Серебряные ночи

– Что-то там, видимо, не так, – проговорил Адам уже во второй половине дня. – Это не может продолжаться так долго!

Выскочив из библиотеки, он взбежал по ступеням и ворвался в спальню.

– Что происходит?

Татьяна разогнулась над постелью, держа в одной руке полотняную салфетку, смоченную лавандой, и спокойно взглянула в его сторону.

– Ничего особенного, барии. Почему вы решили, что у нас что-нибудь не так?

Он с ужасом приблизился к кровати. Глаза ее были закрыты. На какое-то страшное мгновение ему почудилось, что она уже не жива, настолько мертвенно-бледным было ее покрытое крупными каплями пота лицо; влажные волосы спутанными прядями разметались по подушке. Софи приоткрыла глаза. К его огромному изумлению, она улыбнулась.

– Такое ощущение, что это длится, уже вечность.

– Никогда себе не прощу, – прошептал он, опускаясь рядом с ней на колени и забирая в руки ее ладонь. – Причинить тебе такие страдания!

– Чушь несусветная! – откликнулась она, сжав его кисть с такой силой, которую он даже не мог себе представить в ее руке. Таким образом она пережидала очередной приступ боли. Но не проронила ни звука. Когда боль отступила, она просто упала головой в подушки, полностью обессилев.

– Долго ей еще мучиться? – спросил Адам Татьяну, которая обтирала лоб Софьи салфеткой, смоченной в лавандовой воде.

– Недолго, – спокойно заверила его та. – Все идет прекрасно, барин. Ребеночек выходит головкой вперед. Может, головка немного крупновата.

Так спокойно и обыденно! В сознании Адама возник образ крупной головы младенца, слишком большой для того, чтобы свободно покинуть свою тесную обитель. Он содрогнулся. Он виноват в том, что голова слишком большая. Его собственная мать не раз рассказывала, что у него тоже была очень крупная голова.

– Адам! – еле слышно позвала Софья. Тем не менее, в голосе явственно прозвучало нетерпение. – Дай руку.

Она сжала его ладонь с прежним нечеловеческим усилием, но на сей раз происходила нечто иное. Адам смотрел на нее с удивлением. Она закрыла глаза, но лицо оставалось напряженным – от какого-то внутреннего усилия, а не от боли; на шее сквозь чуть смугловатую кожу проступили крупные синие вены. Таня подошла к изножью кровати и сдернула простыни. Одна из женщин сняла с огня кипящий чан с водой и поставила новый.

– Теперь надо тужиться, Софья Алексеевна, – поступило спокойное указание Татьяны. Рука Софьи по-прежнему сжимала ладонь Адама, по казалось, она уже не осознает этого. Он был поражен внезапно проявившейся неземной красотой ее лица, на котором отражалась невероятно трудная работа, происходящая сейчас в ее теле. Сердце Адама переполняла радость от того, что рука его каким-то, пусть и бесконечно малым образом помогает ей в этом труде.

И, наконец, наступил момент, когда между раскинутыми ногами показалась мокрая темная головка. Адам затаил дыхание, зачарованный чудом, происходящим на его глазах. Затем в комнате раздался тоненький, жалобный, но отчетливый крик, и рука Софьи безвольно обмякла.

– Какой крепкий парнишка! – с восхищением воскликнула Татьяна через несколько мгновений. – Еще на свет толком не выбрался, а уже вопит!

– Мальчик? – прошептала Софи.

– Отличный мальчик! – Исполнив все необходимое, Таня протянула ей маленькое, еще в кровавой слизи, новое человеческое существо.

Адам молча смотрел на своего сына, понимая, что большего счастья в жизни просто не может быть. Он прикоснулся к маленькой, сморщенной, как у старичка, ручке.

– Саша, – прошептала Софи. – Тебе нравится это имя, Адам?

Саша. Александр. Сашенька.

– Да, мне кажется, оно очень ему подходит, – торжественно проговорил Адам.

– Ну а теперь, барин, ступайте вниз и скажите князю, что у него появился прекрасный здоровенький правнук, – распорядилась Татьяна, забирая младенца. – У нас тут еще много работы. Придете, когда мы приведем княгиню в порядок.

