Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 36

ВЕЧЕР В ГОРАХ

За нами месяц, пред нами горы,

Мы слышим море, мы видим лес.

Над нами вечность, где метеоры

Сгорают, вспыхнув, во мгле небес.

Темнеет вечер. Мы ждем ночлега.

Мы ищем счастья, но счастья нет.

Слабеют кони, устав от бега.

Бессильны грезы сожженных лет.

Ленивым шагом мы едем кручей.

Под нами гаснут уступы гор.

Мы любим бездну и шум могучий,

Родного моря родной простор.

Уж близко, близко. Уж манит взоры

Огней селенья призывный свет.

За нами месяц. Пред нами горы.

Мы ждали счастья, но счастья нет.

1898

Крым

В БЕЛУЮ НОЧЬ

Все спит иль дремлет в легком полусне.

Но тусклый свет виденья гонит прочь.

Тоска растет – и грудь сжимает мне,

И белая меня тревожит ночь.

Смотрю в окно. Унылый, жалкий вид.

Две чахлые березки и забор.

Вдали поля. Болит душа, болит,

И отдыха напрасно ищет взор.

Но не о том тоскую я теперь,

Что и вдвоем бывала я одна,

Что в мир чудес давно закрыта дверь

И жизнь моя пуста и холодна.

Мне тяжело, что близок скучный день,

Что деревцам густеть не суждено,

Что покосился ветхий мой плетень

И тусклый свет глядит в мое окно.

1898–1900

«Ляг, усни. Забудь о счастии…»

Ляг, усни. Забудь о счастии.

Кто безмолвен – тот забыт.

День уходит без участия,

Ночь забвеньем подарит.

Под окном в ночном молчании

Ходит сторож, не стуча.

Жизнь угаснет в ожидании,

Догорит твоя свеча.

Верь, не дремлет Провидение,

Крепко спят твои враги.

За окном, как символ бдения,

Слышны тихие шаги.

Да в груди твоей измученной

Не смолкает мерный стук,

Долей тесною наученный,

Сжатый холодом разлук.

Это – сердце неустанное

Трепет жизни сторожит.

Спи, дитя мое желанное,

Кто безмолвен – тот забыт.

1898–1900

В НАШИ ДНИ

Что за нравы, что за время!

Все лениво тащат бремя,

Не мечтая об ином.

Скучно в их собраньях сонных,

В их забавах обыденных,

В их веселье напускном.

Мы, застыв в желаньях скромных,

Ищем красок полутемных,

Ненавидя мрак и свет.

Нас не манит призрак счастья,

Торжества и самовластья,

В наших снах видений нет.

Все исчезло без возврата.

Где сиявшие когда-то

В ореоле золотом?

Те, что шли к заветной цели,

Что на пытке не бледнели,

Не стонали под кнутом?

Где не знавшие печалей,

В диком блеске вакханалий

Прожигавшие года?

Где вы, люди? – Мимо, мимо!

Все ушло невозвратимо,

Все угасло без следа.

И на радость лицемерам

Жизнь ползет в тумане сером,

Безответна и глуха.

Вера спит. Молчит наука.

И царит над нами скука,

Мать порока и греха.

1898–1900

«He сердись на ветер жгучий…»

He сердись на ветер жгучий,

Что средь каменных громад

Он забыл простор могучий

И разносит дым и чад;

Что от выси лучезарной

Он, склонив полет живой,

Дышит тягостью угарной

Раскаленной мостовой.

Взмах один воскрылий сонных -

И открыт забытый след.

Снова листьев благовонных

Потревожит он расцвет.

Заиграется на воле

С белым облаком вдали -

И всколышет в дальнем поле

Позлащенные стебли.

1898–1900

«Восходит месяц златорогий…»

Восходит месяц златорогий -

И свет холодный, но живой,

Скользит над пыльною дорогой,

Над побелевшею листвой.

Колосья клонятся дремливо.

О сон! – желанный мир пролей,

Слети, как радостное диво,

На ширь взволнованных полей.

Обвей прощеньем и забвеньем

Мои отравленные дни,-

И благодатным дуновеньем

Ресниц воскрылия сомкни.

1898–1900

НАСТУРЦИИ

Песня без слов

Розоватым пламенем зари

Засветился серебристый вал.

Спишь ли ты, единственный? – Смотри,

Как на море ветер заиграл.

Как цветы настурций, будто сон,

Обвили стеклянный мой балкон,

Чтоб качаться тихо, и висеть,

И сплетаться в огненную сеть.

Я смотрю сквозь зелень их листов

На свободу ветра и волны.

И поется песнь моя без слов,

И роятся сказочные сны.

И мечты нездешней красоты

Обвивают душу, как цветы,

Как цветы из крови и огня,

Как виденья царственного дня.

1898–1900

НЕРЕИДА

Ты – пленница жизни, подвластная,

А я – нереида свободная;

До пояса – женщина страстная,

По пояс – дельфина холодная.

Любуясь на шири раздольные,

Вздымаю вспененные волны я,

Желанья дразню недовольные,

Даю наслажденья неполные.

И песней моей истомленные,

В исканьях забвения нового,

Пловцы погибают влюбленные

На дне океана лилового.

Тебе – упоение страстное,

Мне – холод и влага подводная.

Ты – пленница жизни, подвластная,

А я – нереида свободная.

1898–1900

АНГЕЛ НОЧИ

Мне не надо наслаждений

Мимолетной суеты.

Я живу среди видений

Очарованной мечты.

Только ангел темной ночи

Свеет к ложу моему,-

Я замру, вперяя очи

В неразгаданную тьму.

И с тоской неутолимой

В полусонной тишине

Кто-то близкий и любимый

Наклоняется ко мне.

Я шепчу ему с тревогой:

– Сгинь, ночное колдовство!

Ангел ночи, ангел строгий,

Бдит у ложа моего.

Но в смущении бессилья

Чистый ангел мой поник,

И трепещущие крылья

Закрывают бледный лик.

1898–1900

ЭЛЕГИЯ

Свершится. Замолкнут надежды.

Развеется ужас и страх.

Мои отягченные вежды

Сомкнутся в предсмертных мечтах.

Быть может, в гробу мне приснится -

Кто будет склоняться над ним;

Кто будет рыдать и молиться

Над трупом холодным моим.

Но дух мой, дорогою ближней,

Поднимется в дальнюю высь,

Где сонмы неведомых жизней

В созвездиях вечных сплелись.

1898–1900

ПАМЯТИ ПУШКИНА

В счастливый майский день – над детской

колыбелью -

В венке лавровом, с полевой свирелью,

Склонилась фея, светлая, как сон,

И молвила: "Дитя, несу тебе я звон

Весенних ландышей и ветра вздох шуршащий,

Раздавшийся в лесу над пробужденной чащей;

Улыбку алых зорь, что в небе разлита,

Весь трепет ясных звезд, все радуги цвета,

И слезы, и восторг, и ропот дальней бури,

Всю музыку ручьев, всю глубину лазури,

И все, что создает свободная мечта!"

Сказала – и, свирель вложив в персты ребенка,

Исчезла, как туман. – И птицы ей вослед

Защебетали радостно и звонко.

Ребенок спал – и видел яркий свет.

Из золота зари и пурпура заката

Горячие лучи сверкали и росли,

И вызывали жизнь из черных недр земли;

И розы, полные живого аромата,

Торжественно и гордо расцвели.

В лучах горячих царственного света

Раскрылись пышно майские цветы -

В бессмертии могучего расцвета

Невянущей и вечной красоты.