Затон

Девчонок оказалось четверо. Все очень молоденькие, не старше двадцати. Восхищенными взорами они откровенно и вызывающе утюжили красавца-Вадю, лишь мазнув взглядом по невзрачной фигуре подошедшего Эди. Несмотря на молодость, девчонки оказались достаточно опытными парашютистками, как понял Эдя из их разговора с Вадей. Эдя послушал с минуту эту пустопорожнюю, игривую болтовню и, не выдержав, предложил: «Вы бы не теряли зря времени, вон, Мироныч уже на старт выруливает».

Сначала прыгнули девчонки. За ними Эдя. Он поднял голову – убедиться, что парашют раскрылся штатно, и тут мимо него вниз просвистел камнем Вадя. «Что это? Почему? Ведь я же ничего не делал! – Испугался Эдя, мгновенно покрывшись холодным потом, и только, когда там, далеко внизу забелело крыло Вадькиного парашюта, у него отлегло от сердца. – Пижон, это он так перед этими сыкушками выквандывается».

Мироныч предложил еще и полетать сегодня, но у Вади, оказывается, уже пропало желание.

Да будет тебе, Мироныч. Хватит уже. Вот и девушки тоже меня поддерживают. Верно, девушки?

Да, да, поддерживаем, – дружно загалдели они.

Давай, Мироныч, плавно перейдем к банкету, – предложил Вадя.

Это вы как хотите, а мне еще рановато, – отказался тот. – Может быть, еще кто-нибудь подъедет. Я уж к вам присоединюсь, когда темнеть начнет.

Эдю разбудило яркое солнце, накрывшее мягкой, горячей лапой его лицо. Он сел в постели, крепко зажмурился, ладонью прикрыв глаза (от солнца в глазах плавали яркие, разноцветные круги). Покрутил головой из стороны в сторону. Похмелья вроде бы нет. Да и с чего ему быть? Выпил он вчера не так уж много. Эдя открыл глаза, огляделся по сторонам. Один. С дальнего конца поля донесся рев запущенного двигателя. «Мироныч… Который же час? – Эдя потянулся, взял со столика наручные часы. – Ого… Первый час. А где же остальные?»

Он оделся и вышел наружу. Прошелся по остальным домикам-бытовкам, заглядывая в окна и стуча в двери, заглянул на стоянку. Там сиротливо стояла только его «Тойота». Шум авиационного двигателя смолк, оборвавшись на полутоне.

«Странно, – подумал Эдя, отправившись умываться, – уехали и…»

Доброе утро.

Эдя отнял полотенце от лица и повесил его на гвоздь, вбитый в наружную стену бытовки рядом с допотопным умывальником.

Доброе утро, – приветствовал он подходившего Мироныча. – Слушай, Мироныч, а где все? Купаться уехали?

Да нет, по домам.

По домам? Странно… И никто меня не разбудил.

Они не так давно уехали. Вадька посадил с собой одну и повез в Москву. А вторая жутко обиделась.

Вторая? – не понял Эдя.

Ну да. Он же вчера с двумя был, – пояснил Мироныч. – А… Ты ведь раньше всех ушел с этой, как ее… Светланкой. Да, с двумя. А забрал с собой одну. Так у девчонок чуть до разборки не дошло. Ну, оставшиеся сели в свой «Москвич» и тоже отправились домой. Они из Бронниц. Студентки. А я решил движок чуть погонять. Мне позвонили, скоро подъедут…

Странно… Вчера вроде договаривались у тебя и субботу, и воскресенье провести… Ну, ладно.

Ты оставайся, Эдь, – радушно предложил Мироныч. – Сейчас компания подъедет, они помногу прыгают. Ребята веселые. Заезжают обычно с ночевкой… А пока съезди искупайся.

Нет, спасибо, – отверг предложение Эдя. – Поеду-ка я тоже домой. Вадька заплатил?

Да, все нормально, Эдь, не беспокойся.

Спасибо тебе, Мироныч. До встречи.

Будь здоров.

«Странно все-таки… – думал Эдя, глядя задумчивым взором на набегавшую ленту дороги. – С Вадькой-то все понятно. Нагадить, обидеть, рассорить… Он в своем репертуаре. Но Светка… Могла бы телефон оставить, мой спросить. Хотя бы «пока» буркнуть на прощанье… – Он вдруг обозлился сам на себя. – Значит, так ты ей понравился, дружок. Нужен ей твой телефон… У нее таких, как ты, наверное, с полсотни. Это все твоя дурацкая привычка привносить в человеческие взаимоотношения какие-то эмоции, чувства… Слюнтяй несчастный! – Обругал он себя и от этого расстроился еще больше. Его так дразнили в детстве из-за вечно мокрых губ, и сейчас это слово выскочило как-то случайно, неосознанно, само собой. – А если бы тебе с ней довелось одной зубной щеткой воспользоваться? Ты бы тоже ожидал каких-то чувств? А Вадька – сволочь. Смалодушничал я вчера… Трус несчастный».

