Алмазный башмачок

— Мне кажется, да, — с сомнением в голосе произнесла она.

Почему у нее такое чувство, что он что-то скрывает? Она подняла на него взгляд.

— Ведь ты не будешь обманывать меня, Лео, не правда ли?

— Для чего мне это делать? — с легкой иронией спросил он, вопросительно приподнимая бровь.

Корделия пожала плечами.

— Я не знаю, но мне кажется…

Несмотря на все его заверения, она не могла избавиться от сомнений.

Лео вновь перебрал в голове доводы, по которым ни Корделия, ни дети не должны присутствовать на завтрашнем представлении. Одно необдуманное ее слово или поступок, когда она поймет, что он собирается сделать, может раскрыть всем их отношения и лишить его вызов Михаэлю глубинного смысла. Дети не должны даже подозревать о том, что отец сделал с их матерью. Но как только вызов будет брошен и начнутся приготовления к дуэли, она и дети должны отправиться в Англию под присмотром Кристиана… просто на тот случай, если все обернется плохо…

Но этого не будет. Отчаянная решимость победить на дуэли убеждала его в том, что он правильно поступает, не раскрывая своей возлюбленной весь план.

Корделия убрала свою ладонь с его руки.

— Ты говоришь мне не правду! — горько произнесла она, повышая голос. — Я это чувствую и читаю в твоих глазах.

Он покачал головой.

— Ты просто устала, Корделия. И совсем не спала прошлую ночь, да еще у тебя был такой длинный и хлопотный день.

Все это была истинная правда. Но все же она знала, что она права.

— Если ты таишься от меня, то я ничего не могу с этим поделать. — В ее глазах сквозила обида. — Я сделаю так, как ты говоришь, потому что я тебе верю. Позвольте пожелать вам спокойной ночи, милорд.

С этими словами она присела в реверансе и удалилась.

Неимоверная усталость навалилась на Корделию, когда она возвращалась в свои комнаты. Усталость, разочарование, а теперь еще и чувство одиночества. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы рядом сейчас оказалась Матильда. Чтобы та уложила ее в постель, принесла горячего молока, положила холодный, пропитанный ароматом лаванды платок на лоб и успокоила, сказав, что все будет хорошо.

С внезапной решимостью она повернула на лестницу, ведущую из королевских покоев. По крайней мере сегодня Михаэль вряд ли станет домогаться ее, и маленькая Элси сможет спокойно подготовить ее ко сну.

Войдя в спальню, она улыбнулась дожидающейся ее горничной и бессильно рухнула на диван.

Элси изо всех сил старалась заменить Матильду, но у нее ничего не получалось, и спустя минуту Корделия взяла щетку из ее рук и сама стала расчесывать волосы.

Со вздохом облегчения забравшись в постель, она утонула в мягкой пуховой перине.

— Задуй свечи, Элси, и задерни полог.

Когда служанка задергивала полог, Корделия уже спала глубоким сном без сновидений.

Михаэль ждал, подремывая в кресле, стоявшем в гардеробной. Ему нужно было улучить момент, когда жена по-настоящему заснет, потому что он еще не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы справиться с ней, если она будет сопротивляться. Он вспомнил, как дал Эльвире первые дозы яда в бокале с шампанским, которое она так любила. Спустя пару дней, когда зелье стало действовать и она ослабела настолько, что не смогла бы сопротивляться, даже зная, чем ее потчуют, он уже делал это открыто. Но ей даже в голову не приходило, что он ей дает. И лишь в последние часы она догадалась — он прочитал это в ее глубоко запавших глазах.

Но сейчас у него не было причин скрывать от Корделии своих намерений. Сказать по правде, он и не собирался этого делать.

Около двух часов ночи он начал чувствовать, что слабость отступает. Каждый раз, просыпаясь после краткого забытья, он чувствовал себя все более сильным и решительным, а головокружение, к его величайшему облегчению, отпустило его. Встав с кресла, чтобы проверить это, он понял, что голова больше не кружится. Наверное, решил он для себя, это была какая-то незначительная инфекция, затуманившая его сознание. Абсурдно было бы подозревать, что на него навели порчу.

