Алмазный башмачок

Он понял. Он догадался, что его сундук открыт.

Великий Боже! Она застыла на месте, ожидая, что он вот-вот ворвется в комнату и застанет ее на месте преступления.

Несомненно, он убьет ее. Еще один крик достиг ее ушей, но он не появлялся.

Очень медленно, обливаясь холодным потом, она заставила себя выпрямиться и на подламывающихся ногах двинулась к спальне. Со страхом она открыла дверь и заглянула внутрь. Михаэль сидел на кровати с обнаженным торсом, полы его халата распахнулись. Глаза его, казалось, смотрели ей прямо в лицо. Корделия содрогнулась, зубы ее застучали, в груди разлился холод — ей почудилось, что он готов броситься на нее. Однако он просто сидел, уставясь перед собой. Глаза его были открыты, но он по-прежнему пребывал во власти тяжелого сна. И медленно, очень медленно взор его погас. Похоже, его мучили какие-то кошмарные видения.

Поняв это, она испытала такое облегчение, что едва не рухнула на пол. Снадобье, очевидно, было способно на большее, чем просто повергнуть человека в сон: оно еще и выпускало на волю всех демонов спящей души. Видимо, Матильда немало поработала над его составом. Зло должно быть наказано!

Она вернулась в гардеробную Михаэля, подняла упавший на пол дневник, села на ковер, прислонившись спиной к открытому сундуку, и начала читать. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов и шорохом переворачиваемых страниц. Медленно, с растущим в душе ужасом она знакомилась с событиями 1764 года.

Михаэль весьма тщательно вел свои записи. В феврале 1764 года он начал подозревать Эльвиру в неверности. В дневнике была записана каждая мелочь, каждый оттенок подозрения, каждое доказательство виновности. Его ночные попытки заставить ее покориться были занесены в дневник с теми же тошнотворными деталями, которые Корделия знала по собственному опыту. Эльвира страдала от них, но, если подозрения Михаэля были небеспочвенными, она брала реванш с любовником.

Этот раздел дневника напоминал судебное дело как тщательностью аргументации, так и каждодневно собранными уликами. Чтение его было подобно страшной экскурсии по закоулкам сознания человека, одержимого маниакальной мыслью, что жена сделала из него посмешище и рогоносца. И , все же Корделия не смогла найти доказательств, которые невозможно было бы опровергнуть. Михаэль видел их… или в своем безумии просто выдумал?

Корделия забыла про то, где она находится, про бегущее время, про угрожающую ей опасность. Закрыв дневник 1764, года, она поставила его на место и принялась за следующий том. И прочитала про смерть Эльвиры. Ужас и сомнение обуяли ее. Каждый этап ухудшения состояния Эльвиры был зафиксирован в дневнике — ее слабость, приступы рвоты, ухудшение зрения, выпадение ее прекрасных когда-то волос, ужасные телесные боли, при которых она не могла обходиться без настойки опия. Бесстрастное описание медленного отравления организма сопровождалось подробными записями о дозировке и свойствах ядов, которые он испытывал на своей жертве.

Каждая порция снадобья, которое Михаэль давал своей жене, аккуратно фиксировалась. Три раза в день, вплоть до смертного часа. Сама смерть тоже была зафиксирована: «Сегодня вечером в 6.30 Эльвира заплатила за свою неверность».

Корделия закрыла дневник и невидящим взглядом уставилась на каминную решетку. Пламя лампы подрагивало, масло почти все выгорело. Она вернула дневник на место и взяла книгу ядов. С растущим в душе отвращением она пролистала ее, ища и страшась найти описание яда, который убил Эльвиру. Но отвращение все же пересилило, и она захлопнула книгу. Казалось, ее руки покрылись слоем грязи от одного только прикосновения к ней. Да и вся она словно извозилась в нечистотах от этого путешествия по закоулкам мрачной, мстительной души убийцы.

Единственная мысль билась в ее мозгу, когда она тщательно проверяла, все ли на месте, закрывая и запирая сундук: она обязана спасти себя и детей от Михаэля. Какие бы беды ни грозили ей в дальнейшем, ничто не могло сравниться с той опасностью, которой она и дети подвергались каждую минуту под крышей дома князя. И любые сомнения Лео относительно их будущего разлетались как дым по сравнению с перспективой вообще лишиться будущего.