Адам наклонился поцеловать Софи. Коснувшись губами влажного лба, он отвел в сторону прилипшую прядку волос.

– Никогда не видел тебя такой прекрасной и сияющей!

– Она станет еще прекраснее, если вы наконец пустите меня к ней, – в нетерпении отпихнула его Татьяна. – Подите же прочь! Мужчина в родильной комнате! Это неслыханно!

Адам, не помня себя от счастья, вышел из спальни. Под лестницей стоял князь. По лицу его можно было угадать, что он уже вес понял.

– У меня родился сын! – Как во сне Адам начал спускаться вниз. – У меня родился сын, князь!

Голицын со слезами на глазах обнял его.

– Как мать?

– Сияет! – ответил Адам, пребывая все в том же ошеломленном изумлении. – После таких мучений она сияет! Сколько же сил в женщинах, князь!

Хватит ли ей мужества еще и на то, чтобы вынести разлуку с новорожденным сыном, подумал старик.

– Идем, это дело надо отпраздновать! На такой случай у меня припасена, бутылочка превосходного кларета!

При иных обстоятельствах рождение правнука Голицына было бы ознаменовано колокольным звоном на многие версты вокруг. В течение недели па перекрестках всех дорог, в каждом дворе не иссякали бы реки вина и пива; во всех церквах служили бы благодарственные молебны, и все соседи отсюда до Киева получили бы приглашения как подобает отпраздновать радостное событие.

Но для этого правнука ничего подобного не произойдет, с горечью думал старик Голицын. Рождение незаконного сына польского графа и русской княгини должно остаться тайной, которая никогда не покинет пределов Берхольского.

Глава 20

– Есть крепкая, здоровая женщина, молодая. Катя Новикова. Она будет отличной кормилицей, барыня, – говорила Татьяна, чуть беспокойно расправляя атласное стеганое одеяло на постели Софьи.

– Я уже тебе говорила, не нуждаюсь я ни в каких кормилицах, – спокойно ответила Софья. – У меня вполне достаточно молока, чтобы самой кормить мою крошку – Она улыбнулась, глядя в личико ребенку, задремавшему у нее на руках. Легкий черный пушок покрывал эту пока еще несоразмерно крупную по сравнению с тельцем головку. Он только что досыта насосался материнского молока и лежал на груди, сладко посапывая; пальцы крошечной ручки были крепко сжаты в маленький кулачок.

– Ох, дорогая моя, – вздохнула Татьяна. – Вы должны быть разумны, Софья Алексеевна. Чем дольше вы кормите младенца сами, тем труднее вам будет потом.

– Труднее что? – непонимающе подняла на нес глаза Софья.

Таня еще раз тяжко вздохнула и вышла из комнаты. Она нашла отца и прадеда ребенка в библиотеке за серьезной беседой.

– Не знаю, что и думать, – заговорила она без предисловий. – Молодые матери первое время после родов, бывает, не сразу в себя приходят, это дело обычное. Но мне кажется, Софья Алексеевна просто глаза закрывает на то, что будет дальше. Она ведет себя с ребенком так, словно они вдвоем во всем мире, больше никого не существует. Если бы были признаки горячки, я бы почувствовала…

– А их нет? – резко спросил Адам, которого пугающий призрак возможной родильной горячки постоянно преследовал все эти дни.

– Бог с вами, барин, нет как нет! – спокойно и уверенно заявила нянька. – Через день-другой княгиня сможет гулять. – Подолом передника она вытерла губы и покачала головой. – Но что же делать? Я уже нашла хорошую кормилицу, Катю Новикову, но княгиня и слышать не хочет… Говорит, что у нее самой достаточно молока, будто в этом дело!

– Пожалуй, нам следует вместе поговорить с ней, – произнес, поднимаясь с кресла, Голицын. – Эта малодушная оттяжка времени ничего не даст.

Адам согласно кивнул и подал старику руку. Они медленно пошли в западное крыло здания. Спальня Софи, расположенная на втором этаже, была залита лучами солнца. В кувшинах стояли яркие охапки осенних листьев. Весело потрескивал горящий камин.

– Я ждала этого визита, – произнесла Софья, прижимая к себе младенца. – У твоего сына отличный аппетит, дорогой, – Она поманила его рукой. – Иди посмотри, как он похож на тебя!