Серебряные ночи

Адам снова весь засветился, не в силах скрыть радости и гордости, которые он постоянно испытывал, глядя на свое сокровище.

– У меня голова покруглее будет, – со смехом заметил он, нежно прикасаясь к макушке, где пульсировал незатянувшийся родничок.

Князь Голицын подошел поближе к огню, грея старческие руки. Адам был так же поглощен своим отцовством, как Софи – материнством. Любовь, такое доброе и плодотворное чувство, способна поворачиваться неожиданной, а порой и трагической стороной! Он обернулся к счастливой паре.

– Софья Алексеевна, тебе пора принимать определенные решения.

Резкость его тона напугала Софью.

– Что ты имеешь в виду, grand-pere?

– Надеюсь, ты не совсем еще утратила способность рассуждать здраво? Ты прекрасно знаешь, что не имеешь права признать своим этого ребенка. Чем дольше ты будешь кормить его сама, тем большей утратой это для тебя обернется.

– Твой дед совершенно прав, дорогая, – с трудом проговорил Адам. – Отдай его кормилице.

– Нет! – вскрикнула Софи с такой силой, что напугала малыша. Тот раскрыл рот и издал протестующий писк. Она принялась нашептывать ему какие-то слова, покачивая на руках, потом подняла, уложив головку на плечо и мягко погладив по спинке. – Не знаю, должна ли я возвращаться в Петербург. – На самом деле все она прекрасно знала. Дмитриев больше не позволит ей улизнуть. Она глубоко вздохнула, переводя дыхание. – Я буду матерью моему сыну столько, сколько смогу.

– Софи, как только ты будешь в состоянии перенести путешествие, я отправлю тебя с младенцем во Францию, – решительно заявил Голицын. – Ты всем будешь обеспечена, и муж не доберется до тебя.

Софи посмотрела на Адама и медленно покачала головой.

– Нет, на это я пойти не могу.

– Либо ты соглашаешься, либо отказываешься от ребенка. – Необходимость жестокого выбора тяжелым камнем легла на сердце прадеда.

– Но пока же мне не надо от него отказываться! – жалобно попыталась она отстоять свое. – Еще рано, еще я могу побыть с ним!

– Софи, ты должна уехать во Францию, – снедаемый отчаянием, повторил Адам требование старого князя. – Я приеду…

– Нет, – ровным голосом оборвала его Софья. – Если ты откажешься от своей матери, ты никогда себе этого не простишь. Я не смогу жить с такой ношей. Я не поеду, потому что там ничего не буду знать о тебе, а жить в такой пустыне просто не смогу. Я буду нести свой крест здесь. Сашеньке плохо не будет, в этом я уверена. Я смогу пережить свое горе, но торопить его приход незачем. Пока могу, я буду делать то, что могу.

Князь Голицын молча покинул спальню, признав свое поражение.

– По крайней мере, надо подумать о ближайшем времени, любимая. – Адам присел на кровать рядом с ней. – Дай мне его подержать.

Она передала ребенка. Адам с изумлением разглядывал ярко-голубые пуговки глаз, маленький курносый носик, миниатюрные пальчики; младенец сладко зевал и таращил бессмысленные глазенки.

– Государыня разрешила мне оставаться здесь до весны, если муж позволит, – продолжила Софья. – Дмитриев пока никак не давал о себе знать. Если он дотянет с гонцом до наступления зимы, я, как вполне здравомыслящий человек, откажусь пускаться в путешествие сквозь снега. И Екатерина будет целиком на моей стороне. – Софи откинулась на подушки.

– Но я не расстраиваюсь, Адам. Уже середина октября. Павел может прислать за мной не позже конца месяца. Но я чувствую, что он этого не сделает. – Улыбнувшись, она наклонилась вперед и почесала пальцем животик малыша. – И не делай такое вытянутое лицо, милый. До весны еще может произойти все, что угодно.

Адам пытался заразиться от нее состоянием счастливого неведения, но не мог отделаться от тревожного предчувствия, не мог не понимать, что Софи сознательно выбрала самообман как защиту против той жестокой правды, которую старательно прятала в самых глубоких тайниках своей души.