Она обвела взглядом гардеробную, погасила почти догоревшую лампу и вернулась в спальню. Михаэль снова лежал на спине, на этот раз с закрытыми глазами. Корделия спрятала ключ под матрасом и задернула полог вокруг кровати.

Начинало светать. Лео и другие мужчины-придворные собирались поутру отправиться в лес на охоту на кабана. Михаэль тоже намеревался присоединиться к ним, но она не станет будить его. У нее мелькнула мысль, что, может быть, она дала ему чересчур большую дозу снадобья и он не проснется. Но для умирающего он слишком сильно храпел.

Корделия поплотнее завернулась в домашний халат и, забравшись с ногами в кресло, принялась дожидаться того часа, когда будет прилично вызвать Элси и слугу Михаэля. Ее сознание было холодно и ясно. Она обдумывала новую проблему, стоящую перед ней. Когда ее муж проснется, сможет ли она не только вести себя как обычно, но и скрыть свое возросшее отвращение к нему? Ведь при малейшем подозрении он убьет и ее.

Когда Михаэль проснулся, в окно широким потоком лились лучи солнца. Тело ломило и с трудом повиновалось ему.

Голова была тяжелой, словно он чересчур много выпил накануне вечером. В первый момент он даже не сразу понял, что проснулся в постели жены. Похоже, он провел с ней всю ночь. Он повернул голову. Место рядом с ним пустовало.

Он сел на кровати, пожалуй, слишком резко: голова отозвалась такой болью, словно по ней молотили кирками. Глаза резал свет, во рту пересохло и ощущался какой-то мерзостный вкус. Наверное, он выпил чересчур много коньяка, перед тем как лечь. Нет, все же не больше, чем обычно. Он закрыл руками лицо, пытаясь собраться с мыслями.

— О, вы уже проснулись, милорд. — Голос Корделии прервал его попытки обрести здравый ум. — Вам нездоровится?

Вы неважно выглядите.

В этом холодном голосе не было и намека на сострадание.

Он поднял голову, снова отозвавшуюся болью. Корделия, в прозрачном неглиже, с распущенными волосами, стояла в ногах постели.

— Который час?

— Начало десятого. Вы сегодня долго спали.

Начало десятого! Никогда в жизни он так поздно не просыпался.

— Мне кажется, вам нездоровится, милорд. — Корделия смотрела на него все так же бесстрастно. — По-моему, у вас небольшой жар. Вы не могли где-нибудь простудиться?

— Не говори ерунды, женщина. Я в жизни ни дня не болел.

С этими словами он откинул одеяло и встал. Тут же комната поплыла по кругу, а ноги под ним подкосились. Он тяжело осел на край кровати и подумал: а не права ли Корделия? Может, он и в самом деле заболел?

— Я позвоню вашему слуге. — Корделия дернула сонетку звонка.

— Что произошло? — сипло произнес Михаэль. — Прошлой ночью? Что случилось?

Темная пелена застилала мозг, он не мог отделаться от впечатления, что произошло нечто страшное, хотя и неясно, что именно.

— Да абсолютно ничего, все как всегда. — Корделия подошла к кровати. — Если не считать того, что вы потом сразу же заснули.

Она не смогла скрыть раздражение, но почему-то ей казалось, что это пройдет для нее безнаказанно. Михаэль был сейчас чересчур озабочен своими проблемами, чтобы обращать внимание на ее тон..

Он медленно покачал головой. Что-то было не так. И очень здорово не так. В дверь постучал и вошел слуга.

— Что-нибудь случилось, милорд? Вы хотели принять участие в утренней охоте, но не вызвали меня.

Охота! Какого черта угораздило его так долго спать? Пропустить королевскую охоту! Такого с ним в жизни, не случалось.

— Дай мне руку, — хрипло произнес он.

Опираясь на поданную слугой руку, он тяжело поднялся, лицо его сморщилось от усилий скрыть невероятную слабость.

— Принеси мне горячего молока и бифштекс. Потом вызови цирюльника, чтобы сделать кровопускание.