец сам вырвал мне зуб. Я хорошо помню. Обвязал крепкой ниткой, другой конец прикрепил к ручке двери — и хлопнул дверью! Ох и больно было!

— Наверняка не так, как у меня сейчас! — простонала Мег.

Она уселась на скамеечку возле огня, одноглазый кот тотчас прыгнул ей на колени. — Ну как, Фиби? Поможешь мне?

Та согласилась не раздумывая: у нее уже был некоторый опыт подобных операций, и она знала, что главное — делать все очень быстро. А самое трудное во всем этом — крепко обвязать зуб.

Но все удалось, и вскоре окровавленный зуб лежал в миске, а Мег пыталась унять кровь.

— Как интересно, — задумчиво заметила Оливия, которая любила во всем дотошно разобраться. — Такой маленький…

— И такую причиняет боль, — сказала Мег. — Как же тогда должны болеть другие раны — в руку, в живот… Бедные солдаты, которые сейчас воюют!

— Мы зашли к тебе, чтобы рассказать кое-что неприятное, — заговорила Фиби после недолгого молчания. — В деревне вовсю идут разговоры о колдовстве. И сегодня о том же говорил в церкви викарий.

Мег наклонила голову.

— Ничего удивительного. Не впервые. Сейчас вот снова, и я знаю почему.

— Почему? — в один голос спросили гостьи.

— Помнишь, последний раз, когда ты заходила ко мне, — обратилась Мег к Фиби, — меня позвали к больному ребенку?

— Да. Приходил, кажется, его дедушка.

— Так вот, ребенок умер. Вскоре после того, как я дала ему лекарство, которое приготовила.

— Умер? — воскликнула Оливия. — Но отчего же?

Мег крепче запахнула одеяло.

— Сама не понимаю. Ему стало лучше, когда я уходила от них, а через час, как сказала его мать, начались конвульсии. Когда я прибежала, он уже был мертв.