Страница 7 из 10
Сара, быстро схватив вазу, сунула ее в руки соседу справа.
— У вас такой вид, будто вы все знаете, — решительно заявила она. — Скажите, какая она?
Старый декан, повертев вазу, с нескрываемым пренебрежением сказал:
— Если соскоблить грязь с ее дна, я уверен, мы найдем метку: «Сделано в Бирмингеме». — Он явно был доволен собственным остроумием.
— Неужели это такая древность? — поддержал его отец девочки и деланно рассмеялся. — Бог знает, как давно в этом городе что-либо производилось, не так ли?
— Во всяком случае, это не по моей части. Я микробиолог, — добавил наконец декан. — Может, кто другой что-нибудь скажет?
Предложение не вызвало у присутствующих особого энтузиазма, но ваза тем не менее пошла по кругу. Хотя и без особого интереса, ее рассматривали все — кто через очки-телескопы с толстыми стеклами, кто через солидные, в черепаховой оправе или модные узкие, в форме полумесяца, или же беспомощно близорукими глазами, придвинув сосуд совсем близко, и с тревогой вспоминая, что забытые очки, возможно, остались в кармане пиджака, накануне отправленного в чистку. Наконец вазу осмотрели все, но никто не спешил выносить свое суждение о происхождении и достоверности находки. Девочка, обидевшись, снова мрачно нахохлилась.
— Старые олухи, — в сердцах проворчал профессор, повернувшись к Ричарду, и вдруг взял со стола солонку.
— Юная леди, — обратился он к девочке.
— О, ради всех святых, увольте нас от ваших фокусов, — в испуге воскликнул старик Коули, поспешно закрывая уши руками.
— Юная леди, — невозмутимо повторил профессор. — Вы видите эту солонку, самую обыкновенную солонку, и еще вот эту лыжную шапочку…
— У вас нет никакой шапочки, — беспощадно изобличила профессора девочка.
— Одну минуту, — быстро нашелся профессор и, встав из-за стола, поспешно вышел, чтобы достать из кармана пальто красную лыжную шапочку.
— А теперь прошу прощения, — вернувшись, снова обратился он ко всем присутствующим. — Вот солонка и вот шапка. Я кладу в нее солонку и передаю вам, юная леди. Теперь все в ваших руках… И зависит только от вас…
Мимо Коули и Уоткина он протянул девочке шапку с солонкой. Та, взяв ее, тут же в нее заглянула.
— А куда девалась солонка? — строго спросила она, глядя в пустую шапку.
— Она там, куда ее положили, — успокоил ее профессор.
— Ага, понимаю… — догадалась девочка. — Но это… совсем неинтересно.
— Конечно, не ахти какой фокус, однако мне он нравится! — И, повернувшись к Ричарду, профессор спросил: — Так на чем мы остановились?
Ричард испуганно посмотрел на него. В свое время он хорошо изучил причуды и непредсказуемость настроений своего наставника и поэтому сразу заметил, что оживление на лице профессора сменилось озабоченной растерянностью. Это выражение он уже видел сегодня вечером, когда профессор, открыв ему дверь, не смог скрыть того, что визит Ричарда для него Полная неожиданность. Профессор, увидев, что его ученик заметил происшедшую в нем перемену, поспешил скрыть все за деланной улыбкой.
— Мой дорогой друг! — воскликнул он. — Так что же я вам все-таки сказал?
— Кроме фразы: «Мой дорогой друг», вы ничего более не сказали, профессор.
— Я уверен, что это была лишь прелюдия к чему-то очень важному, эдакая короткая токката на тему, какой он отличный парень. За этим должно было последовать что-то важное. Но я вдруг все забыл. Вы действительно не знаете, что я хотел вам сказать?
— Нет.
— Ну ничего. Это даже хорошо. Если бы каждый наперед знал, что я скажу, какой смысл было бы мне говорить, не так ли? А теперь вернемся к находке нашей маленькой гостьи.
Сосуд в это время попал в руки Уоткина, который незамедлительно поставил всех в известность, что не является специалистом по древнегреческой утвари и не знает, в чем греки хранили воду или вино, но зато знает, что они писали в результате возлияний. Он указал на коллегу Коули как на авторитет, перед которым они все снимают шляпы, и тут же сунул ему под нос вазу.