Дворец был тих, и в его собственных апартаментах царила полная тишина. Слуги давно лежали в своих кроватях.

Корделия вернулась в свою спальню около часа тому назад.

Теперь она наверняка уже спит.

Он взял в руки четыре куска витого шелкового шнура, подергал, проверяя на прочность. Этот шнур удержит в постели хрупкое тело Корделии, несмотря на ее сопротивление.

Намотав шнур на руку, он взял с туалетного столика неглубокую серебряную чашку и понюхал ее содержимое. Горькая усмешка скользнула по его губам. Настойка можжевельника.

Не зря на языке сутенеров и повивальных бабок она называется «покров стыда». И еще она известна как «восстановитель стройных фигур и честных репутаций» и именно для этих целей и будет использована этой ночью.

Он осторожно прошел в гардеробную Корделии и повернул ручку двери, ведущей в спальню. В комнате было темно, лишь слабый свет луны падал сквозь полуоткрытые занавеси на окнах. Подойдя к, кровати, он беззвучно отодвинул полог в головах постели. Фигура Корделии неясно обрисовывалась под одеялом. Она крепко спала лежа на спине, руки ее были заброшены за голову.

Зайдя за спинку кровати, он привязал ее правую руку к деревянной балясине. Но даже в глубоком сне она почувствовала, что к ней приближается нечто ужасное, и стала постепенно приходить в себя. Она лишь наполовину проснулась, пытаясь понять, что происходит, когда веревка обвила ее другую руку. И эта рука тоже оказалась привязанной к спинке кровати, пока она открывала рот, чтоб вскрикнуть.

— Кричи, если хочешь. Никто не поможет тебе.

Холодный голос Михаэля донесся до нее словно из длинного туннеля. Она забилась, пытаясь освободиться, и наконец увидела его темную фигуру.

О Боже, что он собирается делать? Неужели убить?

Она снова попыталась вырваться, подняла ноги, чтобы ударить его. Он увернулся, схватил в руки одно колено и засмеялся. По лицу, освещенному луной, скользнула довольная улыбка, и она поняла, что оказываемое ему сопротивление только усиливало его удовольствие.

— Нет! — Протестующий крик вырвался у нее из груди, когда он вытянул ее ногу и привязал к кровати. — Нет!

Но он, не обращая никакого внимания на ее крики, привязал и другую ногу, так что она оказалась распростерта на кровати с протянутыми в стороны руками и ногами и смотрела на него глазами, потемневшими от ужаса.

— Ну а теперь, моя дорогая, — произнес он, присаживаясь на кровати у изголовья, — я хочу дать тебе кое-что выпить. И чем скорее ты это выпьешь, тем быстрее окончатся твои неприятности.

Она покачала головой, распущенные волосы упали вдоль ее лица, оттеняя своей чернотой его смертную бледность. Он собирается убить ее точно так же, как убил Эльвиру.

Она попыталась снова крикнуть, но звуки застряли у нее в горле — так силен был внушаемый им страх. Когда он поднес к ее губам серебряную чашку, она отвернула лицо.

Тогда он нагнулся над ней и вылил содержимое чашки прямо ей в горло. Она закашлялась и проглотила горьковатую, пахнущую травами и какими-то лекарствами жидкость.

Он еще немного подержал ее, пока не убедился, что она проглотила зелье до последней капли, потом отпустил ее и встал.

— Ты не родишь ублюдка, — жестоко произнес он. — Кого бы ты ни носила сейчас, к утру ты избавишься от него.

А потом, проклятая сука, ты будешь лежать подо мной день и ночь, пока» не зачнешь моего сына.

Не понимая, она уставилась на него взглядом, полным ужаса от того, что ей сейчас пришлось пережить.

— Теперь я оставлю тебя наедине с твоим воображением.

С этими словами он развязал удерживающие ее веревки, потом выпрямился, и она разглядела змеиную улыбку на его губах.

— Сомневаюсь, что тебе предстоит приятная ночь, но уверен, что наказание соответствует проступку.

Он вышел из комнаты. Она услышала, как хлопнула дверь и снаружи в замке повернулся ключ. Она осталась одна.