В Клеве князю Дмитриеву пришлось задержаться на несколько дней. Нужно было приобрести и снарядить две кареты, требовалось заново подковать лошадей, к тому же три человека из его свиты заболели. Но он был готов ждать своего часа. Софья Алексеевна никуда не денется, поэтому может еще некоторое время тешить себя иллюзией собственной неуязвимости. Чем дольше она будет пребывать в этом состоянии, тем более жестоким окажется разочарование.

Гонец, отправленный в Берхольское, вернулся с известием, что, по слухам, княгиня Дмитриева благополучно разродилась здоровым сыном.

Дальнейшие расспросы принесли еще одну любопытную весть: оказывается, в гостях у князя Голицына уже долгое время живет польский граф.

Обитатели Диких Земель умеют держать язык за зубами, хмуро подумал Дмитриев. Только проникнув в Берхольское, можно было выудить скандальную тайну, которую в любом другом месте давным-давно бы растрезвонили во все концы. Даже в Киеве, в каких-то пятидесяти верстах от Берхольского, не было никаких слухов о позорном событии в имении Голицыных. Если бы не Мария, он бы мог никогда об этом не узнать.

Но все изменилось. Теперь она не ведает о том, что справедливое возмездие обманутого мужа совсем скоро постучится в ее дверь.

– Что ты себе места никак не найдешь, Адам? – с деланным удивлением вскинула голову Софи, устроившаяся в уютном кресле около камина в своей спальне. – Не ты ли говорил, что одно из главных достоинств женщины, которое всегда тебя восхищает, это спокойствие? Вот я теперь совершенно спокойна и всем довольна, а ты не можешь посидеть ни минуты!

– Да, с тобой произошли совершенно невероятные изменения, – не без ехидства заметил Адам и нагнулся, чтобы поцеловать со в макушку. – Честно говоря, милая, я собираюсь с духом попросить у тебя разрешения поехать на охоту.

– Какой чудак! – рассмеялась она в ответ. – Почему тебе понадобилось мое разрешение?

– Мне кажется, я буду чувствовать себя виноватым, если оставлю тебя, – сконфуженно признался Адам. – Но Борис говорит, стая волков просто одолевает Тальму.

– И вы хотите их перестрелять, – понимающе улыбнулась Софья, устремив взгляд за окно. Холодный и ясный день был в полном разгаре. – Мне тоже очень хочется. Я ведь ни разу не охотилась в этом году.

– Но ты не можешь, поэтому я тоже не поеду, – решительно произнес Адам.

– Нет, ты просто обязан ехать! Я настаиваю, Адам! Мое нелепое полусонное состояние не дает мне права держать тебя на привязи. Не знаю даже, когда я снова окрепну, – несколько невпопад завершила она.

– Но ведь прошло всего немногим больше недели, – напомнил Адам.

– Я понимаю, – вздохнула она. – Просто слабость для меня совершенно непривычное состояние. – Детский крик из люльки в углу комнаты мгновенно выдернул ее из кресла. Судя по этому движению, она была полна энергии. – Ах, mon petit, ты опять проголодался? – Склонившись над люлькой, она подхватила малыша на руки и расцеловала в пухлые тепленькие щечки. – Отправляйся с Борисом, Адам. Сейчас у меня вполне хватает чисто женских занятий.

– Пожалуй, что так, – нежно улыбнулся он. – Думаю, у нас займет это не больше трех дней.

– Нет уж, пожалуйста, не возвращайтесь, пока не перестреляете всю стаю, – с шутливой твердостью возразила Софи. – И не делай вид, что ты удовлетворишься меньшим! – Она вернулась в кресло, расстегнула кофточку и дала грудь жадно вертящему головкой малышу.

Тень дурного предчувствия опять промелькнула в сознании Адама, глядящего на благостную картину, которую они собой представляли, – такое совершенное умиротворение, искушающее недобрую судьбу. Достаточно малейшего толчка, чтобы вся эта картина раскололась, превратилась в мириады несчастий и слез. Взяв себя в руки, он решительно выбросил из головы бессмысленные страхи, поцеловал Софи и погладил сына по щечке.

– Если ты уверена, что не будешь страдать от одиночества, тогда я, пожалуй, пойду собирать вещи.

– Я буду скучать по тебе, но у меня остается grand-pere. – Глаза ее озорно сверкнули. – Он-то никогда не сердится, когда я жульничаю в карты.