— Как я уже сказал, коллега, мы все признаем ваше неоспоримое превосходство в этом вопросе, — повторил он. — Ради Бога, дорогой друг, оставьте в покое ваши уши и посмотрите лучше на этот древний сосуд.
Осторожно, но решительно он попытался оторвать правую руку Коули от его уха, еще раз объяснил коллеге ситуацию и заставил того взять вазу. Коули окинул ее быстрым взглядом эксперта и четко и ясно вынес свой приговор:
— Ей лет двести, я думаю. Грубая лепка. Простейший из сосудов такого типа. Никакой ценности не представляет.
Он небрежно поставил вазу на стол и устремил взгляд в сумрак картинной галереи, которая, видимо, почему-то его раздражала.
Заключение Коули было ударом для Сары. Девочка, и без того расстроенная, теперь совсем сникла. Закусив нижнюю губку, она поглубже втиснулась в стул, почувствовав нелепость своего пребывания здесь и острое желание раскапризничаться. Отец, бросив на нее предупреждающий взгляд, еще раз рассыпался в извинениях.
— Букстехуде, — пролепетал он поспешно. — Старый добрый Букстехуде. Посмотрим, что можно сделать. Скажите…
— Юная леди, — перебил его чей-то охрипший от волнения голос. — Вы волшебница, чародейка, обладающая редкой чудодейственной силой…
Все с удивлением уставились на профессора, этого старого позера и шута. Он сжимал в руках вазу, глядя на нее с маниакальным блеском в глазах. Затем он медленно оторвал от нее взор и перевел его на девочку, словно впервые увидел перед собой кого-то, достойного внимания.
— Я преклоняюсь перед вами, — почти благоговейным шепотом произнес он. — Хотя я недостоин говорить в присутствии столь великой магической силы, но позвольте мне все же поздравить вас с высочайшим искусством волшебства, которое я удостоился лицезреть…
Сара смотрела на него округлившимися глазами.
— Могу ли я познакомить присутствующих с вашим чудодейственным искусством? — почтительно осведомился он у девочки.
Сара нерешительно кивнула, а профессор, взяв со стола столь драгоценную для нее и уже обесславленную находку, с силой ударил ею по крышке стола. Ваза раскололась на две равные половинки. Засохшая земля осыпалась на стол мелкой шелухой. Одна из половинок упала, а вторая осталась стоять на столе.
Девочка, вытаращив глаза, как зачарованная смотрела на потемневшую, в пятнах времени солонку внутри разбитой вазы.
— Старый шут, — сердито пробормотал Коули.
Когда вызванный столь дешевым трюком гул осуждения и негодования наконец утих, не произведя, кстати, никакого впечатления на Сару, искренне потрясенную всем происходящим как чудом, профессор небрежно, как бы между прочим спросил у Ричарда:
— Кем был ваш друг, тот, с кем вы учились в колледже? Вы видитесь с ним? Человек со странным восточноевропейским именем? Свлад… как его там? Свлад Чьелли. Вы помните его?
Ричард тупо уставился на профессора — настолько неожиданным был для него вопрос.
— Свлад? — растерянно переспросил он. — А, вы, должно быть, имеете в виду Дирка? Дирка Чьелли. Нет, с тех пор я не поддерживаю с ним отношений. Случайно встретились как-то пару раз на улице, вот и все. Мне кажется, он любит менять имена и фамилии. Почему вы спрашиваете о нем?
5
На высоком выступе скалы Электрический Монах по-прежнему сидел на лошади, которая покорно смирилась с тем, что о ней совсем забыли. Все так же, не моргая, он глядел из-под надвинутого на лоб капюшона на долину, представлявшую на сей раз проблему совершенно нового и зловещего характера, грозящую потрясти основы его веры. Обычно он справлялся с такими состояниями, но его всегда пугало это неприятное грызущее внутреннее чувство, имя которому Сомнение.
День был жаркий, солнце, стоявшее высоко в мареве пустого неба, безжалостно жгло серые камни и редкую сухую траву. Все замерло, неподвижен был и Монах, но странные мысли рождались в его сознании.
Такое с ним бывало, когда время от времени информация, пройдя через запоминающее устройство, вдруг попадала не по адресу.