Скитальцы

Шкипер Нурем говорил об этом ещё в прошлом году, сказал Эдеварт. Он бы не променял Норвегию на Америку.

Да, Нурем! Жена бондаря покачала головой. С ним самим тоже не всё ладно!

А что такое?

Женщина опять покачала головой: Ему сделали операцию. У него рак. Даже сказать страшно. Его увезли в Тронхейм, и тамошние доктора сделали всё, что могли, но, кажется, его это уже не спасёт.

Невероятно! Он лежит в постели?

Не знаю. Он ещё в Тронхейме.

И как себя чувствует?

Вот именно, как! Он ведь не может говорить! Ему отрезали язык!

Эдеварт всплеснул руками.

Да, продолжала жена бондаря, сперва ему отрезали половину языка, а вот совсем недавно отрезали и всё, что осталось. У кого рак, тому нет спасения.

Подумать только, подумать только! — вздохнул Эдеварт и порадовался в душе, что сам он и в Америку не уехал, и ни в какую другую беду не угодил. Нурем говорил мне в прошлом году, что ждёт нового судна, чтобы снова начать плавать. Вот уж воистину, человек полагает, а Господь располагает!

Они заговорили о Кноффе, это была вечная тема. Потом о йомфру Эллингсен и приказчике Магнусе; весной они хотят пожениться, а жить будут в небольшом доме, где раньше останавливались приезжие, службу у Кноффа они не бросят.

Эдеварт, улыбнувшись: Выходит, она и замужем останется экономкой?

И не говори!

А когда пойдут дети, она станет таскать их за собой?

Жена бондаря: Говорят, будто она не может родить.

Они засмеялись, как единомышленники.

Загрузив лодку, Эдеварт снова покинул Фусенланнет, он и на этот раз не наведался в Доппен. Друзья встретились на севере Хельгеланна. Август опять всё распродал, он оказался мастером торговать вразнос и зарабатывал для Эдеварта намного больше, чем получал у него. Он набил свой мешок новым товаром, договорился о следующем месте встречи и снова ушёл.

Поздней осенью они встретились в Будё, почти что дома. Эдеварт не хотел являться в Поллен с пустой лодкой и потому был вынужден пополнить свои запасы на мелких складах в Будё; ему это было совсем невыгодно, но другого выхода не оставалось. Он понял, что надо заключить контракт с каким-нибудь торговым домом в Тронхейме, который в любое время мог бы высылать ему товар, куда он попросит.

Внутренняя часть фьорда уже замёрзла, поэтому им пришлось пристать в Нижнем Поллене и пешком проделать весь долгий путь до своего селения. Друзья не торопились, позволив новости об их приезде обогнать себя, ноша у них была тяжёлая, и они шли медленно, болтая и помахивая аршинами; изредка они останавливались отдохнуть.

Оба принарядились, как могли. Что ни говори, а они были не совсем обычные жители Поллена и потому хотели выглядеть получше, этакими щедрыми благодетелями, благо такая возможность у них была; Эдеварта больше всего радовало, что он несёт великое множество подарков своим домашним. Они всегда так благодарили его за любую малость, что же они скажут теперь при виде всей этой груды подарков, да они просто онемеют от изумления!

Было очень холодно, друзья не останавливались и шли, сдувая с носа капли и утираясь самыми пёстрыми носовыми платками, какие только у них нашлись. Август особенно постарался, он спрыснул себя пахучей туалетной водой и расчесал волосы на прямой ряд. У него не было отца и сестёр, наряжаться ему было не для кого, но он не хотел отстать от Эдеварта; глупо говорить по-русски в селении, где не понимали даже английского, но ведь это ещё не означало, что он должен выглядеть, как бродяга! Август хорошо знал заграничную жизнь и её обычаи и, имея склонность к щегольству, повязал себе на бёдра ярко-красный платок. По его словам, это была последняя мода в Южной Америке. Как думаешь, что они скажут, когда мы придём? — спросил он у Эдеварта.

Перед самым селением Август потребовал, чтобы они сделали привал, — им не пристало выглядеть утомлёнными. Он достал из кармана две сигары, которые приобрёл в Будё нарочно для этого случая, и предупредил Эдеварта, чтобы тот не спешил и не выкурил сигару раньше времени. А вот пойдём мимо дома Каролуса, там дыми посильнее! — велел он.