По направлению к Москве шоссе было свободно, лишь изредка кто-то обгонял спокойно едущего Эдю и быстро пропадал впереди, скрывшись за очередным пригорком. Вскоре перестали попадаться и встречные машины. «Странно…» – в который уже раз за сегодня подумалось Эде.

Машины впереди показались, когда он уже подъезжал к Люберцам. «Пробка», – досадливо поморщившись, сообразил он. Эдя пристроился в хвост к веренице машин и выглянул в окно. Метрах в двадцати группа мужчин, стоя прямо посередине дороги, оживленно беседовала, то и дело указывая руками куда-то в сторону Москвы. Вдруг откуда-то спереди, громко урча двигателями, в воздух взмыли один за другим с небольшими интервалом два вертолета. На их белых бортах отчетливо были видны толстые красные кресты.

Не зная, зачем он это делает, Эдя переставил машину на обочину, запер ее и направился к группе беседующих мужчин.

Что такое, что случилось? – поинтересовался он, подойдя поближе.

Авария… Кошмар…

Машин двадцать…

Не задерживаясь возле них, Эдя зашагал вдоль вереницы стоящих в очереди автомобилей. Метров через двести, взойдя на небольшой пригорок, он увидел перед собой последствия произошедшей катастрофы. Больше десятка машин самым причудливым образом были раскиданы по шоссе и рядом с ним. Вокруг них суетились люди в белом и в эмчеэсовской униформе. Мигали огнями «скорые» и оперативные машины.

Эдя ускорил шаг и почти бегом двинулся вперед. Он уткнулся в толпу, теснящуюся вдоль ленты, перегораживающей шоссе.

Что, что здесь произошло? – спрашивал он, тыкаясь в спины, но никто как будто не слышал его.

Он ввинтился в толпу, отчаянно помогая себе локтями, и остановился лишь у красно-белой полосатой ленты, споткнувшись взглядом о страшную картину, открывшуюся ему.

…лоб в лоб с грузовичком, – донеслось до Эди. Он перестал дергаться из стороны в сторону и прислушался, стараясь не пропустить ни одного слова. – Тот стал уходить вправо, вильнул на обочину, перевернулся на бок и в таком виде заскользил по дороге. В него – друг за другом две машины. Удар, видимо, в бак пришелся. Начался пожар. А две встречные пытались уйти от него, так улетели с дороги. Но там вроде ничего… Трупов нету.

А остальные ж тогда откуда?

Так это еще не все. Тот, который «Газели» в лоб зашел… «Газель» это? Нет? «Хюндай»? Ну, может быть. Так обгорела, не поймешь… Он по касательной с ним разошелся, и его бросило вправо. Вот на тот вон джип. Ага, что на крыше лежит. Джип – в кювет. Перевернулся несколько раз. А того снова бросило влево. А там КАМАЗ. Вот он под него и залетел. Машинка-то низенькая. Удар такой был, что у КАМАЗа переднее колесо оторвало. Ну… Остальные сзади в КАМАЗ, друг в друга.

А тот, с которого все началось? Он как? Который у КАМАЗа колесо сшиб…

Ой, не спрашивай… Мало того, с камазовским бампером встретился, так у него еще и двигатель сзади оказался. Там такое… Я видел, как эмчеэсовцы ее резали. Прям, как банку с тушенкой. По кускам их доставали. Вроде мужик с бабой.

Не видя рассказчика, Эдя заорал куда-то вверх:

Марка? Марка машины какая?

Да хрен ее знает, – услышал он. – Там не разобрать было. Спортивная какая-то. Да во-он она, впереди. На обочине лежит.

Поднырнув под ленточку, Эдя что есть силы, рванул вперед.

Стой, стой, туда нельзя! – Бросились за ним два милиционера.

Эдя уже видел ее, ее искореженный синий кузов. Малютка «Порше». Любимая игрушка. Единственной неповрежденной деталью был задний номер. Эдя добежал до этой груды изуродованного металла и рухнул перед ней на колени. Милиционеры уже почти настигли его, но, видя его реакцию, остановились и не стали трогать.

Мышцы его задрожали, ослабли и совсем перестали держать это толстое, неуклюжее тело. Мягким, безвольным кулем он осел в придорожную пыль и прижался щекой к знакомому номеру.