Когда придём, ты войдёшь первым, попросил Эдеварт.

Август: Почему?

Эдеварт, жалобно: Я не могу!

Тёмное и притихшее селение совсем обеднело и пришло в упадок. Не осталось ни следа от богатства, принесённого великим уловом сельди, краска на домах облупилась, ни в одном доме не слышалось музыки или веселья. К чему тогда всё это было? Было и сплыло! Но у людей уже появился вкус к богатству, они стали важными и беспечными, привыкли ни в чём себе не отказывать, привыкли курить табак и гордо поплевывать. Так было, но было и сплыло — а тогда к чему всё это?

Холодным зимним днём в селение пришли два его не совсем обычных жителя, и сразу всё преобразилось. Люди проели всё, что заработали в прошлом году на Лофотенах, и теперь опять сосали лапу. Они бродили по селению из дома в дом, узнавали друг у друга новости и грустно качали головами. Эти хорошие добрые люди были ленивы и бедны. Ни заработков, ни сельди, ни работы у них не было, только зима и короткие тёмные дни. Кое-кто ещё хорохорился: лавочник Габриэльсен хоть и разорился, но дома своего не потерял и ещё мог позволить себе красоваться в белом воротничке; звонарь Юнсен тоже ещё не настолько обнищал, чтобы отказаться от трубки, он курил её по воскресеньям, когда шёл в церковь. Ему-то что, у него было твёрдое жалованье, и он не огорчался, если святым не приносили пожертвований. Вот они и в селении, друзья прошли мимо дома старого Мартинуса, мимо домишка Рагны, оставшегося ей после бабушки — Теодор стоял на пороге и смотрел на них, — мимо большого дома Каролуса, в окнах которого виднелись чьи-то лица, и направились к дому Эдеварта.

Постой-ка, я ничего не понимаю, не останавливаясь сказал Эдеварт, здесь что-то изменилось. Где же наша скала?

Август тоже смотрел во все глаза: Ты прав. Здесь была скала, я помню! Уже у самого дома он обернулся к Эдеварту и сказал: Ты только погляди, у них теперь каменное крыльцо!

Вся семья была дома, её собрал слух об их прибытии, пришли и ближайшие соседи: Ездра, тот смешной парнишка, две соседки, Каролус собственной персоной и ещё несколько человек. Когда Август открыл дверь и хотел войти с мешком на плече, то сразу понял, что это ему не удастся, — комната была набита битком. Пришлось друзьям оставить свои мешки снаружи.

Несколько человек встали, чтобы освободить им место.

Не беспокойтесь!.. Не беспокойтесь! — отказывались друзья, они держались скромно и старались не привлекать к себе внимания.

Их всё-таки усадили, а Йоаким и Ездра сели прямо на стол.

Смущённое молчание.

Первым заводит разговор Йоаким — конопатый, весёлый, он сидит на столе и болтает ногами. Вы хотели войти в дом вместе со своими мешками? — спрашивает он.

Застенчивые улыбки. Старый отец, растерянно: В жизни не видывал таких огромных мешков!

Йоаким, ещё сохранивший детскую непосредственность, громко шепчет Ездре: Видно, придётся снести наш амбар и заместо него построить побольше!

Каролус, староста Каролус, с достоинством: Не придётся. Мой дом достаточно велик.

Многие поспешили угодить старосте и согласились с ним: Твой дом, ясное дело... о чём туг толковать!

Пошёл обычный разговор, Каролус спросил, как они прибыли, морем или сушей, ему ответили. Узнавали небось, где есть сельдь? Нет. Какой в море ветер? Норд-ост. В доме было слишком жарко, и Август расстегнул куртку, явив всем южноамериканскую моду.

Вот они и дома. Здесь не было принято встречать гостей на крыльце, выражать радость или говорить «добро пожаловать», в Поллене это считалось притворством и глупостью. Не дай Бог проявить чувствительность, а то и прослезиться, это было бы уже совсем непростительно! Эдеварт опасался, как бы отец, разволновавшись, не заразил и его своим волнением, однако, вопреки всем опасениям, всё прошло спокойно, уж слишком много здесь было посторонних, это их спасло. Он сказал сёстрам, и это была чистая правда: Вы так выросли, что я не сразу и узнал вас! Сёстры покраснели и захлопотали у плиты, они готовили кофе.